- Ну... под цвет трусов получится. Красиво будет.
- Совсем под цвет не получится. Смотри, тут написано "алый", а трусы
темно-красные.
- Подумаешь! - нашелся Степка. - Выгорят и будут светлые! В такую
погоду - это быстро.
Трусы им сшила Ксения - Федина старшая сестра и Степкина мама. Она
распорола свое старое платье, оторвала от него блестящую подкладку и за
вечер соорудила сыну и брату летние обновки. Это было весьма кстати,
особенно для Феди. Потому что его прошлогодняя летняя одежда вся была
истрепана, а в "Детском мире" фиг что купишь: в отделе "Товары для
отъезжающих в пионерский лагерь" только разноцветные девчоночьи зонтики,
красные блестящие барабаны да свитера с начесом - по сногсшибательной
кооперативной цене. У девчонок был еще крайний выход: ободрать зонтики и
сшить себе из этой материи пестрые юбочки. А мальчишкам что делать?
Школьные штаны и джинсы при навалившейся жаре казались орудием пытки...
Ксения, хотя и кончила филологический факультет, была мастерица
швейного дела. Недаром работала не в школе, а в ателье "Светлана". Трусы
соорудила фирменные - с клапанами, с белым галуном по кромкам и швам, с
двумя задними карманами и тройной резинкой в поясе. У кооператоров такие
стоят не меньше чем четвертак, особенно если еще с иностранной нашлепкой
на кармане. Такие нашивки Ксения тоже обещала найти и пришить.
Степкина идея перекрасить майки сперва не вдохновила Федю. Лень было
возиться. Но Степка настаивал:
- Смотри, как будет здорово, все под цвет. У меня и сандалии красные,
а у тебя кроссовки с красными полосками.
- Ну, давай. Пока дома никого нет...
Инструкция, напечатанная на пакетике, была проста. Соорудили в
эмалированном тазу раствор, нагрели на газовой плите, прокипятили там
две майки с короткими рукавами. Перед покраской Федя навязал на них
много тугих узелков. И на месте каждого узелка оказалось светлое
пятнышко с разводами вокруг. Похоже на хризантемы.
- Ну? - с удовольствием сказал Федя. Приятно сознавать, что ты освоил
в жизни еще одно полезное дело.
- Фирма, - солидно согласился Степка.
Майки были прополосканы и сушились над плитой, когда явилась с рынка
Ксения. Пожелала узнать - "что! это! такое?!".
- Эксперимент, - объяснил Степка. Получил по шее пучком зеленого лука
и укрылся за дядюшкой.
- Психи, честное слово! - запричитала Ксения. - У Степана
единственная белая майка была для спортивных занятий в садике! Ребенка
без нее на порог не пустят!
- Пустят ребенка... Ты лучше погляди, как получилось! И всего за час!
А в мастерской бы месяц проволынили. Помнишь, ты свое платье туда
сдавала?
Ксения обрела педагогическое спокойствие. Спросила, знают ли они
книгу "Детство" писателя Максима Горького?
Федя сказал, что проходили в прошлом году. Степка вспомнил, что видел
кино.
- В таком случае вам известно, как дед Каширин учил внука, который
без спроса выкрасил скатерть...
- Степан, - произнес Федя. - На происки реакционных сил мы ответим
чем?
- Чем?
- За... - подсказал Федя.
- Запремся в ванной?
- Дурень. За-бас-товкой!
- Это как? - с беспокойством поинтересовалась Ксения.
- Это - просто. Степка не будет чистить зубы и умываться, превратится
в отброс общества. Я не буду водить его в детский сад, тебе придется
опаздывать на работу, и тебя прогонят. Швейная промышленность не сможет
выбраться из кризиса, и страна попадет в зависимость от иностранного
капитала, потому что без штанов и бюстгальтеров население долго не
протянет...
Ксения запустила в дорогого братца все тем же пучком лука. Федя
уволок Степку за дверь. Сказал оттуда:
- Женская агрессивность - еще один признак общественного кризиса.
- Шиш вы у меня получите, а не обещанные нашивки... Можете нарисовать
этот шиш на тряпочке и пришить себе...
- Ну Ксе-еня-а!..
...Конечно, потом она отыскала и пришила им на карманы фирменные
ярлыки. Степке - австралийский, серебристый, с черным кенгуру. Феде -
немецкий, с готическими буквами-загогулинами и рыцарским щитом, на
котором растопыривал крылья желто-черный орел. Дядюшка и племянник
заправили в трусы крашеные майки, покрутились друг перед другом, и Федя
заметил:
- Мы теперь на уровне мировых стандартов. Как юные жители Флориды.
- Это где?
- Это в Соединенных Штатах. Там всегда тепло.
- Как в Анапе? - со знанием дела уточнил Степка, побывавший однажды с
матерью в южном пансионате.
- Еще теплее. Там почти постоянное лето.
- Постоянное - это плохо. От жары замучаешься...
Федя не согласился. Лето он любил, несмотря ни на какую жару, и
всегда страдал, что оно короткое... Впрочем, сейчас он был доволен.
Потому что лето лишь началось, майка выкрасилась прекрасно, а орел на
кармане выглядел весьма престижно.
...Таким образом, Федя был не совсем точен, когда сообщил девочке,
что равнодушен к моде. Хотя сказал он это вполне искренне. Недавний
интерес его к "тряпичным" делам угас, и даже порванная майка почти не
огорчила. Но, вспомнив, как ее красили, вспомнил он и про Степку, и про
то, что пора забирать его из детсада.
- Спасибо. Поеду я... Дела семейные... - И опять прыгнул через
рейковый заборчик.
Дела семейные
В словах Феди Кроева, что он перестраховщик, было много правды. Что
поделаешь, раз такая жизнь. Если не быть предусмотрительным, обязательно
случится что-нибудь плохое... Впрочем, боялся Федя не за себя, а за
родителей, за Ксению, а больше всего за Степку - самого беззащитного.
Федя даже подозревал, что у Степки на роду написаны всякие несчастья,
поэтому приходилось держаться настороже.
Первое Степкино горе случилось, когда тот еще не родился. Погиб отец.
Ксения "выскочила" замуж восемнадцати лет, "по-современному", никого
не спросившись. Конечно, родители поохали, поахали, да что поделаешь,
коли такая любовь. Да и муж Миша оказался славный. Ксенин однокурсник.
Зажили мирно и весело, в отдельной комнате. Благо, что к тому времени
семейство инженера Кроева получило наконец трехкомнатную квартиру в
кооперативе. Только вскоре в институте вышел скандал. Миша оказался в
какой-то студенческой группе, которая устраивала митинги, и выпускала
газету против начальства. Начальство это вкатило Мише три "неуда" на
весенней сессии и отчислило любителя митингов за неуспеваемость. Шум был
большой. Миша и его друзья доказывали, что "неуды" липовые, писали даже
в "Комсомольскую правду". Приезжал журналист, вмешивались депутаты, но
дело затянулось до осени, а там принесли повестку - и поехал Михаил
Горецкий служить в Казахстан. Оставил молодую жену рожать ребенка, а
друзей - отстаивать правду до конца. С полгода приходили нормальные
письма: все, мол, в порядке, отслужу, восстановлюсь в институте, заживем
лучше прежнего. А потом пришло сообщение, что рядовой Горецкий покончил
с собой...
Вот тогда-то шестилетний Федя впервые ощутил, как свинцово,
безнадежно придавливает семью горе.
В часть поехали отец и Мишина мама, Ксене было нельзя: скоро в
роддом. Мишу привезли в длинном запаянном ящике из листового металла. Но
еще там, в гарнизоне, отец настоял, чтобы ящик вскрыли. Он умел
добиваться своего, инженер Виктор Григорьевич Кроев. И когда увидел
избитое, в рубцах и ранах, тело, ясно стало: не было самоубийства.
Просто не научился Михаил Горецкий гнуться ни перед кем, в том числе и
перед толстомордыми, привыкшими к безнаказанности армейскими "дедами".
Себя не давал в обиду, а потом заступился за щуплого, затюканного
новобранца. И ночью толпа соблюдавших свой закон "дембилей" избила Мишу
так, что он умер от сотрясения мозга.
Нашлись и свидетели. Среди них - тот, выживший в бойне новобранец. На
сей раз прикрыть дело не удалось. Кто-то полетел с должности, кто-то
угодил под трибунал. Да только Ксене и крошечному появившемуся на свет
Степке было не легче...
Ладно хоть, что родился малыш здоровым, несмотря ни на что.
Ксения была женщина хотя и чересчур заполошная, но решительная. Она
поклялась ничего не скрывать от сына, и тот уже в три года знал, что
"папу Мишу убили дембили". Слово "дембиль" стало ненавистным и для него,
и для Феди. И вовсе не в армии здесь было дело, Федя со Степкой играли и
в солдатиков, и в морской бой, и смотрели фильмы про сражения - без
всяких мыслей о казарменных жестокостях. А дембили - это были те, у кого
тусклый, оловянный взгляд, сытые рожи, речь с ленцой, жующие челюсти.
Те, кто готовы отдавить ноги и растолкать всех, чтобы пройти самим. Те,
кто в кинозале громко разговаривают и гогочут, когда на экране у героев
фильма слезы... И те, кто в тельняшках, беретах и растерзанных мундирах
пьяной компанией топают посреди улицы в день своего десантного
праздника.
Дембили - это была толпа. И та, которая что-то неразборчиво орет и
машет плакатами на площади, и та - в одинаковой серой форме, теснящая и
усмиряющая эту площадь умелыми взмахами черных палок, - видел Федя и
такое. И по телевизору, и один раз даже на улице.
А еще он видел такую же толпу в американской кинокартине. Тогда
только-только разрешили показывать фильмы на божественные темы, и в
передаче "Мы и планета" крутили двухсерийную ленту "Евангелие от Луки".
И там римские солдаты держали за руки худого избитого человека в венце
из колючек, а библейские дембили бесновались, орали и требовали распять
его... А ведь, гады такие, совсем незадолго до этого так же истошно
вопили: "Слава Тебе!.." Толпе все равно - славить или терзать. Лишь бы
только быть орущим стадом, не думать поодиночке...
Вскоре после этого фильма Федя и принял крещение. Из-за страха перед
этой толпой и назло ей. А еще - из сочувствия к тому, кого распяли. И от
сердитой радости, что Он воскрес и доказал: есть сила более могучая, чем
толпа.
Но конечно, словами такие ощущения Федя никогда объяснить не сумел
бы. Потому что было ему тогда девять лет. В ту пору умерла Мишина мама,
Степкина бабушка. Жила она без мужа, единственного сына воспитывала
одна, и после его гибели сразу состарилась, согнулась и непрестанно
болела. Одна у нее осталась отрада - внук Степушка. Часто она приходила,
пыталась нянчиться с внуком, играла с ним, как могла. Да только
получалось это не всегда - задыхаться стала бабушка и часто плакала...
Перед смертью просила она выполнить одно желание - окрестить Степушку,
чтобы Господь уберег его от всяких будущих бед. Ксения не всегда ладила
со свекровью, но всегда жалела ее и это желание выполнила.
Отец и мать в церковь не пошли, были на работе, а Федю Ксения взяла,
сказала, что он будет крестным отцом Степки. Но в церкви выяснилось, что
это нельзя: сам-то Федя некрещеный. Крестного нашли из числа Ксениных
однокурсников, пришедших с нею. А у Феди кто-то (он уж и не помнит кто)
спросил:
- А может, и тебя, отрок, обратить в православную веру? Хочешь?
Полумрак церкви казался Феде таинственным и ласковым, люди - добрыми,
и не хотелось уйти отсюда как постороннему.
- Ладно, - тихо сказал Федя.
- А в Бога-то веруешь? - спросил какой-то Ксенин приятель. Его
шепотом одернули. Но Федя вдруг вспомнил, как перед сном, в сумраке,
томился загадками: зачем он на свете, и почему этот свет такой
громадный, и кто его создал? И еще вспомнил - как потная, одуревшая от
ярости толпа требовала распять на кресте того, кто желал ей только
добра...
- Да... - выдохнул Федя. И, не умея как следует объяснить свое
сочувствие к тому, кого предали древние иерусалимские дембили, пообещал
шепотом: - Я буду за него заступаться.
- Ишь ты... - тихонько удивился кто-то. Но больше ни один человек не
выразил своего отношения к столь необычному религиозному взгляду.
Сама процедура крещения Феде запомнилась неясно, все происходило
словно в сдвинутом, фантастическом пространстве, где еле выступали из
сумерек строгие лица в обрамлении золотистых кругов, искрилась риза
бородатого священника и в космической высоте светились узкие окна.
Помнил Федя тепло от живых трепещущих огоньков и еще - запах, похожий на
тот, который в знойную пору наполняет разогретый еловый лес... Но в этой
затуманенности ощущений проступило и осталось потом надолго чувство
охватившей его доброты и защищенности...
Отец к известию о Федином крещении отнесся спокойно. Он был вообще
спокойный и немногословный. Взъерошил Федину макушку, подержал на ладони
его крестик, сказал вполголоса:
- Ладно, вырастешь - разберешься, что к чему. А пока помни - это не
игрушка... - И пошел пить крепкий чай на кухне и думать о своих заботах.
Высокий, сутулый, всегда занятый делами своей лаборатории тугоплавких
соединений.
- Ты хоть в школу-то с крестиком не ходи. А то в пионеры не примут, -
заволновалась мама.
Но Федя ходил в школу с крестиком. Потому что иначе - нечестно.
Получилось бы, что боится... Впрочем, ничего особенного не случилось.
Крестик под рубашкой не видать, а на шнурок не обращали внимания: многие
мальчишки так носят на шее квартирные ключи... Потом на физкультуре,
когда занимались в открытых майках и шортиках, крестик увидели, но
особого впечатления это не произвело. Петька Суровцев сказал:
- Чё, сам крестился или заставили?
Федя только фыркнул: кто, мол, меня заставит?
Витька Шевчук заметил:
- У, медный... У нас дома серебряный есть, дедушкин...
И только глупый Эдька Шаховский заявил:
- Ха-ха! Монах в коротких штанах! - За что получил от учителя Георгия
Максимовича обещание "отправиться из спортзала, открывши лбом дверь".
Это, кстати, не понравилось Феде - Максимыч был похож на дембиля, часто
раздавал пинки.
А в пионеры Федю приняли, как и всех. Тем более, что выяснилось:
крестик не у него одного... Вожатая разъяснила, что "сверху есть
указание: в пионерах могут быть кто угодно - и неверующие, и верующие, и
какие хочешь, потому что организация теперь добровольная и совсем не
политическая". Галстук повязали прямо поверх черного шнурка, который
выглядывал из-под белого ворота. И Федя был, конечно, доволен. И все же
остался у него какой-то досадливый осадок. Потому что обещание "бороться
за добро и справедливость" давали хором, и было в этом что-то от
толпы... А потом сделалось все равно. Потому что оказалось, что главная
задача пионера - хорошо учиться, а галстук надо носить, чтобы не
записали замечание в дневник.
Верил Федя в Бога по-настоящему? Пожалуй, да. После многих
размышлений он пришел к выводу, что есть какая-то Великая Сила, которая
правит Вселенной. Без этого трудно было бы объяснить многие загадки - и
во всем мире, и в самом себе... А кроме того, так хотелось иногда защиты
от бед и угроз. Защиты, которой от людей не всегда допросишься...
Но в церкви после своего крещения Федя не был ни разу. И никогда не
молился по-настоящему (да и не знал никаких молитв). Он прочитал в
книжке "Новый Завет" четыре Евангелия и там узнал, что многочисленные
молитвы вовсе ни к чему и что Бог знает твою просьбу еще до того, как ты
обратился к нему с первым словом. И бывало, что в трудные минуты Федя
сжимал крестик в горячем кулаке и мысленно говорил вместо длинных фраз
просто: "Боже, помоги..." Но это случалось всего несколько раз.
Обращаться к Богу по пустякам - это было бы попрошайничеством. На одной
только Земле людей больше пяти миллиардов, а если во всем Космосе, то
мыслящих существ и не счесть! И если каждый будет лезть к Богу со
всякими своими мелочами... Другое дело, если уж отчаянно подопрет что-то
такое, когда надеяться больше не на кого. А пока есть силы, человек
должен делать свои дела в жизни сам. Ведь даже Иисус, который был и
человек, и Бог, прошел свой путь на Земле до конца, хотя мог бы с
помощью божественной силы мигом избавиться от всех страданий. Не стал
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг