- Туда ныряй.
- Но...
- Ж-живо! - Ничей скакнул вперед, опустил
кулак на дубье, что впередистоящий наперевес держал. Раздался треск,
купцы отпрянули, будто от языка огня. Эйяр воспользовался заминкой
подался, влево, внес дверь амбара внутрь и мышью юркнул в темень.
Обозленный купчина выронил переломанное дубье, разъярился пуще
прежнего. Голь перекатная, неподпоясана, стращать вздумала, не в свое
дело суется, стиснул пальцы в кулаки и первым обрушился на Безрода.
Ничей только ухмыльнулся, встал перед дверью и ссутулился.
Озверевшие купцы тешились пока не
взопрели, били, пока кулаки не рассадили, неподпоясанного аж видно не
стало за частоколом рук и тел. А когда тяжелодышащие схлынули, когда
стал гаснуть огонек злобы в глазах, когда раздались в стороны уже
уставшие бить, явился всем на глаза седой в червленой рубахе. Стоял,
стоял да и пал на колени, держал руки на теле, раскачивался, что-то
шептал и ронял кровь наземь. Едва вовсе не падал. Обозленный, сверкал
синими глазами из темноты амбара спасенный эйяр.
- Получи, подсыл полуночный!
- Валяться тебе, вражина, да с колышком
бы осиновым в груди!
- Пошли. И так сдохнет!
- Того - не того, а душу отвели.
Плюнув, купцы разошлись. Эйяр вышел из
тени амбара, огляделся туда-сюда, поддел Безрода под руки и вздернул
на ноги, подвел к поленнице, усадил на колоду и прислонил к стенке
дров. Безрод хрипел, стонал, что-то шептал. Полуночник присел.
- Не би-ить, не би-ить... - тихонько
тянул Ничей. -не би-ить, нет.
- Боги, могучий Тнир, храбрый Ульстунн,
что ж с тобой делать? Куда ни тронь - там отбито. Так свело болью,
что и не разогнешься, а начну разгибать от боли помрешь...
- Поставь на ноги. - прошептал еле слышно
Безрод, но эйяр услышал. Осторожно помог встать.
- Распрямляй.
- Помрешь.
- Д-давай!
Полуночник прижал Безрода спиной к своей
груди, обнял за плечи, начал осторожно разводить. Ничей глухо стонал,
крошил зубы, кусал губы и только под конец страшно закричал.
- Ну вот, слава всем богам! Нашел! -
из-за угла выметнулся Дубиня и стражники за его спиной. Зеваки
стайкой вились сзади, мальчишки и взрослые бездельники, коих на любой
пристани пруд пруди. Когда били, близко подойти боялись, охали, ахали
издалека. Теперь подошли. Теперь можно. Эйяр напрягся, но Безрода не
отпустил.
- Дыши ровно, полуночник. Ошибка вышла.
Бочки-то свои у Терпеня заказывал?
- Ну.
- То-то и оно, что Зигзя то ж. И сам
Терпень их не различит, и случись же вам и бочки одни и те ж
заказывать, и лодьями пососедиться. Поспрошали дюжинников, ну те и
сказали, мол, не усекли разницу-то. Ты жив, парень?
Безрод плохо видел, стоят какие-то люди,
что-то спрашивают.
- Эге, да парень на ладан дышит! - Брань
выступил вперед. -Да положи ты его! - в сердцах рявкнул эйяру.
Наклонился над Безродом приложил ухо к груди. Бьется сердце. Жив.
- Не би-ить, не би-ить...
Что? Брань прислушался.
- Не би-ить, не би-ить...
У Здрава охолонуло внутри. Не бить?
Сдержался стало быть, скрепился, а разозлись, а расходись, а осерчай
сердцем? Стражника прошиб холодный пот. И то ведь странно, что жив
остался, еще дышит, еще смотрит, еще шепчет. Ну парень! Видать,
сильно не хотел руки-то распускать, боялся! Аж до сих пор себя
крепит! А встань не сегодня - завтра на ноги, да выдь на пристань
виру требовать? У всех по одному? Брань стер пот со лба. Ну парень!
- Вот и выходит, что пуще меня княжью
честь-то бережешь!
- А к лешему ее, эту честь! - прошептал
Безрод сквозь зубы.
Брань услышал и промолчал.
- А ведь по миру купчин пустят-то. Что
один что другой! - Брань повернулся к Дубине. Тот засмеялся.
- А по мне, так пусть я один и останусь!
- Хитер, старый бобер!
- Не старый. Просто живу долго. А
безвинного сроду не бил.
- Отнеси меня к морю. - шепнул Безрод.
- К морю хочет. - поднимаясь с колен
мрачно буркнул Брань.
- Я отнесу. - эйяр присел и подхватил
Безрода на руки.
- И то ладно. Мне же к княжу дорога. -
Брань кивнул своим стражникам. -Ступайте за мной, тетери сонные!
Полуночник нес Безрода за
холм через всю пристань. На купцов даже не глядел. А и гляди, и хоть
молниями сверкай, громами грохочи - ни одной пары глаз не нашел бы.
Попрятались под брови. Купцы лишь шапки в руках ломали да затылками
поворачивались, да прикидывали виру. Хорошо не на дружинном
сорвались, да и окажись на месте того неподпоясанного дружинный еще
неизвестно как дело обернулось бы, может и не с кого было бы виру
вздавать-то. Дружинные, они ведь такие, их голыми руками не возьмешь,
шкуры не добудешь, а свою потеряешь. Хорошо все же, что тот седой не
дружинный, да и как оказаться дружинному-то без пояса, да не при
княже? Хорошо! А там, глядишь, полуночники подойдут, и вовсе еще с
эйяра виру взыщут. А то и товар отберут.
Эйяр донес Безрода до самого моря,
положил на гальку.
- Чего полез-то, дурень? Зашибить ведь
могли!
- Так ведь и зашибли.
- Насмерть говорю.
- Пустое.
- Чего сам не бил?
Безрод промолчал. Показал, чтобы встать
помог.
- А кто ты таков, парень? Вроде и в
сыновья мне годишься, а нынче ты мне заместо отца. Жизнь подарил.
- А никто. - Безрод морщился, в голове
шумело. Вот как отдалась та оплеуха ворожцу, тот же шум в голове, да
и головой мотает так же. Трудно еще стоять. Безрод тяжело осел
наземь.
- Нет у меня ни отца ни матери, и какого
роду племени - не знаю. - Безрод усмехнулся. -Может отца и спасал.
Полуночник задумался, ус закусил.
- А годков тебе, парень, сколько
станется?
- Тридцать два.
Эйяр недоверчиво покосился, задумался.
Почесал затылок.
- Сосед у меня есть. Белый Авнюр. Так
что-то около твоих лет тому и пропал у него сынок.
Безрод улыбнулся разбитыми губами.
- Пустое. Ты-то кто будешь?
- Люнддален я.
- Уходи Люнддален отсюда. Нынче же ночью.
Не тяни. Знал ведь, что зреет, чего ж сунулся?
- Я торговый гость. Мне...
- Говорить тяжко, язык не ворочается. Не
заставь повторить. Убьют. Грянут ваши, день, другой и грянут. Первым
ляжешь.
Купец нахмурился. Не хотел верить
слухам, а придется.
- Бросай все. Что успел - то унес. Один?
- С доченькой.
- Увози... - Безрод закашлялся,
переломило его пополам, застучало о берег побитым телом. -увози...
- На островах будешь заходи. На Тумире
обретаюсь, всяк пес знает. - Люнддален наклонился, неловко обнял,
поцеловал в макушку, будто отец сына и прочь зашагал.
Не получается у меня с княжем ладно
ужиться. Покличет во дворец - развяжу язык-то. И ляд с ним, с делом.
Никогда еще княжа не бил, а страсть как охота. Не стану себя ломать.
Так и помру. Сам не преломлюсь - он переломит.
Безрод подполз к морю. Больше не к кому.
Раздеваться сил не было, так и вполз в волну одетым. Пусть ласкает
раны и ссадины, вот-вот зальет грудь тошнотой и слова станет не
вымолвить.
Волна набегала и смывала с камней кровь,
полоскала червленую рубаху, мочила кожаные штаны, трепала седой
волос. Каждый день прожитый дается с большим трудом чем предыдущий.
Сегодня мало не убили, завтра и вовсе не встать. Как же хотелось
самому встать и бить, бить насмерть, но стискивал зубы и крепился.
Ради мгновений ярости едва не забыл о деле, хотя впервой ли, давеча у
княжа, все на кон поставил. Едва не проиграл. А нынче выл, стонал,
губы кусал, пальцы, в кулаки сведенные, разогнул уж и сам не помнил
как, а купчины, слыша его вой, только ярились и распалялись еще
больше. Думали страшно седому, от боли, мол, ревет, заступа
полуночная. Дурачье! На заставе чернолесской загонял Волочек, бывало,
человек пять воев помогутнее в избищо, давал к свету привыкнуть и
запускал остальных по одному, без доспеха, один доспех - рубаха на
ребрах. Одну ладонь прижимал тогда к сердцу, другую заводил за спину,
почки прикрывал, подбородок вниз опускал, и, помолясь, входил в
избищо. То не купцы гладили, то вои били, каждый быка наземь валил.
Ничего, заживо выходил. Поперва княжь чару допить не успевал, а пивал
неспешно, смакуя вино заморское, как выкидывали за порог
полумертвого. Потом чара, потом две, три, а как пять чар выдюжил так
и пошел первый раз в сечу. Набегай волна, студи лоб рассаженный,
целуй в губы разбитые, не давай душе мутиться. Но не сдюжил муть в
душе запереть, вырвало прямо в волну, мало не с душой вместе.
Отблагодарил море!
Шатался, едва не падал, останавливался,
садился на землю, отдыхал, поднимался и снова шел. У Дубининого
причала упал на бочку, голову опустил, и будто украли его из этого
мира злые духи. Не слышал, не видел, не чувствовал. Уж как Дубиня
достучался до потустороннего мира - то у Дубини вызнавать.
- Кликну кого, на лошади довезут.
Безрод мотнул головой. Рано еще. На тот
свет повезут на лошади. Повезет огненная колесница. А к дому - самому
на ногах ходить.
- Сам дойду. Передохну вот.
- Сам, сам! И меча своего не удержишь.
Упадете оба - придавит, не выберешься.
- То мое. Свое не давит.
- Язык-то еле таскаешь, куда там меч!
- Нет хлебов-то?
- Да не подвез еще. Жду.
- Стало быть и я жду...
Безрод не помнил, как
добрался до корчмы. Верное, сам дошел, по шажку, медленно да верно,
что дюжинник под бочкой. Поднялся по всходу к себе в каморку, верное,
тоже сам, не на крыльях же взлетел. Дальше - туман.
- ...а ты не гляди, что худ,
в нем костей на целый пуд.
Безрод открыл глаза. Стоят Брань и рядом
ворожец давешний, руку ко лбу подносит и такое блаженство затопило
гудящую голову, ровно помер уже, от тягот земных освободился. И так
снова в сон потянуло, что и вдохнуть не успел, а уж в сон провалился,
только чистый и легкий, без мути в груди, и шума в голове.
Сколько спал и сам не знал, но только
открыл глаза, а он еще тут. Один. Брань, видать, службу далее понес,
привел ворожца, ус покрутил и ушел, а ворожец остался.
- Чего пришел?
- Экий хозяин грозный, и суров и сердит,
аж бровями шевелит! Лучше?
Ну лучше. И что далее?
- Лучше. - буркнул и попробовал встать.
Стюжень не мешал.
- Ты ведь Волочков человек?
- Был.
- Это Волочек был. А ты остался.
- Чего надо?
- Встань.
Безрод встал ни легко, ни тяжело.
- Княжь к себе зовет.
- Своих пусть зовет. Не пойду.
- Аль боишься чего?
- Ага, языка своего боюсь. Кабы бед не
натворил.
- Про то княжь хочет вызнать, что в
чернолесской заставе приключилось, почему ты, единый выживший, княжу
не открылся, почему пояса сам себя лишил, сколь много полуночников,
что на пристани нынче приключилось?
Нынче? Так еще сегодня?
- Нельзя мне к княжу. Сердит он больно.
Невзлюбил меня. Нет, не пойду.
- Тот парень белобрысый, Гремляш зову,
здравиться начал. Ты ему навроде отца стал. Зайди, проведай.
Был один, что дуб во поле, теперь что ни
день - сыном обзавожусь, то годов пожитых, седым да кряжистым, то
молодым да белобрысым. Чудно! Еще и корчмаря мне в сыновья сосватай!
- Не пойду.
- Просил.
- А что княжь так сердит?
- Зол. Полуночники обложили. Сеча будет.
Сам знаешь.
Безрод задумался. Зол, как же! Памятью
княжь зол, вот что, поди забудь те слова, ведь не воробей, вылетели -
не поймать. А он появись на княжьем дворе, мигом зло сорвет. Чем
впусте обещать, сдержал Безрод язык за зубами. Ворожец понял,
промолчал, только нахмурился.
- Не сердись, сынок, но тревожно у меня
на сердце.
- Чего ж?
- Чую перемены страшные. Что-то с княжем
не то. Не тот стал, как воротился из чужедальних краев. Переменился,
будто кем иным перекинулся. Трясется, мало пеной злой не исходит.
- А дружинные что ж?
- Так разве углядишь что, если любишь?
Дружинным разреши, так по земле ступить не дадут, на щите носить
станут.
- Ты-то узрел.
- Я старый. Мне княжь, что сын. Люблю,
люблю а и в душу гляжу, да помалкиваю.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг