зелень проглядывало небо.
- Куда он раньше вел, этот ход, теперь неизвестно, - сказал Слава. -
Видите, завалило. А потом здесь обвалился берег, и в боковой стенке
получилось окно. Прямо на обрыв.
- Можно пролезть! - обрадовался Нилка.
- Вам, тощим, наверно, можно. Только не советую без нужды. Кто-нибудь
посторонний увидит, а это ни к чему... Да и растительность там сами
взгляните какая...
В щель густо лезли узкие темные листья так называемой татарской
крапивы. Свое название она получила, наверно, в память о жестокостях
татаро-монгольского ига. По крайней мере, жалилась не в пример злее
городской крапивы, которая не так уж страшна продубленной солнцем
ребячьей коже...
- Зато и снаружи никто не заберется, - отметил Борис. - Наверно, и не
видно даже. Крутизна да чаща...
- А когда здесь был пивзавод, про этот ход не знали? - спросил Федя.
- Законный вопрос. Может, и знали. И пиво текло налево... Хотя едва
ли. Люк был под настилом, а сверху стояло стационарное оборудование...
- Может, здесь клад где-нибудь зарыт? - прошептал Нилка.
- Может, и зарыт, - согласился Славка. Широкой ладонью взлохматил
Нилкину макушку. - Ну ладно. Насладились дыханием тайн и приключений?
Отряд, слушай мою команду: обратно шагом марш... И помните - никому ни
слова. А то проберутся какие-нибудь подонки, изгадят роспись...
На следующий день притащили фотоосветители, подтянули от щитка
провод, сняли фреску. И общий план, и крупно все лица. А потом еще
снимали, как рабочие разгружают машину с цементом, как Слава и Евгений
разглядывают эскизы внутреннего убранства, как молчаливый кашляющий
Дымитрий и еще двое рабочих закладывают кирпичом большую пробоину в
стене - здесь раньше проходила какая-то труба...
Затем раза два ребята прибегали просто так - навестить знакомых. И
вот - опять по делу. Заново снимать панораму. Потому что вся прошлая
работа пошла насмарку от Нилкиного чиха.
- А где виновник-то? - слегка обеспокоено спросил Слава. Он явно
симпатизировал Нилке.
- Прибежит, - хмыкнул Федя. - На него поправку надо делать: если
сказано к двенадцати - жди в половине первого...
- Подождем, - решил Слава. - А потом уж полезем, а то Нил с'страсть
как обидится...
Стали ждать. Федя сел на землю у церковного забора.
...Имя у церкви было Спасская. Построили ее в конце восемнадцатого
века на деньги, что пожертвовал местный житель, купец Артамон Гвоздев.
Он дал обет поставить на берегу Ковжи храм во имя Всемилостивейшего
Спаса в благодарность за избавление своего маленького сына от тяжелой
болезни. Говорят, отдал на это дело половину состояния. Чтобы расписать
внутри стены и свод, приглашал художников из столицы (и был среди них
даже итальянец).
Сложили церковь из крупного кирпича. Недавно стены отскребли, отмыли
как могли. Хотели даже почистить их пескоструйной машиной, да
опомнились: песок содрал бы с кирпичей внешний гладкий слой, и они
сделались бы пористыми, рыхлыми.
Колокольню возвели по старым чертежам. Но кирпичи-то были новые.
Когда-нибудь их цвет сольется с темной, серовато-бордовой расцветкой
старых стен, а пока двухъярусная башня светилась красно-оранжевой
новизной. Празднично сверкали в синеве позолоченный крест и оцинкованная
чешуя купола. Маленькие желто-серые облака бежали из-за Ковжи, и башня
безостановочно клонилась, клонилась им навстречу, но оставалась
прямой...
Двое суток назад, после сильной ночной грозы, испортилась погода. С
утра до вечера сыпал холодный дождь. Сперва все дышали с облегчением:
измаялись от жары. Но вскоре забеспокоились: а что, если ненастье
надолго? Вчера к середине дня прояснило. Ночью, однако, опять моросило,
а сегодня было хотя и солнечно, а все еще зябко. Федя, прислонившись к
фундаменту изгороди, ощущал сквозь джинсовую куртку прохладу кирпичей.
Борис - тот из принципа не признавал больше плохой погоды: начало июля,
какой может быть холод! И теперь грел у костра свои "восьмигранные"
коленки и голые руки.
Оля на штабеле досок укрылась брезентовой курткой Славы -
перезаряжала кассету, в которой заело пленку. Из-под брезента торчали
только ноги в вельветовых штанинах.
Ноги требовательно задергались. Борис тут же подскочил. Слава и Федя
тоже подошли. Из-под куртки послышалось:
- Выпустите меня, я запуталась...
Олю распаковали. В это время появился Дымитрий:
- Слышь, я в контору наведаюсь насчет красок. Если материал привезут,
подпиши накладную за меня... - Он затянулся самокруткой, закашлялся. И
когда отошел, Оля сердито сказала:
- Ему нельзя столько курить. Он же губит себя...
- Пойди объясни ему, - хмуро отозвался Слава. - Человеку и так
тошно... Жена ушла, забрала пацана и не пускает отца повидаться с сыном.
Такая стерва... Мужик только и спасается табаком и работой. Мы уж
сколько говорили: ты, бригадир, кончай надрываться, а он знай новую
козью ногу крутит...
- Разве он бригадир? - удивилась Оля. - Я думала, что дядя Женя...
И Славу, и других рабочих ребята звали по имени, только Евгения -
дядя Женя, хотя и был он не старше остальных. Просто чувствовали в нем
главного.
- Дядя Женя? - засмеялся Слава. - Дядя Женя, он начальство другого
рода. Разве вы не знали?
- Нет. - Оля почему-то смутилась. - А кто он?
- Он - отец Евгений. Настоятель, значит, этого храма.
- Ну-у... - не поверил Борис.
А Федя сказал стесненно:
- Священники, они ведь в рясах всегда. А он... вместе со всеми
носилки таскает...
- О церкви печется, вот и таскает. Он, можно сказать, весь ремонт на
своих плечах вытянул. Сегодня вот тоже - с письмом от митрополита в
исполком поехал. Выбивает разрешение, чтобы музей отдал иконостас,
который из церкви. Он весь такой золоченый, резной, красотища. Здешний
мастер Коробицын его делал. Двести лет работе...
Оля виновато объяснила:
- Мы и не думали... Вы его просто "Женя" да "Женя"...
- Для меня он Женя и есть. С детсадовских времен. В одном дворе до
самой армии жили. Он по старой дружбе и на работу эту меня
сагитировал...
Федя поколебался и спросил тихо:
- А почему он в священники пошел? С детства хотел?
- Нет, что ты. Это уже после Афгана... Поступал он в литературный
институт, не получилось, взяли в армию... Мне вот повезло, на Северном
флоте служил, а Женьку - на юг, в пекло. Ну и насмотрелся он там...
"Нет, - говорит, - не сотворить нам, Славка, на Земле ничего доброго,
если отвернулись от Неба..." Я его понимаю... - Слава присел у костра на
ящик, шевельнул угли под булькающей кастрюлей. - А в детстве что... В
детстве мы, как водится, мечтали стать капитанами. Женя даже песню потом
сочинил про это. Давно еще...
Все вопросительно молчали. Если сказано о песне, надо бы ее услышать.
Слава еще раз шуранул угли, попросил:
- Вы меня только не выдавайте ему. А то скажет опять: разболтался по
вожатской привычке... Борь, принеси из подсобки гитару, она в углу, за
ящиком с красками...
Борька умчался и тут же прибежал с потертой шестистрункой. Слава взял
гитару, тренькнул разок по струнам и запел сразу, без всякого
вступления. Глуховато, слегка печально и вроде бы чуть насмешливо, под
неторопливую мелодию:
Были тайны тогда неоткрытыми,
Мир земной был широк, неисхожен,
Мастерили фрегат из корыта мы
С парусами из ветхой рогожи,
Мы строгали из дерева кортики,
Гнули луки тугие из веток -
Капитаны в ковбойках и шортиках,
Открыватели белого света.
Белый снег был суров и опасен,
Он грозил нам различными бедами.
Караулил нас двоечник Вася
И лупил - а за что, мы не ведали.
Мир являл свой неласковый норов,
И едва выходили из двери мы -
Жгла крапива у старых заборов,
Жгли предательством те, кому верили...
Мы, бывало, сдавались и плакали,
Иногда спотыкались и падали.
Но потом, сплюнув кровь, подымались мы,
Ощетинясь сосновыми шпагами.
Жизнь бывала порою как мачеха
И немало нам крови испортила.
И тогда вспоминал я, как мальчиком
Помнил честь деревянного кортика...
Слава оборвал песню, оглядел ребят. Они молчали и ждали. Казалось,
что еще не конец. Слава совсем по-детски шмыгнул носом и признался:
- Там есть еще два куплета. Можно сказать, мне посвященные. Женя эту
песню-то мне на день рождения подарил. Как говорится, на память о
невозвратном детстве... В котором я, кстати, совсем на себя нынешнего
был не похож. Это сейчас я такой широкий и волосатый, а тогда был... ну,
вроде вашего Нилки...
- Вы уж допойте, - тихонько попросила Оля.
- Да уж допою... - И Слава запел уже несколько иначе, побыстрее и
резче:
...А когда было вовсе несладко -
И казалось, что выхода нет,
Будто в детстве, спасал меня Славка
Девяти с половиною лет.
...Вот он мчится, как витязь из сказки,
В тополиной июньской пурге.
И как рыцарский орден Подвязки -
Пыльный бинт на побитой ноге...
Слава прижал струны. Все опять молчали. А что делать, не аплодировать
же. Песня хорошая, но тревожная какая-то. А тут еще услышали про бинт и,
конечно, разом вспомнили: где же Нилка-то? Переглянулись.
- Может, случилось что? - вполголоса произнес Федя. Все посмотрели на
ведущую от ворот дорожку. И...
- Легок на помине, - обрадовано выдохнула Оля.
- Явился молодец-огурец, - сказал Борис. - Имеется в виду расцветка,
а не иные качества...
Нилка размашисто и сердито шагал от церковных ворот. Он и правда весь
был "растительных тонов": в мешковатом и длинном свитере -
пыльно-зеленом, с желтыми волосками на груди, в салатных гольфах и
широких полусапожках из блестящей резины изумрудного цвета. Только
шортики прежние, серые, но их почти не было видно из-под обтрепанного
подола. Полусапожки болтались на ногах, но Нилка не сбавлял размашистого
шага. Так вот примаршировал к костру, надул пуще прежнего губы и сообщил
ни на кого не глядя:
- Раньше не мог. Рядом с домом трубу прорвало, кругом с'сплошное
море. Видите, с'сапоги...
- Ладно, хоть сам не потонул, - сказала Оля. Без всякой насмешки, с
облегчением. Но обиженные глаза Нилки подозрительно заблестели. Борис
быстро взял его за плечи.
- Не дуйся, Нил. Никто же не сердится, что ты опоздал. Подумаешь,
полчаса...
Нилка объяснил сипловато:
- А еще мама не пускала. Говорит: нынче холодно, никуда не пойдешь,
пока не оденешься теплее. Ну, я и надел этот балахон. В знак протеста.
Пускай будет смешно...
- А чего смешного-то! - весело вмешался Славка. - Малость охламонисто
- да. Зато оригинально... Знаешь что, Нил? Я тебе сейчас дам ведро с
зеленой краской и кисть! Ты будешь мазать стену бытовки, а я расставлю
мольберт и сделаю с тебя набросочек, а? С дальнейшим прицелом на
картину! Во какая будет картина! Том Сойер конца двадцатого века,
портрет в огуречных тонах! Согласен?
Славиным словам никто не удивился. Знали, что Слава не только
строитель, но и художник. Правда, без диплома, потому что из института
ушел, поспорив с начальством. Зато уже участвовал в областных выставках
неформального творчества.
- Как хотите, - похоронно отозвался Нилка.
- Для Тома Сойера он сегодня слишком кислый, - озабоченно заметил
Федя. - Нил, да что с тобой? Ну, подумаешь, семейные неприятности! У
кого их нет...
- У меня это с'скоро пройдет, - шепотом сообщил Нилка.
Слава, пряча беспокойство, сказал:
- Ну, если не Том Сойер, то "Зеленый мальчик". И будет еще один
цветной пацан в живописи. Шедевр номер два.
- Почему - два? - удивилась Оля.
- Потому что в мировом искусстве уже имеется картина "Голубой
мальчик". Художник Гейнсборо, восемнадцатый век. Портрет Джонатана
Баттла.
- Ой, у меня такая марка есть! - вспомнил Федя. - Нилка, я тебе потом
покажу!
- С'спасибо.
- Слава, развеселите его, - попросила Оля. - Спойте снова ту песню!
Нилка проявил некоторый интерес:
- Что за песня?
- Одно и то же петь - это не дело, - решил Слава. - Слушайте другую
песню. Бодрую, специально для повышения жизненного тонуса. - И он запел
стремительно, будто прыгнул:
Окна-двери, лестницы, берлоги!
Вот такая в жизни колбаса.
Мы опять сидим среди дороги,
Вместо чтоб катить на колесах...
Елки-палки, лютики, ромашки!
Юбилей - не мед со стороны.
Мне купили сорок три рубашки,
Вместо чтоб купить одни штаны...
Приключеньям счет на миллиарды!
Только дурни верят в чудеса.
Постригуся я как шар бильярдный,
Вместо чтобы красить волоса...
Все посмеялись и посмотрели на Нилку. Тот сказал:
- Спасибо. Очень хорошая песня... - Опустился перед костром на
корточки и всхлипнул.
Борис быстро сел рядом.
- Нил. Выкладывай...
Тогда прорвались у Нилки слезы. И прорвалась правда:
- Вы же ничего не знаете!.. Пришло разрешение из ОВИРа... Мама
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг