неприятных -- тоже. Ученик, совершивший какой-либо проступок, сначала,
как правило, отрицает свою вину: "Я -- не я..." Но потом-то истина все
равно всплывает на свет. И давай, Зайцев, будем считать, что мы отдали
дань традиции и... как поется в одной песне, "первый тайм мы уже
отыграли". Ты поупрямился, мы это терпели. Теперь пора и к делу... А?
-- Что? -- сказал Митя.
-- Пора честно признаться в своих делах.
-- В каких? -- с тайным злорадством сказал Митя.
Наступило нехорошее молчание -- как повисшая над столом крепкая
ладонь завуча Галины Валерьевны. Но ничего не взорвалось, не лопнуло.
Очень-очень терпеливо Кира Евгеньевна произнесла:
-- В таких делах, что ты, Дмитрий Зайцев, лицеист седьмого класса
"Л", позавчера не пошел на уроки, а в одиннадцать часов отправился к
телефону-автомату, набрал номер моей приемной и сообщил измененным
голосом, что в подвале заложена самодельная ртутная бомба со взрывателем
замедленного действия...
-- Какая бомба? -- с искренним любопытством переспросил Митя.
-- Ты сам знаешь какая! -- Она уже не помнила, что надо говорить
"вы".-- Ты сам объяснил подробно! Внутри пороховой заряд, а пустотелая
оболочка заполнена ртутью, собранной из градусников.
-- Неужели не понятно, что это вранье! Сколько градусников пришлось
бы расколотить!
-- Конечно, вранье. Неумная подростковая фантазия. Но администрация
обязана реагировать на к а ж д ы й такой сигнал. Поэтому пришлось
эвакуировать все классы и вызвать специалистов. То есть ты добился, чего
хотел...
-- А чего я хотел?
-- Сорвать занятия! -- Завуч Галина Валерьевна все же опустила
трескучую ладонь. Многоголовый педсовет вздрогнул. И Митя. И все же он
спросил:
-- А зачем?
-- Что "зачем", Дима? -- проговорила "англичанка".
-- Зачем мне срывать занятия?
-- Все это мы и пытаемся выяснить -- разъяснила директорша, пытаясь
остаться в рамках лицейской сдержанности. -- Для чего ты пропустил
занятия, отправился к телефону...
-- Кстати, даже известно, к какому, -- вставил князь Даниил. К
заброшенной будке на пустырях у Тракторной усадьбы. Видимо, полагал, что
это поможет замести следы.
-- Да как их там заметешь-то! Про эту будку все ребята знают, она
одна бесплатная осталась на всю округу! Там по утрам иногда даже очередь
собирается! -- Митя сумрачно резвился в душе. Понимал, что шутит с
огнем, но... пусть! -- У кого в школе контрольная или прививки, сразу:
"У нас заложена бомба!" Там даже специальная железная кружка есть, во-от
такая. Ее ко рту приставляют, и голос меняется, гулкий делается. Как у
рапсодов...
-- У кого, у кого? -- поинтересовалась юная музыкантша Яна Леонтьевна
(уж ей-то надо бы знать).
-- У древних греческих певцов. Они, когда выступали с пением всяких
там "илиад", снизу приставляли ко рту горшок, и голос разносился, как
эхо...
Кира Евгеньевна покивала:
-- Ну, наконец-то. Теперь-то ты не станешь больше запираться? Такое
знание деталей вполне доказывает твою причастность...
-- А как оно доказывает? Эти детали хоть кому известны. И телефон
тоже...
2
Тут была неточность. Про телефон было ведомо не всем. Ну, пацаны да,
знали, а среди взрослых -- лишь некоторые окрестные жители. Потому что
будка стояла среди всяких буераков.
И Митя узнал о ней лишь в день "картофельной операции". Вернее,
вечером.
После торговли вернулся он домой в середине дня и до вечера
чувствовал себя победителем. Правда, повесть "Корсары Зеленых морей" не
очень-то двинулась -- несмотря на новую французскую тетрадь и японскую
ручку. Написалось меньше страницы. Но Митя решил, что не будет
расстраиваться, дождется вдохновения и тогда уж... А пока, чтобы вновь
порадоваться, пересчитал оставшиеся после покупки деньги. Было чуть
больше семидесяти рублей. Митя на столе придавил бумажки столбиком
пятирублевок.
Мама и отец пришли с работы одновременно. Мама зачем-то сразу
заглянула в ванну и захотела узнать, "что? здесь? происходило?"
Митя сообщил, что происходило мытье картошки, которую он, Митя, как
ему и было сказано, "реализовал". И купил на вырученные деньги
необходимую тетрадь. И черную ручку. А оставшиеся деньги он честно
вносит в семейный бюджет, чтобы никто больше не считал его бездельником.
И широким жестом указал на стол, где лежали ассигнации и монеты.
Была сенсация. Мама забыла, что следует поругаться из-за ванны. Папа
покашливал и чесал щетинистый подбородок. Правда, узнав, к а к а я
именно выручка, заметил неосторожно, что могла бы она быть и посолиднее.
Мама пронзила его в з г л я д о м. А Митя сообщил, что работал с
партнером, который обеспечивал транспорт и рекламу. Так что сами
понимаете...
Мама и папа захотели узнать подробности. Митя подробности изложил и
даже попытался воспроизвести, как Елька на ходу декламировал торговые
лозунги.
-- Вот кого надо в литературный класс! А вы зачем-то упихали в лицей
меня!
Но и это "упихали" ему сегодня простили. Потому что была радость. И
дело не в заработанной сумме, а в том, что сын впервые совершил с а м о
с т о я т е л ь- н ы й п о с т у п о к!
А вечером, около восьми, родители ушли к Юрию Юрьевичу, папиному
коллеге, который отмечал десятилетие свадьбы.
Когда уходили, Митя надулся:
-- А мне опять сидеть дома одному.
-- Что значит "опять"! -- тут же взвинтилась мама. -- Можно подумать,
что мы каждый вечер ходим по гостям! Собрались в кои-то веки! А ты,
значит, маленький и боишься побыть дома один?
-- Не боюсь, а скучно.
-- Ты же купил свою в о ж д е л е н н у ю тетрадь! Вот, сиди и пиши!
-- А по заказу не пишется! Это ведь не конторские бумаги в страховой
фирме!
-- Отец, ты послушай, как он разговаривает! -- разгневалась мама,
которая работала именно в такой фирме.
-- Ну, началось! -- грозно сказал папа. -- Дмитрий!
-- Не началось, не началось! Идите, танцуйте там и пейте заморские
вина. Только не говорите: "Не смей весь вечер сидеть у компьютера".
-- Не смей весь... тьфу! Сиди сколько влезет, -- сказала мама. --
Только не лезь в мои рабочие файлы.
-- И в мои, -- сказал папа.
-- Больно надо...
Обычно по вечерам у монитора сидели папа или мама -- работа. Попробуй
подступись. Да Митя не очень-то и рвался: после суматошного дня лучше
поваляться с книжкой на диване. Однако сейчас подумал, что неплохо
посидеть у экрана, когда никто не прогоняет, помочь мускулистому Гераклу
в игре "Двенадцать подвигов" или посражаться с чудищами в страшилке
"Лабиринты черного замка"
Но когда он в комнате родителей сел к заслуженной и обшарпанной
"четверке", пальцы почему-то сами вызвали программу "Word".
И появилось на экране белое, как тетрадная страница, поле. И Митя
вдруг испытал зябкое волнение -- такое же, как при виде чистого
тетрадного листа. И... то, что с трудом писалось в новой тетради, сейчас
вдруг "поехало" само собой. Митя быстро напечатал придуманное еще днем
начало и с разгона пошел дальше:
"...Конечно, никаких морей под Мокрушином нет. Есть только пруды, где
разводят карпов, да небольшое Медвежье озеро, вокруг которого сроду не
водилось никаких медведей, а только лягушки да дикие утки. Зато зелени
вокруг Мокрушина полным-полно. Это и луга, и перелески, и Ермиловский
бор, в котором заблудиться -- раз плюнуть. Это Вовка любит так говорить
по всякому делу: "Раз плюнуть!"
Я сказал ему однажды:
-- Давай придумаем, что вокруг нас Зеленые моря, а мы в них --
корсары. Как Френсис Дрейк!
-- Раз плюнуть!
И мы придумали. И взяли в нашу команду соседскую Лариску Батянину и
ее восьмилетнего брата Лёшку. Он хотя и самый младший, зато хитроумнее
всех.
Это он, Лёшка, сразу сказал, что пираты, корсары и прочие дрейки
посуху не плавали и что пускай Медвежье озеро будет частью Зеленых
морей, а он знает, где на нем раздобыть корабль. Это старая никому не
нужная лодка, она лежит у воды на песке, и надо только пробраться к ней
через сухие тростники.
Пробирались мы долго. И я предложил назвать эту широченную прибрежную
полосу "Стреляющая пустошь", потому что сухие стебли трещали под ногами,
как пистолетные пистоны. И все согласились. А маленький полуостров с
песком, где лежала лодка, я предложил назвать "Язык желтого дракона". И
все опять согласились, кроме Лариски, которая сказала, что драконы
противные, как жабы. Но нас было большинство.
Лодка оказалась совсем исправная, без дырок. И тут мы заметили, что
Лёшка как-то странно пригибается и оглядывается и разговаривает шепотом.
Лариска взяла его за шиворот и велела признаваться, в чем дело. И он
"кажется, вспомнил", что эта лодка "кажется, не совсем ничья, а кажется,
одного рыбака, которого зовут Константин Петрович".
Мне захотелось домой.
Лариска хотела дать брату подзатыльник, но он присел.
А Вовка сказал, что мы же не знали, что лодка не беспризорная и что
так и скажем, если что... А сперва покатаемся и поиграем в нападение
корсаров на испанский город Картахену, как в книжке "Вскормленные
океаном".
Я сказал, что тяжелую лодку нам не спихнуть на воду. Но Вовка сказал
"раз плюнуть". И мы начали спихивать. И мне еще сильнее захотелось
домой, но приключений тоже хотелось. Хотя известно, что приключения --
это сплошные неприятности, только про них почему-то потом интересно
вспоминать..."
За окнами было уже темным темно -- август. А Митины пальцы будто сами
собой бегали по клавишам. Вот тебе и "на компьютере я не могу"!
Оказывается, очень даже "могу"!
Митя вдохновенно облизывал губы. Иногда переставал печатать, чтобы
перечитать абзац и сразу исправить опечатки (а их -- куча!). И потом --
снова!
"...Вместо весел мы нашли в ольховнике длинные кривые палки. Вовка
сказал, что на мелких местах можно ими толкаться, а на глубоких грести.
Я сказал, что грести такими нельзя. Но Вовка, конечно же, сказал, что
раз плюнуть"...
Митя закрыл глаза, вспоминая запах сырого песка, теплой озерной воды
и осоки. И "замирательное" ожидание близких приключений... И в прихожей
неприятно, непрошено зазвонил телефон.
Кто бы это? Мама интересуется, все ли у Мити в порядке? Но известно,
что у Юрия Юрьевича нет телефона.
Митя выскочил в прихожую, с опасливым ожиданием сказал в трубку:
-- Квартира Зайцевых... Кто вам нужен?
3
В трубке часто дышали.
-- Кто это?
-- Митя, это ты? -- спросил сиплый голосок.
-- Я... А ты кто?
-- Елька...
-- Какой Елька? -- Это вырвалось просто от удивления. Митя, конечно,
сразу понял, "какой". Но чего ему надо-то? Да еще в такой час...
Днем они расстались у Елькиного сарая быстро и беззаботно. Без всяких
обещаний встретиться снова. "Ну, пока, Елька". -- "Ага, пока..." Митя
взял свое красное ведро и пошел, гулко стукая по нему коленками и не
оглядываясь. И разве мог подумать, что на ночь глядя будет такое
"дзынь-дзынь"?
-- Ну, Елька я! С которым ты картошку продавал! -- Сквозь
сипловатость пробился нетерпеливый звон. И... обида?
-- Да понял я, понял! А чего ты чуть не в полночь трезвонишь?
-- Ты, что ли, спал уже?
-- Я не младенец. Но я не понимаю. Что случилось... Елька?
-- Да ничего. Просто... -- Звонкость в голосе пропала. И опять он
стал тихий, сипловатый. От виноватости?
-- Ты откуда звонишь? -- Трудно было представить, что дома у Ельки
есть телефон.
-- С автомата... Тут, недалеко...
-- А как ты узнал мой номер?
-- Ты же сказал тогда той девчонке с аппаратом. Ты громко говорил. Я
запомнил...
-- Ну, ладно. Ну и... А все-таки зачем позвонил-то?
Было слышно, как Елька посопел. И выдохнул:
-- Я спросить хотел... про одно дело.
-- Тогда спрашивай! -- кажется, это вышло сердито. Но раздражения не
было. Была непонятная тревога. Митя вдруг будто увидел, как щуплый Елька
в своем "корабельном" костюмчике ежится в тесной будке под желтой
лампочкой и боится что-то сказать в трубку. -- Говори скорее! А то связь
разъединится, а у тебя, наверно, жетонов больше нет.
-- И не надо, я с бесплатного... Мить...
-- Что?
-- А вот та песня... про две половины... она откуда?
-- Песня?.. Она старая. Я слышал как-то от отца. Они ее в детстве
пели, в летнем лагере. Когда еще были пионеры.
Папино детство было за дальними далями, лет двадцать назад. Но он
иногда любил вспоминать. Костры там, походы всякие...
-- Мить, а она... про что?
-- Ну... про двух друзей, кажется. Я же только чуть-чуть помню. Там
вроде бы такие слова: "Мы хлеба горбушку -- и ту пополам. Тебе --
половина и мне -- половина..." А тебе-то это зачем?
-- А ты... ты мне тогда это просто так сказал?
Тихо стало. Только шевелились в телефонном эфире электронно-магнитные
шуршащие волны. А в комнате щелкали большие круглые часы.
-- Елька...
-- Чего...
-- Где твой телефон?
-- Я же говорю: недалеко от нашего дома!
-- Значит, и от нашего недалеко. Ты знаешь, где я живу?
-- Ты же сказал ей адрес...
-- Иди к моему подъезду и подожди. Я сейчас спущусь.
Домовой. Ночная история
1
Елька был сейчас такой, каким его Митя недавно представил:
съеженнный, виноватый, освещенный желтой лампочкой. Только не в будке, а
рядом с крыльцом, у скамейки. Он казался озябшим, хотя вечер был
пушистый от тепла. Он быстро качнулся навстречу Мите, вытянул цыплячью
шею. Но тут же опустил голову.
-- Давай, -- решительно (чтобы задавить неуверенность в себе) сказал
Митя. -- Выкладывай, ч т о у тебя?
-- Здесь? -- шепнул Елька.
-- Ну... если хочешь, пойдем ко мне.
-- Нет... пойдем лучше на мою горку.
-- Где это?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг