- Ольга Афанасьевна, я больше не буду...
- Сам ты Афанасьевич! Я - Петровна.
- А у нас директор - Ольга Афанасьевна, я привык... Ой, народ,
слушайте! Давайте к нам в школу заскочим! Я у Дим-Толя спрошу: может, в
нашем кабинете тоже шторы есть ненужные? Хотя бы напрокат! Он мужик
добрый, даст...
- Феденька, ты умница!
И они вчетвером отправились в школу номер четыре.
Нилка и Оля, как посторонние, остались на улице. Федя и Борис пошли
на разведку. Было гулко, пусто, замусоренно. Зато желтели свежим деревом
новые рамы с чистыми стеклами... Кабинет физики оказался заперт. Федя с
Борисом заглянули в учительскую и там узрели Ольгу Афанасьевну. Та
заулыбалась. Она и вообще-то ничего была директорша, а сейчас, в
каникулы, особенно добродушна.
- Соскучились по школе, голубчики?
Федя изложил, что к чему.
- Ох, да ведь Дмитрий Анатольевич в отпуске... А думаете, он дал бы
штору?
- Пленку вот подарил же, - опять сказал Федя. - А штору нам только на
пару дней.
- Я бы вам свою из кабинета дала, да она цветная. Не подойдет?
- Нет, спасибо...
Оля не очень огорчилась неудачей. У нее был новый план. Сейчас они
пойдут на улицу Репина, где торговый центр...
- В этот гадючник! - с отвращением сказал Федя. - Там толпа на толпе
и дембили с толстыми шеями жарят шашлыки.
Но Оля возразила, что надо ведь снимать не только сказочные картины
города, но и те явления, которые город уродуют. Для контраста. Борис,
который очень не хотел, чтобы Оля опять стала печальной, виновато
поглядел на Федю:
- Может, правда? Для контраста...
Нилке было все равно, лишь бы с друзьями.
- Горе с вами, - сказал Федя. - Имейте в виду, добром это не
кончится.
Толпа на улице Репина была густа. И запахи густы. Пахло разогретым
асфальтом, пылью, потом, косметикой и почему-то бензином, хотя машины
здесь не ходили. И дымом шашлыков, которые жарили дюжие парни в грязных
белых куртках.
Человеческое месиво, покорно отдаваясь жаре, грузно двигалось,
завихрялось у лотков и киосков, образуя заторы в проходах между
торговыми фургонами. И каждый хотел что-то найти, получить, заиметь или,
наоборот, сбыть с рук. Под полотняными навесами и просто на солнце
торговали кооператоры: меховыми шапками и майками, свитерами и плавками,
пластмассовыми свистульками и картинами с голыми девицами. Здесь было
похоже на рынок, но без той веселой пестроты и без всякого намека на
романтику, которая чудилась Феде среди базарных рядов... На двух
кварталах среди плоских каменных домов, на асфальте без единого кустика,
разбухал, будто квашня в тепле, бизнес. Орали динамики студий записи и
пунктов проката, голосили продавцы лотерейных билетов и каждому обещали
столько счастья, что было удивительно: откуда еще берутся у нас люди, не
преуспевшие в жизни?
- Же-вачка! Же-вачка! - монотонно пели растрепанные цыганки. -
Мальчики, берите же-вачку!
Между сборчатыми юбками у их мельтешила чумазая курчавая малышня.
"Что за люди? - не первый раз уже подумал Федя со смутной тревогой. -
Вроде рядом с нами живут, а как с другой планеты..."
- Же-вачка! Рупь штука!
Нилка выколупал из тесного кармашка у пояса трехрублевую бумажку.
- Не вздумай, - сказал Федя. - В этой резинке канцерогенные вещества.
По радио передавали: она запрещена для продажи. А здесь - хоть бы хны,
знай торгуют...
- И запомни, - поддел Борис, - "кан-це-ро-генные", а не
"канцелярские". А то скажешь где-нибудь...
- Опять дразнитесь, да?
- Я тебя проверяю: ты же обещал не обижаться.
- Ой, я забыл!
- То-то же... Миссисипи Аркадьевич, - назидательно проговорил Борис.
Расчет оказался верен: Нилка закинул голову и захохотал. Так
переливчато, что на них заглядывались...
А Оля между тем снимала. Умело так, незаметно: пристроит камеру между
Борисом и Федей и короткими очередями в разные стороны... Сняла и
цыганят, клянчивших у прохожих двугривенные, и шашлычников-дембилей, и
общую круговерть. А еще - небритого старика нищего. Тот сидел у двери
магазинчика "Детские товары". Прислонился затылком к бетонной стене,
закрыл глаза и не шевелился. В щетине его запутались крошки. Рядом на
асфальте лежала мятая перевернутая кепка - в ней несколько медяков. Пока
старика украдкой снимали, никто не бросил ему ни монетки. Только
переступали через вытянутую ногу-деревяшку. Когда Оля перестала жужжать
"Экраном", Нилка затоптался на месте, сжал толстые губы и вдруг
потребовал - хмуро и стыдливо:
- Подождите... Это не снимайте.
Он торопливо, даже воровато как-то, подошел к нищему, быстро сел на
корточки, положил ему в кепку мятую трешку, которую до сих пор таскал в
кулаке. И почти бегом вернулся к ребятам.
- Пошли...
Когда уходили, Федя не выдержал, оглянулся. Старик смотрел им вслед -
сквозь мельтешенье ног - широко раскрытыми осмысленными глазами. Нилка
сказал, будто в чем-то виноватый:
- Все равно чуть не истратил на жвачку... - Потом еще: - Он ведь по
правде несчастный. Лучше уж с такой ногой, как у меня, быть, чем совсем
без ноги...
- Краска-то не тает от жары? - заботливо спросил Борис.
Все посмотрели на Нилкину ногу. Родинки слегка просвечивали. Нилка
сказал, что надо отойти в уголок, подмазать.
- А я кассету сменю, - решила Оля.
Они отошли на свободный пятачок асфальта позади фанерного ларька.
Тут-то и прихватила их местная компания.
Четверо возникли рядом бесшумно, будто из воздуха. Лет шестнадцати
парни. Модные такие, с легкой небрежностью в движениях. С одинаковыми
лицами. Не похожими, а одинаковыми своим выражением. Выражение это...
ну, когда кто-то смотрит на тебя как на ползущего жучка: обойти или
наступить? И при этом - легкое шевеление нижней челюстью, будто во рту
та самая "жевачка"... Один привычно встал чуть в стороне, поглядывая на
прохожих. Трое - перед "кинооператорами".
- Что это у девочки за аппаратик? - спросил смуглый, с монгольскими
глазами, у другого - стройного и белокурого.
- Плейер? - предположил белокурый.
- Не, мужики, это кинокамера, - объяснил им третий, похожий в своей
зеленой майке и пятнистых десантных "бананах" на огурец. - Девочка
скрытой камерой снимает эти... как его... пороки общества.
- Разве так можно? - вопросил в пространство белокурый. - В наше
время открытости и гласности...
- Девочка, покажи аппарат. - Смуглый тонко улыбнулся и потянул
пятерню.
- А ну, не тронь! - тонко сказал Борис. Хлестко получил пятерней по
носу и стукнулся затылком о гулкий киоск...
Что было делать? Взывать к совести? Господи, у этих-то - совесть?
Драться? Но каждый из четвертых юных дембилей - натренированный в своих
подвалах и подворотнях - раскидает троих мальчишек и девчонку в один
миг. Да и как драться, если уже вяжет все мышцы и жилки клейкий
неодолимый страх... А камера? Отберут или расшибут - и всему делу конец!
Федя беспомощно глянул на прохожих. Рослый парень в расписной майке
встретился с Федей глазами, покрепче ухватил под руку свою девицу и
ускорил шаги. Федя скрутил в себе стыд и отвращение к себе и громко
сказал пожилому прохожему:
- Дяденька, чего они лезут!
Прохожий - этакий крепкий пенсионер и с виду ветеран - обратил
грозное лицо:
- Вы зачем пристаете к ребятам!
- Иди, иди, дядя, - тихо и выразительно сказал тот, что стоял в
сторонке, и сунул в карман руку.
- Хулиганье, - с достоинством произнес "дядя" и пошел дальше,
постукивая тростью.
Тот, что похож был на огурец, хмыкнул:
- Тихо, пионеры. Мы только посмотрим технику. Мы тоже любители... -
И, в свою очередь, потянулся к камере. К Оле...
Тогда Нилка - маленький, лохматый - скакнул вперед. Странно
изогнулся, вскинул перед лицом руки и направил на врага прямые, как
досочки, ладони.
- Отстань, с'сволочь!
На миг все замерли. Огурец гоготнул:
- Это что за козявочка? Чудо...
Но это было еще не чудо. Чудо случилось через секунду.
- Здорово, парни! Из-за чего базар?
Это возник невесть откуда одноклассник Феди Кроева Гошка Куприянов -
Гуга.
Глядя на белокурого снизу вверх, Гуга дипломатично сообщил:
- Иду это я мимо, вижу, вы, Геночка, с кем-то беседуете. Смотрю - да
это мой друг Шитик!.. Шитик, привет! Вас тут не обижают, случайно?
- Шел бы ты, Гуга, - сказал белокурый Геночка.
- Дак я и шел! То есть мы... - Гуга оглянулся. Пятеро, похожие на
компанию Геночки, стояли неподалеку редкой цепочкой. С абсолютно
равнодушным видом. Подошел еще один, стал в двух шагах. Лет
восемнадцати, похожий на индейца, со смоляными космами до плеч, с
пестрой тесьмой на лбу, в куцей, выше пупа, узорчатой безрукавке и
шортах из обрезанных джинсов. Он спросил без улыбки:
- Гуга, ты чем-то озабочен, брат мой?
- Да вот, Герцог... Друзей встретил, а у них с Геночкой вроде
чего-то... такое...
- Нехорошо, Геночка, - едва разжимая губы, укорил Герцог. - Я же тебе
говорил: эскалация немотивированных насилий дестабилизирует общество...
- Какие насилия! - светски улыбнулся Геночка. - Обижаешь, Герцог...
Пошли, мальчики, нас не поняли... - И четверо зашагали походкой
свободных и ленивых людей. Федя, не веря еще спасению, смотрел им вслед!
А когда взглянул опять на Гугу и Герцога, те тоже уходили со своей
компанией. Легко и небрежно. Словно забыли про случившееся. Впрочем,
Гуга обернулся и качнул над плечом растопыренной пятерней.
- Айда отсюда, - морщась, проговорил Федя.
Они были далеко уже от улицы Репина, но шли все еще молча, не глядя
друг на друга. Федя стискивал зубы и сопел от унижения... Борис вдруг
спросил со вздохом:
- Миссисипи, а что за прием ты изобразил? Когда эти полезли...
Нилка головы не поднял, сказал неохотно:
- Это я в кино видел, про Шао-Линь... Китайское единоборство. Стойка
такая.
- А после стойки-то что делать? Знаешь?
- Не знаю... Я больше ничего не выучил.
Федя подумал, что Нилка в тот миг был похож на тощего взъерошенного
котенка. И стало тоскливо. От беспомощности.
- Конечно, это было с'смешно, - шепотом признался Нилка.
Тогда Борис сказал тихо и безжалостно:
- Нам не смешно, а до жути стыдно. Верно, Федь? Нил один хоть как-то
сопротивлялся...
- Почему один? Вы тоже... - нерешительно заспорил Нилка.
Оля, сердито размахивая камерой, возразила:
- А что можно было сделать-то? Ну, подумайте сами.
- Все равно тошно, - вздохнул Федя.
Оля спросила осторожно:
- А этот... который заступился... он правда твой друг?
- Гуга-то? Из нашего класса... У Гуги друзей, по-моему, нет, есть
компаньоны. Он деловой человек... Придется, кстати, пятерку отдавать.
Думаете, он просто так нам пальчиками махал? Сумму показывал. Плату за
спасение...
- Фиг ему! - возмутился Нилка.
- А почему фиг? - горько сказал Федя. - Они же нас правда выручили.
Мы же им не друзья, никто... Могли мимо пройти, а вступились. Честный
заработок.
- Милиции тоже платят зарплату, - в тон ему отозвалась Оля. - Только
не видать ее, милиции-то, когда надо...
- Теперь еще частных телохранителей можно нанимать, - заметил Борис.
- Коммерция.
Нилка сердито пнул на асфальте окурок.
- Лучше уж баллончики носить с собой. С этой... крабовой солью.
Никто не засмеялся. Оля сказала:
- Против такой банды пушка нужна, а не баллончик... Ну, брызнешь в
них, они очухаются, догонят. Тут же, среди толпы... И никто не
заступится, сами видели...
- Я же говорил: не надо соваться в эту дембильскую кашу! - вырвалось
у Феди.
- Навсегда от нее все равно не спрячешься, - сказала Оля.
Нилка произнес тихо и непримиримо:
- Навсегда не спрячешься, но в нашем городе не надо, чтобы толпа
была.
- Куда же денешься, раз она есть, - пробормотал Борис.
- Я же не вообще про город, а про который с'совсем наш. Тот, который
мы... делаем...
Так второй раз сказал он, что есть у них свой, общий Город, ведомый
им одним... И стало легче на душе.
Но Нилка не кончил разговор про толпу. Видно, что-то его зацепило. Он
проговорил с болезненной ноткой, будто трогал языком больной зуб:
- В толпе или не замечают никого, или все прут куда-нибудь
с'стадом... Папа говорит, что это с'синдром толпы... Он мне это сказал
после одного происшествия...
- Какого? - спросил Федя. Было почему-то жаль Нилку.
- С'стыдно вспоминать...
- Ну, не вспоминай тогда, - покладисто сказала Оля.
- Нет, я с'скажу. Потому что мы ведь... вместе... Это когда я жил еще
в старом доме на улице Тургенева...
И пока брели они вот такие, приунывшие, виноватые перед собой и друг
перед другом, Нилка рассказал про то, что случилось два года назад.
Рядом с их пятиэтажкой тянулся старый квартал, и там, в покосившемся
домишке, жил старик. Родственники у него умерли или разъехались, он один
хозяйничал как мог. Жил на пенсию, огород не вскапывал: видать, не было
сил и охоты. Зато однажды - то ли была это память о детстве, то ли
просто чудачество - начал он среди заброшенных грядок строить игрушечный
город. Из глины, из гипса, из черепков и стеклянных осколков. Работал
каждый день: клепал из проволоки узорные решетки, лепил и сушил на
солнце кирпичики, складывал из них домики и крепостные стены...
Видно, старик был с талантом, и кое-что понимал в архитектуре. Город
- с причудливыми зданиями, с рыцарским замком посередине, с мостами
через овраг - вырастал на заброшенном огороде, как маленькое чудо.
Сперва люди посмеивались, потом стали стоять у низкой изгороди подолгу,
смотрели уже серьезно. Нашлись и помощники - из ребят. Выкладывали
жестяными бутылочными пробками сверкающую мостовую, собирали цветные
стеклышки для мозаик, резали из красного пластика кусочки для
черепицы...
И не знал Нилка, не понимал, откуда у местных мальчишек появился
"заговор". В том числе и у тех, кто днем, бывало, помогал старику. И
"с'совершенно непос'стижимо", почему в этом заговоре оказался Нилка.
- Пришли в с'сумерках, позвали. Говорят, "тайная операция", чтобы
отомстить за кого-то. Говорят, старик этот кого-то из ребят обидел, на
двор не пустил... Все собрались, с'секретно так, будто разведчики.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг