- Эх, ты, биолог. Не плафон, а планктон.
- Ой, правильно... Я знал, да забыл.
Он опять стал подтягивать повязку.
- Все равно съедят, - заметила Оля. - Давай перебинтуем, у нас опыт.
Да, Федя?
Мальчик почему-то испугался:
- Не надо! Это так... пустяки. - И быстро перевел разговор: - Это
что? - Он показал на футлярчик с камерой, который висел у Оли через
плечо.
Федя насупил брови:
- Это черный ящик, как в самолете. Для автоматической записи при
аварии. Вот если трос оборвется, и мы трахнемся, тогда тоже... - Он
вдруг ощутил, какая глубокая под полом кабины шахта.
Оля, видимо, тоже ощутила. Сказала:
- Зачем ты дразнишь человека... - И мальчику: - Это киноаппарат.
Любительский...
Федя не хотел обижать Березкина. Тот ему даже нравился забавной
смесью самостоятельности и беззащитности.
- Не дразню я. Это от злости на судьбу. Ни дня без приключений. - И
примирительно объяснил Березкину: - Вчера с велосипеда летел, аж в
дереве застрял, а сегодня - вот...
Мальчишка деловито понажимал кнопки - всех этажей и снова диспетчера.
Лифт не дрогнул, динамик глухо молчал.
- С'ситуация... - вздохнул Березкин. Отступил в угол, потоптался.
Потом уперся ярко-синими глазами Феде в грудь. Улыбнулся: - Какой
хороший значок...
Спокойное и ласковое решение пришло Феде в один миг. Он отцепил
значок и ловко прикрепил его к рубашке Березкина.
- Носи, раз хороший.
Мальчик замигал, заулыбался нерешительно:
- Ой, что ты... зачем...
- Ну, ты же говоришь "хороший". А у меня просто так...
Вовсе не "просто так" был значок. Федя с утра еще радовался ему. Но
сейчас вроде бы и не жаль. Потому что Березкин был славный. Он, конечно,
гораздо старше Степки (и не в пример образованнее!), но проскальзывала в
нем такая же бесхитростность.
- С'спасибо...
- На здоровье, - вздохнул Федя. И быстро глянул на Олю: уж не думает
ли она, что Федя Кроев ради нее решил показать себя добреньким? Но та
смотрела со спокойным пониманием. Потом отодвинулась в угол, положила к
ногам сумку, подняла опять к губам острые суставы пальцев и задумалась.
Постояли, повздыхали, помолчали.
"Может, сказать ей о пленке? Нет, пока не время..." И Федя опять
повернулся к Березкину. Забавное было у того лицо. Губы, как у негра,
наружу выворочены, а волосы цвета пакли, и нос вздернут лихим сапожком.
Густые брови - с изломом и постоянно приподняты, будто от грустного
удивления. Даже когда мальчишка улыбается...
Впрочем, сейчас он не улыбался. Смотрел на Федю с напряженной
виноватостью. Стоял скованно, съежил плечи, сдвинул коленки. Опустил
глаза, вскинул опять. И вдруг незаметно, поднятым к подбородку пальцем,
поманил к себе Федю. И очень понятно показал взглядом: "Только чтобы она
не заметила..."
Федя шевельнул веками: ясно, мол. Придвинуться, будто случайно,
приблизил к лицу Березкина щеку. В ухо Феде толкнулся теплый шепоток:
- Я не знаю, что делать. С'страшно хочется в туалет.
Может, кто другой и хихикнул бы. А Федя испугался за мальчишку.
Потому что чего смеяться - положение безвыходное. Одними губами
понятливо спросил:
- Всерьез или помаленьку?.. - Как у Степки, когда того поджимало не
вовремя.
- Не вс'серьез. Но с'сильно. Я не рас'считал...
Вот "с'ситуация"... Федя качнулся к пульту. Оля вздрогнула. Он нажал
опять диспетчерскую кнопку, но динамик за модерновой сеткой хранил
бесстрастное молчание.
- Понажимай другие, - посоветовала Оля.
Федя лихорадочно понажимал. Без толку. Он опять придвинулся к
Березкину. Шевельнул губами:
- Потерпи. Наверно, скоро поедем... - А что еще он мог сказать? И что
сделать? Вот если бы Оли здесь хотя бы не было... - Сожмись... Можешь?
Мальчишкины губы снова двинулись. "С'совсем ужас'сно..." - понял
Федя. Глаза Березкина округлились, он втянул сквозь зубы воздух. На
пределе человек...
- Ольга, стань носом в угол! Зажми уши, закрой глаза!
- Зачем? - очень удивилась она.
- Надо! Скорее! И считай до двухсот! Только не быстро...
- И что будет? Поедем? - Она решила, что такая игра.
- Или поедем, или будет сюрприз. Такой, что затанцуешь. Честное
слово! Ну, скорей...
Оля пожала плечами, но послушалась. Указательными пальцами заткнула
уши. Зажмурилась и отвернулась.
- Ладно уж. Раз... два... три...
Федя развернул мальчишку лицом к стенке, поставил ему на сандалии
большой жесткий пакет с очистками. Шепнул в маленькое порозовевшее ухо:
- Давай потихоньку. Он непромокаемый. - И на всякий случай загородил
собой несчастного Березкина от Оли. А та добросовестно отмеряла секунды:
- Пятнадцать... шестнадцать... семнадцать...
На счете "сорок три" Федя уловил за спиной вздох и радостное
шевеление. Оглянулся. Березкин держал пакет опущенной рукой и стоял со
стыдливо-облегченным лицом. Федя приложил палец к губам, глазами показал
на Олю.
- Шестьдесят три, шестьдесят четыре... - Она явно наращивала темп.
Ладно, пускай теперь... И когда Оля сосчитала до девяноста, Федя
снисходительно сказал:
- Так и быть, хватит уж.
Она быстро обернулась:
- Не едем! Где сюрприз?
- Подними сумку, посмотри, что там...
Оля вытащила коробку.
- Ой, Фе-едя-а... Где взял?
- Физик подарил. Сперва меня контузило, а... Ура!
Лифт зажужжал и поехал вниз.
- Не шумите, а то сглазим, - быстро попросила Оля. И все молчали до
конца. Кабина стала, двери разошлись. Человек семь рассерженных взрослых
толпились перед лифтом. Толстый дядька в соломенной шляпе и белых штанах
возмущался:
- Катаются, понимаете ли, безобразничают, а люди ждут...
- У вас вс'сегда дети виноваты, - огрызнулся Березкин. А Феде быстро
сказал: - Я пакет сам унесу... - И первым выскочил на двор. Побежал
туда, где чернели мусорные контейнеры. Иногда останавливался и
подтягивал бинт.
Оля почему-то вздохнула:
- Смешной, да?
- Ну нет. Пожалуй, наоборот, чересчур с'серьезный.
Они посмеялись.
Березкин от контейнеров не вернулся, убежал куда-то.
Оля и Федя вышли из тени дома под горячее солнце.
- Как ты все же пленку-то раздобыл? Чудо такое...
- Сейчас расскажу. Сперва мне на голову упала сова...
Вторая часть
Закон табурета
Спирали
Кинокамера была черно-лаковая, размером с толстый портсигар. Внутри у
нее жил хитрый механизм. Когда закручивали откидной рукояткой пружину и
нажимали кнопку спуска, камера оживала в ладонях. Механизм чуть
подрагивал в кожухе, урчал, как довольный котенок, а в окошечке
видоискателя подпрыгивал черный стерженек - сигнал, что пленка движется
нормально. А когда "Экран" жужжал вхолостую, стерженек не двигался.
Именно так, без пленки, сперва и учился Федя работать с аппаратом: не
дергать им при съемке, выбирать нужный кадр, определять по экспонометру
диафрагму в крошечном, похожем на капельку объективе. А еще -
переключать скорости, перезаряжать кассеты, плавно вести камеру при
съемке панорамы и учитывать хитрое явление под названием "параллакс" -
то есть высоту видоискателя над объективом...
Пробную ленту Оля разрешила Феде снять лишь через два дня. И проявила
ее сама, попутно объясняя, какие для чего растворы; их было целых пять!
Конечно, Федя израсходовал первую пленку на что попало. Но Оля
снисходительно заметила, что для начала получилось неплохо. А про одну
сценку - где малышня в детсаду сидит на изгороди и перекидывается
мячиком - даже сказала, что, может быть, пригодится для фильма.
- А теперь тебе надо научиться проявлять пленку.
Будь она неладна, эта пленка. Чтобы проявить, надо сперва зарядить ее
в бачок. Намотать в полной темноте десять метров капризной скользкой
ленты на катушку с тонкой спиралью. И чтобы краешек нигде не выскочил из
пазов этой спирали, а то эмульсия слипнется - и прощай, отснятый
материал!
Они запирались в кирпичном, без единой щели гараже, и Оля в кромешной
мгле подавала советы не спешить и сохранять спокойствие, а Федя поминал
столько чертей, что такого количества не нашлось бы во всей преисподней,
и тихо рычал. Потому что пленка не хотела вставляться в резьбу бачковой
улитки, моток выскакивал из ладоней, лента шелестящей кучей вспухала на
полу, щекочуще опутывала ноги, и нельзя было переступить. Под ногами тут
же захрустит...
От мрака и бессилия у Феди в глазах прыгали зеленые пятна, и он в
сердцах говорил, что зря тогда отвернул "Росинанта" от своей
мучительницы. Она смеялась и разъяснила нарочитым голосом учительницы:
каждый кинолюбитель должен всю работу делать от начала до конца. А
кнопку нажимать на камере - этому может и макака научиться.
- Сама ты макака! - вопил во мраке Федя. - На свободу хочу! К солнцу
и свету! Спасите!..
Наконец Оля смилостивилась. Но сказала, что даст ему домой
засвеченную пленку и один бачок (в ее хозяйстве их было три). Пускай
Федя тренируется в свободное время.
Поздно вечером он сидел на постели и, зажмурившись, вертел проклятую
улитку, а щекочущая лента скользила в пальцах, готовая в десятый раз
сорваться со спирали...
Наконец получилось! Раз, второй, третий! Оказывается, все дело в
привычке, в натренированности пальцев. Ура!..
Федя завалился спать, а в глазах вертелась желтая спираль. И,
погружаясь в полудрему, Федя философски размышлял, что все в жизни
движется по спирали, - он читал про это в журнале "Знание - сила".
Явления делают круг и возвращаются, но уже не на прежнее место, а на
новое. И вертит, вертит жизнь человека в спиральном завихрении
событий...
Вот и опять жизнь принесла его, как перышко в потоке, к знакомству с
девчонкой. Хотя еще в мае он поклялся, что никогда больше не позволит
себе таких глупостей... Но ведь Оля - это совсем не то, что Настя! С
ней... ну, почти так же, как с Борькой, про все можно говорить, спорить,
подначивать друг друга. И когда в темноте гаража Олины волосы касаются
Фединого уха, он только вздрагивает от щекотки. А будь на ее месте
Анастасия Шахмамедова! Он бы одурел от... как это говорится?.. "от
электрических токов любви"!
Нет, больше такого не повторится. И одно беспокоит Федю: как
отнесется к этому новому знакомству Борис?
Федино увлечение Настей Борис не одобрял. Нет, он вовсе не ревновал
друга к этой девчонке. Понимал, что одно дело такая вот влюбленность,
другое - настоящая мужская дружба, завязавшаяся еще в детсадовские
времена. Борис просто страдал, видя, как мается из-за этой Настасьи
Федя. И с грустной иронией говорил: "Не понимаю я этого. Наверно, еще не
дорос..." И он вздохнул с великим облегчением, когда Шахмамедова исчезла
из их жизни. Даже вспомнил изящную поговорку: "Леди с фаэтона - рысаку
легче..."
Но как будет сейчас? Когда Борис поймет, что Ольга - вовсе не
какая-то там любовь, а просто... ну, в общем, хороший товарищ? Не решит
ли, что есть здесь со стороны Феди измена? Мол, стоило уехать на три
недели, как Феденька заимел нового друга...
"Ох, да что ты! - вдруг встрепенулся Федя. - Ты же с а м это
придумываешь! А Борька - он разве такой?"
Борис, он всегда все понимал в Фединой жизни. Даже лучше, чем
родители. Не говоря уже о Ксении.
Старшая сестрица была несообразительная и бесцеремонная. Однажды
утром высказала при отце и матери:
- У Феденьки явно опять роман... - Весенние страдания брата не были
для нее (да и для родителей) секретом. - Каждый день удирает до вечера к
какой-то Оленьке.
Федя не стал ни краснеть, ни даже злиться. Только хмыкнул и крутнул у
виска большим пальцем: проверни, мол, шестеренки, а то заело. Люди делом
заняты, кино снимают в соответствии со школьным заданием, а ты чепуху
несешь.
Снимать начали на пятый день знакомства (когда обоим казалось, что
знакомы давным-давно). И почти сразу все застопорилось... Казалось бы -
совсем простое дело: Федя идет по улице, посвистывает, поглядывает по
сторонам и видит всякие интересные мелочи - то хитрые башенки и флюгера
на старом здании аптеки, то солнечные вспышки среди тополиной листвы, то
хитрого толстого малыша, который комком черной земли рисует усы
гипсовому льву в сквере у драмтеатра... То драчливых воробьев,
устроивших потасовку на лепном карнизе краеведческого музея... А потом
уж Федя должен был подняться на высокое крыльцо этого музея и оглядеть с
него старую часть Устальска и берег Ковжи...
Малыш со львом и воробьи снялись отлично. Наверно, потому, что не
заметили камеру. А Федя, когда знал, что на него направлен объектив,
деревенел от неловкости.
- Ну, чего ты как неживой!
- Сам не знаю. Не получается...
- Да чему тут получаться-то? Шагай да смотри вокруг! Как на самом
деле, когда гуляешь...
Нет, не выходило у него "как на самом деле". Ну, не артист он ни
капельки, что поделаешь! Замечательно, когда сам жужжишь кинокамерой,
когда вытаскиваешь с замиранием из бачка мокрую пленку (получилось ли?),
когда помогаешь Оле оборудовать в гараже лабораторию и при этом болтаешь
обо всем на свете: об НЛО, о группе "Аквариум", о книге "Властелин
колец", о школьных тяготах, о приключениях в раннем детстве, о фильме
"Восстание на "Баунти"... И строишь планы: что снять в их собственном
фильме... А вот как до дела дошло...
- Давай попробуем еще раз, - терпеливо сказала Оля.
Федя на неживых ногах опять поднялся на крыльцо музея, к чугунной
пушке времен Петра Великого, и устало сел на верхнюю ступень. Оля села
рядом.
- Ладно... Порепетируем еще, и получится.
- Не-а... - сокрушенно сказал Федя. - Бесполезно. На твоем месте я бы
прогнал такую бездарь...
Он знал, что Оля его не прогонит, с друзьями так не обходятся. И
будет он по-прежнему приходить в старый дом на улице Декабристов, где в
комнатах с тяжелой коричневой мебелью живет и хозяйничает
самостоятельная девчонка Ольга Ковалева. Очень самостоятельная, потому
что мать у нее целый день на работе, в конторе какого-то треста, а потом
еще руководит в этом тресте самодеятельным театральным коллективом и
домой иногда приходит к полуночи, а на Оле - все хозяйство. Отец у нее
тоже есть, но живет в Москве, и "там у него свое семейство; ездила я
один раз, больше не хочется...". Научилась Оля многое делать и решать
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг