Настя шепнула:
- Дальше не ходи, обожди нас тут, Тополек.
Я остался, а Настя, Глафира и Степанида пошли к бочкам. Пяткин
хихикнул и тоже пошел. В траве и ржавых лужицах кричали лягушки. Я вдруг
понял, что они очень дружно кричат. Будто поют мелодию вальса. В самом
деле! Это звучало так: "Бум-ква-ква, бум-ква-ква... " Мне даже смешно
сделалось: лягушки-музыканты. Но я не успел засмеяться, послышались
другие звуки. Кто-то барабанил, кажется, на тазах, гулких железных
корытах и какой-то жестяной мелочи (может, Пяткин? ). "Там-та-та,
там-та-та" - это был основной ритм. Он звучал на фоне медленного (как от
пустых бочек) гуденья.
Ведьмы легко повскакивали на бочки. Будто не грузные тетки, а
девчонки! Замерли на них, потом вскинули руки, дернулись, крутнулись и
заплясали, выгибаясь. Частые удары их каблуков звонко пересыпали
звучание железной музыки и лягушачий хор.
Ведьмы закидывались назад, взмахивали широкими рукавами, юбки
стремительно мотались вокруг мелькающих ног, платки упали, и волосы
метались по воздуху.
Я смотрел, замеров. Что это было? Обычай какой-то? Или такое
колдовство? Или ведьмы набирались от луны и железной музыки волшебной
силы? Или просто радовались по-своему?..
Сперва мне было интересно и жутковато. Пляска завораживала, а
сказочная луна и черные груды железа будто разрастались в воздухе и
грозили с гулом рухнуть. Или еще что-то страшное могло случиться...
Но ничего не случалось.
Страх постепенно прошел, а ритм танца совсем захватил меня. Я заметил
вдруг, что притопываю сандалиями и дергаю плечами. Заметил - и стало
как-то неловко. Я тряхнул головой, оглянулся. Нет, луна и железные кучи
были прежними. Ведьмы на бочках все извивались и топали, но теперь я
смотрел на это спокойно. Стало даже скучновато. Что-то слишком уж долго
они плясали под монотонный железный гул и однообразную дробь. Я подумал,
не смыться ли потихоньку домой, но побоялся: вдруг ведьмы обидятся...
Я отошел от края поляны и присел на перевернутое мятое ведро у
кособокой хибарки из листового железа, рядом с кривым столбом, на
котором висела негоревшая ламлочка под жестяным отражателем. Кто-то
дребезжаще кашлянул.
Я вскинулся.
Рядом стоял худой старичок со свалявшейся, как ржавая проволока,
бороденкой. Старичок смотрел несердито, даже ласково, и я почти не
испугался. Но смутился и пробормотал:
- Здрасте...
- Здравствуй и ты, мой хороший, - обрадованным голоском сказал
старичок. Запахнул драный ватник, сел напротив меня на другое дырявое
ведро (их тут много валялось), беззубо заулыбался. - А я вышел, гляжу:
кто-то махонький сидит. Откуль ты? Али заблудился?
- Да нет, я с ними... - Я кивнул в сторону ведьм (было мне за них
неловко). - Так... гуляем.
- А-а... - Он ко мне нагнулся, глянул внимательней. - Слыхал я...
Приголубили они тебя, значит. Ну, ничего, дело хорошее, скушно им
одним-то...
- Я им книжки читаю, - пробормотал я. - Они просят, а я... мне ведь
не жалко...
- Молодец ты, - дребезжаще сказал старичок. - Ой, молодец... Мне бы
внучка такого... - Он вдруг мелко закашлялся и отвернулся.
- А у вас разве нет внуков? - спросил я, чтобы поддержать разговор.
- Они есть вроде бы, да только далеко. Тыщу лет уж не видал, не
слыхал...
- А чего же в гости не съездите? - вежливо поинтересовался я.
- Да куды ж мне... Нам на люди показываться не положено. Хозяин не
велит.
- Какой Хозяин?
- Али не слыхал? - Старичок поглядел на пляшущих ведьм. - Не говорили
они, что ль?
Я помотал головой.
Старичок поскреб проволочную бородку, мелко повздыхал, поежился, но
разъяснил с охотой (видать, любил поговорить):
- Хозяин - он кто? Человек такой. Паршивенький, надо сказать,
человек, заместо крови в ём одна ржавая жижа. А, однако, силу себе
забрал...
Пока я слушал, железный танец зазвучал потише, лягушачий хор сделался
отчетливей ("бум-ква-ква, бум-ква-ква"), а пространство кругом словно
напружинилось и стало гулким. Каждое слово, каждый вздох в нем
отдавались теперь эхом. И, казалось, кто-то подслушивал нас. Я ощутил
это не только слухом, а всей кожей, по которой пробежали колючие
искорки. Стрелка в моем компасе опять рванулась и завертелась.
- А почему у него... у этого Хозяина сила? - прошептал я. ("Сила,
сила, сила..." - прошелестело вокруг.)
- А потому, - наставительно отозвался старичок, - что у других силы
нету ему противодействовать. Он ведь кого в плен-то себе тянет? У кого
какая ржавчина в душе. По-всякому заманивает: кого испугом, кого лаской.
Кого насильно берет. А некоторых попросту за бутылку. Вроде как этого,
Эдуардыча...
- Вы, папаша, простите, но ерунду вы излагаете, - солидно возразил
музыкант Пяткин. Он появился рядом неизвестно откуда. - Я с ним сам
познакомился, на совершенно добровольных началах.
- Добровольных али нет, а колечко-то, небось, - носишь, - хихикнул
старичок (и кругом шелестяще захихикало эхо).
- А это уж не ваше дело! - Пяткин обиженно отошел. Потом оглянулся,
предупредил: - Вы, между прочим, язык попридержали бы, папаша. Сами
знаете, что к чему...
- А чего мне бояться-то? - огрызнулся старичок. - Хуже чем в сторожа
он все равно меня не определит. - Он опять повздыхал. - Караулим,
караулим эту ржавчину, будь она не по-хорошему помянута. Вот и жизнь
прошла, а для чего прошла, не ведаем.
- ...Ведаем, ведаем... - прошел над хибаркой жестяной шепот. И меня
опять закололи мурашки.
А сторож вздернул колючую бородку и храбро сказал:
- Он, может, и ведает, а я ничегошеньки... Глупости одни на старости
лет. Мне бы внучат нянчить, а я тут дни и ночи знай торчи...
- ...Торчи - не ворчи, - внятно отозвалось в воздухе, и сильнее
запахло сырым железом.
Я поежился и спросил, чтобы прогнать страх:
- А зачем он так делает?. Ну, Хозяин этот...
- Зачем? А он, вишь, в императоры всемирные метит. Я, говорит, весь
мир без всякой войны захвачу, потихоньку. Потому что люди-то сами весь
белый свет в свалку ржавую превращают, а я над ржавчиной, мол, хозяин...
- А эти... ну, которые ведьмы... - Я опять смущенно глянул туда, где
шел танец. - Они, значит, от н е г о научились колдовству, от этого
Хозяина?
- Ясно дело, от него... Хозяину помощники-то нужны, вот и учит. Да
только эта наука им не в радость. Невольные они...
- Значит, у него колдовство злое?
Сторож сердито подергал бородку.
- Оно никакое, колдовство-то. Оно просто сила такая. Ну, вроде как
электричество. Для чего хошь использовать можно. Когда для света и для
радости... - Он взглянул на негоревшую лампочку. - А когда для стула
электрического, как американцы эти... Значит, в какие руки попадет, так
и будет.
- И магнитное притяжение тоже! - вспомнил я и вытянул руку с
компасом. - Вот... Иногда оно чтобы верный путь узнавать, а иногда для
магнитных мин, как фашисты придумали...
- Ну, вот то-то... - Старичок погладил компас заскорузлым пальцем. -
Ладная вещичка. Но ты гляди, если до Хозяина будешь добираться, стрелку
эту дома оставь. Он железо издалека чует, а магнитное особо...
- А зачем мне до него добираться? - спросил я с испугом.
- Да нет, это я так... Ты, главное дело, в себе ржавчины не допускай,
чтоб к ему в сети не попасть...
Я хотел было спросить, как это "ржавчина в себе", но не стал.
Во-первых, я уже догадывался, что это такое. А во-вторых... стало очень
тихо. И воздух сделался опять болотным и душным. И меня начала давить
сонливость.
Подошла Настя.
- Ой, Тополек, спишь совсем!
Она подхватила меня на руки и быстро понесла. Но я не сразу поддался
сну. Я спросил шепотом:
- Настя, а правда есть на свете Хозяин? Он вас правда заколдовал?
Она ответила тоже шепотом:
- Потерпи малость. Потом узнаешь.
- Когда узнаю? Завтра?
- Нет, завтра не приходи. Теперь у нас такая работа, что сторонний
глаз ни к чему... Срок придет - позовем...
Я огорчился:
- А когда срок-то?
- Потерпи маленько. Скоро...
- Когда скоро-то?
- А вот луна усохнет до половинки...
ОБНОВА
За луной я не следил. Да и невозможно это было, потому что каждый
вечер небо загромождали душные грозовые тучи. Громадные такие и
непроницаемые.
Грозы я побаивался. Поэтому я плотно затворял окошко, задергивал
шторки и, когда ложился в постель, ставил на табурет лампу в самодельном
картонном абажуре. Говорил маме, что почитаю перед сном. Но дело было не
в чтении. Если комната темная, вспышки грозы пробивают занавеску и
озаряют стены жутковатым неподвижным светом - то лиловым, то розоватым,
то белым. Иногда после вспышки сильно грохает. А иногда, если гроза
далеко, наступает тягучая тишина, а потом накатывается медленный,
ленивый такой рокот. Это не так страшно, как близкие разряды, но все
равно нервы натянуты.
В один из таких "рокочущих" вечеров я читал толстую книжку про рыцаря
Айвенго (выпросил у Лешки Шалимова) и прислушивался: не делается ли
гроза ближе? Было уже поздно, и мама сказала из-за перегородки:
- Хватит глаза портить. Спи.
- Я еще маленько...
- Кому я говорю!
Пришлось выдернуть вилку из штепселя.
И сразу комната озарилась розовой неторопливой вспышкой. Я напрягся и
стал ждать громового удара. Ждал, ждал... Глухой грохот донесся лишь
через полминуты. Но за эти полминуты я не успокоился. Наоборот, страх
вырос, натянул во мне звенящие струнки, и они отзывались на каждый
толчок сердца.
Я вдруг понял, что боюсь не только грозы. Вообще боюсь. Чего-то
непонятного. Страх был такой, как тогда, в ночь знакомства с ведьмами.
А может быть, я уже сплю и боюсь во сне? Но я лежу с "растопыренными"
глазами. И закрыл бы, да не получается...
Прошло минут пятнадцать. Леська поворочался, похныкал и опять уснул.
Мама тоже ровно дышала за стенкой. Гроза то приближалась, то
откатывалась. И опять приближалась! И вот зажглась такая молния, будто
за окном включили тысячу фонарей (ну и грохнет!). Но не грохало. Я опять
вытаращил глаза. Молния угасала очень медленно, и в этом слабеющем свете
я успел заметить на стене... знакомые часы!
И стрелки стояли на двенадцати.
Я начал суетливо одеваться. Штаны, ковбойка, сандалии... Черт, никак
не застегиваются. Ладно, и так сойдет. Старый свитер (я его надеваю,
когда стою в футбольных воротах). Будет, конечно, жарко, зато в плотной
одежде чувствуешь себя больше защищенным от грозы... Тут наконец
прикатился гром и обрушился на крышу, на меня, как товарный поезд с
откоса. Я присел, заткнул уши. И вот этими заткнутыми ушами сквозь
ватную глухоту, сквозь замерший грохот грозы и расстояние спящих комнат
я услышал еле ощутимое, но настойчивое постукивание в наружную дверь.
Как в т о т р а з.
Да, я уже понял, я иду!
Хотя я не знаю зачем. Почему именно в грозу? Почему я опять боюсь?
Что случилось?
В щелкающих по полу, незастегнутых сандалиях я выскочил в сени (щели
засветились от новой вспышки). Откинул крюк. На крыльце стояла Глафира.
- Идем, - как-то неласково сказала она. И пошла не оглядываясь. Я
засеменил следом.
- А Настя где?
- Дошивает, - сумрачно отозвалась Глафира.
- Чего дошивает-то?
- Иди, узнаешь...
Неуютно мне было, нехорошо. Но что делать, я шел, пригибаясь от
вспышек. Тяжелая капля ударила меня в шею и поползла под ковбойку...
В бане было светло. Горело несколько свечей, причем у двух стояли
зеркала. Старуха Степанида неподвижно сидела в своем углу, и свечки
отражались в ее очках. Настя широко махала иглой над куском шелковистой
белой ткани.
- Здрасте, - неловко сказал я.
Степанида только очками шевельнула, а Настя будто и не слыхала. Все
вскидывала руку с иглой. Глафира подтолкнула меня к скамье, над которой
висели мохнатые веники. Сказала глуховато:
- Сымай одёжку-то...
У меня обмякли коленки и захолодел живот.
- Ка... кую одёжку? - пробормотал я.
- Все сымай.
- 3-зачем?
Степанида пробубнила из угла:
- Ты будешь, слушаться или нет? Узнашь зачем, про это сразу не
сказывают...
Я промямлил, что не хочу. И даже подумал, что надо зареветь, но не
получилось.
- Давай-давай, - поторопила Глафира. - Хочу не хочу, теперь какая
разница? Время пришло.
Я умоляюще взглянул на Настю. Но она как раз встряхивала свое шитье и
дула на него. Ее лицо было спрятано за тканью.
И все же она отозвалась на мой отчаянный взгляд:
- Не бойся, Тополёнок, так полагается, чтобы обновку нашу
примерить...
Что было делать? Я ослабел от всех своих страхов и спорить больше не
мог. Отодвинулся к самому краю скамейки, где было больше тени, потянул
через голову свитер, стряхнул сандалики...
Ужасно неловко было раздеваться при тетках, но самое главное даже не
это. Главное - как я боялся. Слова Насти про обновку успокоили меня лишь
самую капельку. Тем более что и голос у нее нынче был какой-то странный.
А вдруг это уловка? Может, они что-то страшное задумали? Вдруг
съедят, как обещали в первую ночь? Нет, котел холодный... Или защекочут,
как тетя Тася рассказывала! И весь я покроюсь ржавчиной... Да ладно,
живым бы остаться...
Я ежился и путался в пуговицах, а Глафира стояла рядом и шепотом
поторапливала, пока я не остался без единой ниточки. Тогда она взяла
меня горячими пальцами за бока и вынесла к свету, как выносят самовар.
Поставила на табурет. Хихикнула.
- Весу-то в ём, как в пухе... Дунь, дак и так полетит, без етого...
- Цьщ, - сказала Степанида.
Я стоял съеженный, тощий, беззащитный и ничего не понимал.
Но это было совсем недолго. Шагнула ко мне Настя, взмахнула над
головой своим шитьем, и по мне пробежали прохладные шелковые волны -
широкая белая одежда накрыла меня до колен.
Только не думайте, что я обрадовался. Я еще больше перепугался.
Показалось, что обрядили меня в какой-то саван. А саваны - это же все
знают! - наряд для того света.
Настя шагнула назад. Странно улыбнулась. Степанида прищуренно глядела
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг