тоже.
Мы еще долго были на берегу, дурачились, лазали по заросшим полынью и
бурьяном кручам, кидали друг в друга песочными бомбами. Я попал такой
бомбой точно за шиворот большому белобрысому Вальке Сидору, и он
погнался за мной, чтобы "сделать из этого щенка готовую Муму". Я по
бурьянным верхушкам взлетел на откос. Валька совершенно обалдел от моей
прыти и застрял в сорняках.
А когда я спустился на песок, Лешка снова смотрел на меня
непонятно...
Вечером во дворе Лешка сказал:
- Ну-ка, пошли...
Я почему-то загрустил и побрел с ним за поленницу без всякой охоты.
Лешка сел на чурбак, а меня поставил перед собой.
- Может, ты и сейчас мне снишься? - ехидно спросил он.
- Не... - осторожно сказал я.
- А ночью?
- Какой ночью? Чё такое?.. - забормотал я.
- Ну, повертись, поотпирайся- хмыкнул Лешка.
Я безнадежно посопел припухшим носом.
Лешка помусолил указательный палец и произнес приговор:
- Десять шалабанов. Подставляй лобешник.
- За что?
- За то, что врал.
- А с чего я должен тебе всегда правду говорить? - взъерошился я.
- А кто слово давал? Что будешь стараться быть честным! Мы оба
давали. Тоже во сне?
- Слово - это уж потом. А про сон я сперва...
- Вертишься? - сказал он.
Мне ничего не стоило стряхнуть сандалики и взмыть на забор. Но...
что-то в самом деле много я "вертелся" в эти дни. "Хитер ты, мой юный
племянничек, не по годам", - вспомнил я дядю Борю.
А что я такого сделал? Ну, разок соврал, два схитрил. Так и раньше
бывало, без этого не проживешь. Но... нет, не улетел я от Лешки.
Виноватость удержала меня грузом потяжелее сандалий. Будто обули меня в
размокшие бахилы, которые не стряхнешь. Я переступил обмякшими ногами,
зажмурился и наклонил голову. Тихонько попросил:
- Только без оттяжки...
Ждал я долго. Не дождался шалабана, открыл глаза. Лешка смотрел
серьезно и тоже как-то виновато. Он взял меня холодными пальцами за
локти, придвинул поближе.
- Про Вальку Садовскую никому не говори, ладно?
Я налился горячей благодарностью до ушей, до глаз. До макушки.
- Лешка, да я же понимаю! Лешка, я...
- Ну ладно, - сказал он со вздохом. - А как это ты сделался такой?
Прыгучий-летучий...
- Лешка... я расскажу... Только не сейчас, ладно?
Рассказывать так сразу о ведьмах я не решался, а врать больше не
хотел, противно.
- Ладно, - покладисто сказал Лешка.
И мы пошли в наш флигель, на кухню, где на уютном таганке, в зеве
русской печи, дядя Боря варил душистую картошку.
ПРО ХОЗЯИНА
Прошло несколько суток. Сколько точно, не помню. Помню только, что
луна опять набрала полную силу - из половинки сделалась круглой и
светила в летнем небе пуще прежнего. В одну такую ночь, когда все
уснули, я снова собрался в полет. Я и до этого летал почти каждую ночь,
и мне ни капельки не надоело. Только самую чуточку точило меня какое-то
беспокойство. Или даже не беспокойство, а едва заметная печаль. Потому
что летал я совсем один, даже птицы спали.
И тогда придумал игру с самим собой. Вернее, со своим двойником.
Я улетал к озеру за домом отдыха, поднимался высоко над водой, а
оттуда ласточкой несся вниз - так, что воздух забивал уши и обжимал на
теле рубашку. А из перевернутого лунного неба ко мне мчался, раскинув
руки, похожий на меня мальчишка. Мы на секунду останавливались друг
перед другом, замирали, улыбались, подмигивали и улетали опять: я в
высоту, он в глубину...
В этой игре была стремительность полета, сдержанный восторг и
короткие радости встреч. Я иногда совсем забывал, что мальчишка в озере
- это я. Он казался мне лучше, смелее. У него в душе не было тайных
страхов, а на совести всяких мелких темных дел... Может быть, и я стану
когда-нибудь таким же...
Тихонько сопя от натуги, я натянул свой "летчиковый" костюм. Он
серебристо светился в сумерках. Два дня назад мама выстирала его. Я
сперва не давал, ужасно боялся, что от стирки пропадет волшебная сила.
Но мама рассердилась, прикрикнула и обозвала меня пугалом. В самом деле,
рубашка была уже серой от пыли, а штанами я недавно уселся в овсяную
кашу, которую размазал по табурету Леська...
Волшебных свойств тополиная ткань не потеряла, но от воды села. Штаны
сделались тесноватыми, рубашка узкой в плечах. Я с грустью думал, что
скоро подрасту и тогда сказке конец. Но пока еще сказка продолжалась.
Рубашка, хотя и жала под мышками, в поясе оставалась широкой и трепетала
на лету, как маленький белый костер...
Я встал коленками на твердый облупленный подоконник, раздвинул
створки и вздрогнул: у палисадника стоял кто-то темный и молчаливый. Но
по-настоящему испугаться я не успел: узнал Настю.
- Тополёнок... - сказала она громким шепотом.
Я обрадовался. Я вдруг понял, что соскучился по Насте. По Степаниде и
Глафире тоже немножко соскучился, а по Насте - сильно. Хорошо, что она
пришла! Может, ведьмы тоже соскучились? Может, хотят, чтобы я опять
посидел с ними и почитал вслух? Ладно, я могу. А еще я расскажу им о
своих летучих приключениях!
Настя ласково спросила:
- Ну что, летаешь, значит?
- Ага... - выдохнул я. Тихо слетел с подоконника, описал над Настей
круг и встал с ней рядом. Она взяла меня за плечи. Луна была яркая,
глаза у Насти сильно блестели.
- Пойдем-ка погуляем, - сказала она.
Я немножко удивился. Но все равно мне было радостно и хорошо.
- Пойдем! - согласился я.
Она взяла меня за руку. Сперва я послушно шел следом. Потом тихонько
оттолкнулся от тротуара, вытянулся в воздухе горизонтально и поплыл за
Настей "на буксире".
- Ох и баловник... - усмехнулась она.
Я засмеялся, освободил руку, на лету перевернулся на спину. Подтянул
к подбородку колени и стал соскребать с них прилипшие на подоконнике
чешуйки краски. Поглядел Насте в лицо и спросил:
- А как там живут ваши? Ну, Глафира, Степанида...
- Живут, - отозвалась Настя непривычно сумрачным голосом. - И я
живу... Чего хорошего-то в нашей жизни? Маемся только... Ты помог бы
нам, Тополёчек, а?
- Как?
- А вот слушай. Я затем и пришла... Да ты встань по-человечески.
Я торопливо перевернулся в воздухе и встал перед Настей. Тревожно мне
сделалось. Настя поправила косынку, глянула мимо меня (а улица под луной
была пустынная и очень тихая, даже собаки не гавкали; а у заборов и в
палисадниках притаились косматые тени).
- Про Хозяина-то слыхал? - негромко спросила Настя.
Я кивнул и переступил босыми ступнями на теплых досках тротуара.
- Ну вот, - опять вздохнула Настя. - Всех он нас под свою власть
забрал. Что велит, то и делаем... Вроде и на воле живем, а все равно как
в тюрьме, никакой радости нет. И волшебство наше тут без пользы. Сами
ржавеем и других заставляем. Как зараза для души эта ржавчина...
Она опять пошла тихонько вдоль забора. Я - рядышком.
- Он ведь нам какую цель жизни сделал-то... - говорила Настя. - Вы,
мол, живите и следите: кто с нечистой душой вам встретится, того к себе
приманивайте... А потом железное колечко на него хлоп - и сделали
Хозяину нового прислужника...
- И меня тоже? ! - ужаснулся я.
Настя улыбнулась:
- Да нет же... К тебе ржавчина-то не пристанет, у тебя кровь светлая,
тополиная, да и худого ты еще ничего не сделал...
"Ну уж..." - подумал я.
- Вот мы тебе рубашечку-то и сшили, - сказала Настя. - С пуха
тополиного летучую рубашечку, от Хозяина крадучись. Потому что живет
Хозяин-то посреди ржавого леса, сквозь его не продерешься, можно только
по воздуху, как пташка.
Я сразу и сильно испугался. В одну секунду понял, что беспечные
полеты кончились. Ясное дело! Не для того мне ведьмы шили тополиную
рубашку, чтобы я по ночам акробатничал над крышами, а днем дурачил
прыгучими фокусами приятелей. Сказка-то, она всегда вот таким делом
кончается - битвой со змеем-горынычем или колдуном каким-нибудь.
Как я раньше не додумался? Теперь не отвертишься.
От пяток до шеи меня проколола тысяча холодных иголок. Нет, я в тот
момент не Хозяина боялся. Я боялся неизбежности: никуда не денешься,
попал в страшную сказку, как в капкан.
А Настя вдруг сказала:
- Коли боишься, дак не надо. Летай себе на здоровье, а мы уж
как-нибудь... С ним чтобы воевать, надо твердо решиться, а если со
страхом, то все равно без пользы.
Мы долго молчали и тихо шли рядом. Я теребил подол тополиной рубашки
и вспоминал. Как они меня летать учили, как я шептался со старым тополем
в его чаще, как дал честное слово Лешке, как летел ко мне из озерной
глубины похожий на меня мальчишка. Похожий, только честнее и смелее, чем
я...
А может, мне сейчас только кажется, что это я вспоминал тогда. Но так
или иначе, а что-то сдвинулось в моей душе, и я спросил:
- Настя... А если у меня страх, но я все равно твердо решусь... тогда
можно? Тогда что делать?
КЛЮЧИК
Я летел к заколдованному ржавому лесу, посреди которого жил в
железном доме Хозяин.
Настя объяснила, ч т о я должен сделать. Надо пробраться в дом, снять
с шеи спящего Хозяина ключик и отпереть на Хозяиновой руке браслет.
- Ты легонький, проберешься потихоньку, - тепло шептала мне в ухо
Настя. - А как отопрешь колечко-то, все уже не страшно будет. Ключик, он
сразу рассыплется, а Хозяин, если проснется, пущай ругается, силы-то у
него не станет. Да ты и не слушай, лети себе домой сразу, вот и все...
- А ваши браслеты? - спросил я. - Их-то кто отопрет, если ключика не
будет?
- А и не надо, - со смешком отозвалась Настя. - Они сами развалятся.
Это ведь одна видимость, что они по отдельности заперты, а по правде-то
они в одну цепочку связаны, потому нас Хозяин и держит. А в цепочке если
одно колечко рвется, вся в ней сила пропадает...
А еще Настя сказала, что людей со ржавыми кольцами полным-полно на
белом свете. У некоторых эти кольца на виду - у тех, кто колдуны да
ведьмы, - а у многих они незаметны. Кое-кто про них и сам не знает, не
ведает, что в душе у него завелась ржавая зараза. И вот этих людей могу
я освободить от Хозяина, если не побоюсь. И никто другой это сделать не
может, потому что лишь у меня есть тополиная рубашка.
И вот я летел... Ржавый лес начинался за железной свалкой, где в
прошлое полнолуние танцевали ведьмы. Раньше я бы рассказу про лес не
поверил, потому что знал: за свалкой кончается ответвление лога и там,
наверху, стоят ветхие домишки и тянутся огороды. Но сейчас все было
по-другому, по сказочным законам, и я ничуть не сомневался, что скоро
окажусь над ржавым лесом.
Летел я низко по руслу речки Тюменки, среди поросших осокой берегов.
Я это делал на всякий случай: вдруг у Хозяина есть перед лесом тайные
караульные посты! Я торопился и скорость развил такую, что на поворотах
меня заносило к берегу, и тогда коварно царапалась осока. По журчащей и
ребристой воде передо мной неслось скомканное отражение луны. Она сияла
в эту ночь ярче прежнего. Воздух, который летел навстречу, обдавал меня
болотистыми запахами.
Потом я учуял запах ржавчины и различил впереди темные груды свалки.
Подлетел. Медленно поднялся над железными кучами. За свалкой не было
домиков и огородов, а тянулось что-то черное и лохматое, и ветерок все
сильнее пах сырым железом.
Настя говорила, что треугольная поляна с домом Хозяина лежит в
железной чаще, к югу от свалки. Я прикинул, где он, юг, и двинулся
вперед.
Теперь я летел не очень быстро и не очень низко, метрах в двадцати от
верхушек леса. Это и правда был лес - непривычный и страшный. В свете
луны я видел, как громоздятся, переплетаются и тянутся вверх, принимая
вид деревьев, черные разветвленные трубы, рваные кровельные листы,
клубки и плети колючей проволоки. И еще всякий старый, искореженный
металл. Мертвый, никому не нужный... Я подумал, что в этой ржавой
путанице может укрываться стража Хозяина. А меня так хорошо видно в
ясном небе, и так ярко блестит при луне тополиная рубашка.
Я почувствовал себя беззащитным! И взмыл в высоту, чтобы из леса не
шарахнули по мне из какой-нибудь ржавой пушки.
Но почти сразу я успокоился. Настя ведь ни словечком не обмолвилась,
что у Хозяина есть часовые. Она рассказывала, что он спит спокойно и
крепко, потому что знает: никто к нему не проберется.
Страх у меня пропал. Почти. Вообще-то я немножко боялся, но не
Хозяина. Хозяин что мне сделает? В крайнем случае взовьюсь свечкой и
пусть ловит в небе! Я боялся, что не сумею добыть ключик и отпереть
браслет. Тогда столько людей останутся ржавыми пленниками! И я буду
виноват! И эта моя вина будет такой громадной по сравнению со всеми
прежними... Раньше-то что я делал плохого? Ну, двойки иногда скрывал от
мамы. Ну, лодырничал, не хотел на рынок за картошкой ходить. Бывало,
трусил перед дракой. Случалось, что Леську шлепал, если тот крепко
надоедал (правда, потом всегда жалел его). А еще что? Да, патроны,
которые свистнул у Артура Сергеича. Это дело посерьезнее... Но все равно
от этого никто, кроме отчима, не пострадал. А теперь если струшу или
растеряюсь, тогда что? Тогда хоть прямо с высоты головой о железяку...
Ну почему так получилось? Почему именно я должен лететь к Хозяину?
"А когда просто так летал, небось радовался! - сказал я себе. Или не
я сказал, а скорее, тот мальчишка, который прилетал ко мне из лунного
озера. - Тогда вон какой счастливый был, что есть у тебя тополиная
рубашка..."
"А ведь правда", - подумал я. И понял, что за прежние радости надо
платить. Добром за добро. Такой закон у сказки и у жизни. Иначе ты
будешь не человек, а последняя ржавая лягушка. Я это понял смутно, без
слов, но сделалось спокойнее. И смелости стало побольше. Словно я
наконец-то превратился в того ясного и храброго мальчишку... И когда я
увидел с высоты треугольную поляну, я уже твердо знал, что все сделаю
как надо...
Я, пока летел, думал, что дом Хозяина - это громадный железный замок,
опутанный колючей проволокой, и что мне придется пробираться по ржавым
переходам и гулким лестницам.
А на поляне стоял мятый троллейбус без колес. Я сразу понял, что это
троллейбус, хотя никогда их наяву не видел (разве что в кино). Над
обшарпанным фургоном торчали длинные погнутые "усы". Краска на
троллейбусе облупилась, темнели ржавые пятна, однако окна почти все были
целые.
Поляну покрывала аккуратная трава. Ее заливал ровный голубой свет,
она искрилась (роса на ней, что ли?). Было пусто - ни кустика, ни
холмика. Негде спрятаться. Только от троллейбуса падала короткая, очень
черная тень. В эту тень я и приземлился на полной скорости - почти упал.
Посидел на корточках в траве - она оказалась сырой и холодной. Подождал,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг