Лешка спал всегда с открытым окном, он был закаленный, а грабителей
не боялся. Во-первых, воровать у Шалимовых было нечего; во-вторых, окна
их смотрели в соседний огород, который охраняла овчарка Барс.
Я опустился так тихо, что Барс меня не учуял. Выгнувшись дугой, я
скользнул в окошко и даже ничего не зацепил, только макушка герани
мазнула по коленкам. Я поднялся к потолочной балке и оттуда глянул на
Лёшку.
И вздрогнул.
Лёшка лежал на спине, глаза его были открыты. В них блестели лунные
точки. Мне стало страшно, как жулику, попавшему в засаду. В комнате было
светло от луны и тихо. Только в кровати за шкафом тихонько храпел
Володя, старший Лёшкин брат. Лёшка смотрел на меня и не шевелился. Я
тоже замер. Но в носу у меня защипало от известкового запаха и - хочешь
не хочешь - пришлось крепко чихнуть.
Володя на секунду перестал храпеть. Лешка не шевельнулся, но губы его
расползлись в хорошую, несердитую улыбку, и он полушепотом спросил:
- Ты что там делаешь?
- Это... я тебе снюсь, - нерешительно сказал я.
- А-а... - Лешка, видимо, не удивился. - Ну ладно... А как ты там
держишься?
- Да не держусь я. Просто летаю. Вот... - Я описал круг около
лампочки.
Лешка приподнялся на локте. Усмехнулся.
- Я раньше сны видал, будто сам летаю, а чтобы кто другой - первый
раз.
- Всякое бывает, - дипломатично отозвался я.
- Ну, спускайся, - сказал Лешка.
- Зачем?
- Так и будешь, что ли, сниться под потолком? Спускайся, поговорим...
Я осторожно приземлился у Лешки в ногах на кусачее солдатское одеяло.
Лешка задумчиво спросил:
- Интересно, сейчас только ты мне снишься или я тебе тоже снюсь?
- Н-не знаю... - пробормотал я. Это был сложный вопрос.
- Завтра я тебя спрошу, - решил Лешка, - снился я тебе или нет.
"Так я тебе и признаюсь! Фигушки!" - подумал я.
- А зачем ты ко мне прилетел? - тихо и без улыбки спросил Лешка.
Я пожал плечами:
- Откуда я знаю? Это же сон.
- Ну, а во сне-то зачем?
- Так... Летаю, вот и решил... навестить.
- А-а... - опять откликнулся Лешка.
Я неожиданно для себя признался:
- Скучаю по этому дому. Жалко, что уехал...
- Еще бы, - согласился Лешка. - Ты же здесь с самых пеленок рос.
От такого его ласкового понимания мне стало хорошо-хорошо. А Лешка
добавил со вздохом:
- Мне тоже иногда жалко, что ты уехал.
Я даже задохнулся от удивления: неужели правда? Да врет он, больно я
ему нужен! Ничего я не сказал, только недоверчиво повозился на одеяле.
Лешка меня понял.
- Нет, в самом деле, - сказал он. - Все-таки мы привыкли друг к
другу... Ну, по-разному у нас бывало, но ведь бывало и хорошее... А,
Славка?
Я кивнул молча, потому что вдруг защекотало в горле. Потому что
хорошее в самом деле бывало. Как он книжки самые интересные давал
читать, хотя и ворчал при этом. Как я сидел у него допоздна, если мама
долго не возвращалась с работы, а дядя Боря был в отъезде. Как
заступался на улице перед длинным дураком по кличке Хрын... Ну а если
иногда дразнил или тычка давал, так я и сам хорош был...
- А помнишь, как ты пиратский роман про остров с привидением написал?
- тихо засмеялся Лешка. - А я не поверил.
- Ага... А потом поверил. И вы в своем классе читали.
- Читали. Он тогда еще Вальке Садовской понравился очень.
- Кому?
- Ну, ты не знаешь... У нас в классе одна...
- А! Конопатая такая...
- Ну и что? - неласково спросил Лешка.
- Да ничего, с конопушками тоже бывают красивые.
Лешка обмяк и вдруг признался шепотом:
- Славка... Я перед тобой очень виноват.
- Как это? - не поверил я.
- Сейчас скажу... Сейчас можно, потому что во сне... Ладно, скажу.
Славка, я тогда сказал ребятам и ей, что... ну, наврал, в общем, что это
я сам про остров с привидением сочинил.
Я молчал. Ревность ощутимо кольнула меня. Но тут же я подумал, что
дело это давнее и свой "пиратский роман", написанный на старых газетах,
я давно потерял. А Лешка сейчас такой доверчивый, сам признался. Правда,
он думает, что это во сне, но все равно он хороший.
- Ладно, Лешка, - вздохнул я. - Подумаешь... Если хочешь знать, я
перед тобой тоже виноват. Я в том году у тебя картинку стащил из коробки
с елочными игрушками, чтобы на книжку наклеить. Помнишь, такой кораблик
серебряный с раздутыми парусами?
- Да знаю я, - усмехнулся Лешка.
- Знаешь? !
- Конечно. Ты потом два дня перепуганный ходил и на меня смотрел, как
жулик на милицию... Я сперва хотел сказать, а потом думаю: лучше я у
него немецкую открытку стырю, чтобы... ну, в общем, Садовскую надо было
с Новым годом поздравить...
- Ну и... поздравил?
- Ага, - виновато сказал он. - Ты только про это никому не
проболтайся.
- Как я проболтаюсь? Мы же во сне говорим... Да мне и не жалко
ничуточки эту открытку.
- Да я не про нее... Про остров с привидением... А то она меня
презирать будет. Я лучше потом сам ей признаюсь.
- Не надо. Мне это привидение нисколько не жалко.
- Нет, я признаюсь... Потом. Надо все же честность в себе
вырабатывать.
- Я тоже стараюсь... Чтобы не врать очень часто. И если уж честное
слово скажу, тогда изо всех сил держусь... Маме дал слово, что не буду с
Артурычем спорить, и уже три недели не спорю. Правда, он десять дней в
командировке был.
- Артурыч - это отчим, что ли?
- Ага. Я его так зову про себя...
- Здорово вредный?
- Как когда... Придирается.
- А отец пишет?
- Пишет, конечно. И деньги присылает.
- А к себе не зовет?
- Зовет... Да ну, не хочу я. Тут все свое, а там что... И маме трудно
будет с Леськой управляться.
Я хотел сказать, что прежде всего не хочу расставаться с мамой, но
постеснялся. Лешка, однако, понял:
- Правильно. Без матери разве жизнь? У меня вот на неделю в Курск
ездила, дак я и то...
- А зачем ездила?
- Там отец похоронен, под Курском. В братской... А твои почему
развелись?
Я пожал плечами. Я не знал тогда и узнал причины гораздо позже, когда
стал большим. И понял, что виноваты были не мама и не отец, а чужие
равнадушные люди, вломившиеся в их судьбу. Но эта тема уже не для
сказки. Это грустная реальность тогдашней жизни...
Лешка переменил разговор. Сказал задумчиво:
- Я иногда думаю: что лучше? Честность или смелость?
- По-моему, всего лучше, когда вместе, - уверенно сказал я.
- А если вместе нету? Тогда как?
Я раздумчиво посопел.
- По-моему, честность лучше, - твердо проговорил Лешка. Видимо, для
себя это он уже решил. - Потому что если смелый, а не честный, тогда
какой толк? Смелые и среди фашистов были, а все равно сволочи. А если
человек честный, то пускай он даже боится. Он скажет: даю себе честное
слово, что буду делать все как надо, а на страх мне наплевать. Вот...
- А ты... давал? - осторожно спросил я.
- Ага... - тихонько выдохнул Лешка. - Что буду стараться.
Тогда я сказал:
- Я тоже...
- Что?
- Тоже даю... что буду стараться быть честным.
Лешка подумал.
- Это, наверно, не считается, - вздохнул он. - Это ведь не по правде.
Ты мне просто снишься.
- Ну и что... - отозвался я.
Мы замолчали. Я почувствовал, что такой важный разговор лучше не
разбавлять болтовней.
- Ну, пока, - сказал я Лешке и с кровати рыбкой скользнул в окно. И
герань опять оставила пыльцу на моих ногах.
Утром я собрался бежать к приятелям, а мама сказала:
- Что за привычка скакать босиком. Надень сандалии.
Я не стал спорить. Пожалуйста, надену!
Конечно, в обуви полететь я не смогу, ну и ладно, успеется. Зато
мчаться по тротуарам легко: я напружинил жилки как для полета и тяжести
во мне осталось всего ничего - как раз только истертые до бумажной
легкости сандалики.
Однако в квартале от нашего старого двора я сбавил скорость. Как
отнесутся к моей обновке мальчишки? Два года назад Лешка дразнил меня
непонятным, но обидным словцом "Кнабель" за иностранные штаны и рубашку
с перламутровыми пуговками (их прислал из Германии отец, он тогда еще
служил там). И сейчас я затрепыхался: не покажется ли ребятам мой белый
костюмчик чересчур модным, а вышивка из красных листиков - девчоночьей?
Во двор я вошел неторопливо, с равнодушно-независимым лицом и
нехорошим холодком в желудке. У тополя сидели на корточках Вовка
Покрасов и Амир Рашидов. Они накачивали велосипедным насосом
латаный-перелатаный волейбольный мяч. Я подошел, спросил небрежно:
- Чё, не качает?
- Качает... - Вовка поднял глаза, поморгал и добродушно ухмыльнулся:
- Во какой... артековец...
Амир уважительно помял грязными пальцами краешек моих штанов и
спросил:
- Парашютный шелк?
- Не знаю, на рынке купили, - ответил я с зевком и подумал:
"Пронесло". И тут же догадался, что говорить дальше:
- Похоже, что парашютный. Потому что я себя в нем таким летучим
чувствую... и прыгучим.
- Как это? - Амир уперся в меня черными колючими глазками.
- А вот так! - Я прыгнул в длину и пролетел метров пять. Сандалики
приземлили меня в пыльную траву перед крыльцом флигеля. На крыльце стоял
дядя Боря.
- Дитя мое, - сказал дядюшка с насмешливыми лучиками в глазах. - Что
это за странная легенда о костюме, который я будто бы подарил тебе в
память о собственном безгрешном детстве?
Я заморгал.
- Встречает вчера меня твоя мама, - продолжал дядя Боря, - излагает
эту историю и задает всякие вопросы... Я еле выкрутился.
Ура! Дядя Боря меня не выдал! Это самое главное! Я сделал виноватое
лицо и пробормотал:
- Да это, понимаешь, такое дело... Это Нюра, наша соседка, сшила из
старой скатерти. Она маленьких любит, часто подарки делает. А маме
просила не говорить, потому что маме не нравится, когда меня чужие
балуют...
Дядя Боря качнул головой и сказал непонятным голосом:
- Хитер ты, мой юный племянничек, не по годам...
- А что такого? Я же правду сказал...
- Ну, правду так правду... Ладно, прыгай и веселись...
Но прыгать и веселиться не получилось, потому что на крыльце возник
Лешка.
Лешка вытаращил глаза.
Я тоже вытаращил на него. С испугу. Хотел мигнуть и не мог. Только
сейчас я сообразил: ночью-то Лешка видел меня в тополиной рубашке, она
светилась при луне. Сейчас он обо всем догадается!
Не знаю, догадался ли Лешка. Поглядел он на меня, сказал "м-да",
хихикнул и спросил Вовку:
- Накачали?
- Ага. Только шипит маленько...
Мы еще с полчаса возились с волейбольной камерой, заклеивали. Лешка
больше не смотрел на меня по-особому и ни о чем не спрашивал. Я
успокоился. А потом так осмелел, что даже показал "чемпионский" прыжок.
Амир сболтнул, что "Славка научился прыгать, как эта самая...
кенгуруха... Пускай покажет", ну я и сиганул через лужайку - от
поленницы до бревенчатой стены двухэтажного сарая.
Тогда Лешка негромко, но отчетливо сказал:
- Да-а, сны-то сбываются.
Я опять очень оробел, но спросил небрежно:
- Какие сны?
- Да так... Ерунда.
Ну и ладно, если ерунда.
Мы для пробы попинали накачанный мячик, и Лешка поддал его так
здорово, что он, бедняга, улетел на сарай. И остался там, на загнутой
кромке железной крыши.
- Запрыгнешь? - с подковыркой спросил Лешка.
Нет уж, дудки! Ты меня не подловишь!
- Не запрыгну, а залезть могу. Я скинул сандалии и стал медленно
подниматься вдоль стены. И при этом делал вид, что цепляюсь пальцами рук
и ног за выступы и щели в бревнах.
- Как муха, - удивленно сказал внизу Вовка Покрасов.
Я сбросил с крыши мяч, и тут меня опять бес толкнул под ребро. Я
прыгнул вниз и лишь у самой земли притормозил падение.
Вовка совсем по-девчоночьи взвизгнул. Я сел в подорожники, потер
пятки. Сказал небрежно:
- Отбил маленько. Высоко все-таки...
Лешка хмыкнул.
Толька Петров (он тоже был здесь) презрительно пошевелил ноздрей.
- Делов-то... Я оттуда тоже прыгал.
- Ты в сугроб прыгал, зимой, - напомнил Вовка. Он был справедливый
человек.
- Делов-то... Могу и щас.
- Можешь, дак прыгни, - предложил Амир.
- Он может, - сказал я. - У него трусы вместо парашюта.
Толька ходил в широченных оранжевых трусах до колен, он воображал
себя непобедимым вратарем вроде знаменитого Хомича. За "парашют" он
оскорбился и выразил желание перевести разговор на кулаки. Я засмеялся и
скакнул на поленницу. В это время пришли большие ребята, Лешкины
одноклассники, и мы всей компанией отправились купаться на Пески - так
назывался уютный пляжик под заросшим откосом Туры. Девчонок поблизости
не оказалось, можно было купаться голышом, и я отвел душу за вчерашний
день и за нынешний. Выбрался из воды я после всех и увидел, что
зловредный Толька колдует над моей одеждой. Затянуть узлами короткие
штанины и рукава он не сумел, зато напутал узлов на единственной лямке и
скрутил жгутом рубашку.
Ах ты, рыжая сколопендра! Ну ладно... Толька отскочил, я привел штаны
и рубашку в порядок, неторопливо оделся, и мы деловито подрались в
кружке молчаливых свидетелей и судей. Толька разбил мне нос, и кровь
закапала на тополиную ткань, но это было ничего, это моя собственная
кровь, она не мешает летучести. А я зато вляпал Тольке под глаз красивый
фингал и крепко вделал ему по губе. Лешка сказал, что у нас, как всегда,
ничья, и велел кончать. Я пообещал Тольке добавить потом еще. Он мне
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг