Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     Тычок ушел, обеспамятевшего воя унесли,
а Безрод долго сидел под заборищем. Что-то будет этой ночью. Сердце
тревожно сжалось. Что то будет?
     Он, как всегда, пропустил всех вперед
себя, сцепил зубы и поднялся на крыльцо. Как всегда, вцепился
пальцами в створину, встал мертво.
     - А-а-а, явился голь перекатная, на
дружинного воя руку поднял?
     И тотчас полетели сапоги, не один, не
два, много. Безрод лица не отвел, быстро выбросил перед собой руку и
схватил один сапог перед самым носом. А вот теперь можно. Понемногу
день за деньком вошел в силу, и сегодня пробовался на старой шкуре на
заднем дворе. Спрятал сапог за спину и никуда не пошел, стоял над
горкой сапог и ждал сам. Дружинные прикидывали, вот пойдет, мол,
безродина в угол свой, а там и сапоги разберут. Но Ничей стоял над
горой сапожищ и время за хвост тянул. Вои поняли все, лица в ухмылках
скривили, ждет рогожная рванина, мол, подойдут вои за своим, начнут с
полу сапоги брать, поклоны бить. Не дождется. Безрод ждал долго,
столь же долго дружинные нагло в глаза глядели и ехидно щерились.
Ничей, закусив ус, подцепил пяткой голенище да и швырнул за спину
себе вон с крыльца. Один, второй, третий сапог, молча глядел в глаза.
Вои с лица изменились, озлобились, аж подпрыгнули на ложах. А
последний сапог, тот что словил да за спину убрал, Безрод медленно
из-за спины вынул, облапил голенище двумя руками, и будто бы одними
пальцами повел трещину по бычатине, от голенища вниз, а как перешла
трещина середку, так с громким треском и разнеслось сапожище вдвое.
Бестолочи, ну чего глаза выпучили? Да ты не гляди, что в тебя три
таких как я влезет, подмечай то, что в мою ладошку две твоих войдет.
И всей-то руки не нужно, не плечом - ладошкой рву. На то гляди. Может
потому и не ходят за меня девки, что туловом худ, а руками больно
велик. Вот и выходит что я безобразина?
     Он дал им первое за все это время свое
слово.
     - Рты позакрывайте. Душа вылетит и не
удержишь.
     Вышвырнул половинки сапога на улицу и
прошел к себе. Впервые спокойно уснул. Сразу. Будто на мягкой перине
спал.
     Утром впервые обошел на бегу вкруг
Вороньей Головы воя. Из млечских. Жаль не Корягу. А когда к скале
подбегал, пробовал петь. Пел про скорые морозы, про девицу красавицу,
про горячую любовь, что снега топит, про верность красы к вою. То-то
вылупились кощунники доморощенные, и всяк неумеха песняром себя мнит,
аж мешки свои на ноги себе побросали. Поди и слыхом не слыхивали, как
поют дружинные под каменным-то мешком. Подбегая, уже не подходя, а
подбегая, и от одного этого готовый петь во всю грудь, Безрод выводил
в голос переливы, хоть и в четверть того, что ранее, а все же пел. И
будто тюлень, без всплеска, без брызг ушел головой в воду и широкими
саженями погреб воду под себя.
     Вышел на берег все равно последним, но
спину воя, что предпоследним убежал за земляной горб, все же увидел.
А дружинные и поесть не успели, когда с улыбкой вошел во дворище
Безрод. Вои проводили мрачными взглядами и снова в миски уткнулись.
Не схотели есть в хоромах, да и где их взять такие хоромы
безразмерные, ели прямо на земле вокруг костров, вои постарше - в
княжовых палатах с княжем и нарочитыми. Безрод прошел мимо дружинных
и бровью в их сторону не повел, и даже волос единый на седой голове
ветерок в сторону воев не положил. На мгновение повисла тишина, в
головах все гадости вертелись, но Моряй скорее прочих на язык
оказался:
     - Ишь идет горд, будто горы своротил, а и
гора-то - мешочек крохотный, а гонору-то на всю Воронью Голову будет!
     Дружинные грянули громким смехом. Кашу
едва не повыплевывали, тоже нашел время шутки шутить, но отсмеялись
свое до конца. Безрод и не обернулся. Но улыбнулся. Шутка не гадость.
Узнал голос. Этот подлецом уже не станет. Дайте того боги и ему и
мне. Ему, чтобы глаза не прятал, мне - чтобы опять душа не рвалась.
     Ничей ушел есть в избу. Оставил в
мисочке немного каши для избяного. Проверял всегда, принял ли?
Принимал. Оттого ли спокойно и на голом тесе почивалось, будто на
перине пуховой?
     На ратную поляну Безрод забрал с собой
поленцо березовое, чтобы не зазря время водить. Сел так, чтобы только
ноги видели, а что делает человек - то деревьями скрыто было.
Прижался головой к старому дубу. Пошептался со стариком, полную
долбленку меду в корни вылил. Ту, что Тычок поднес. Без душевного
старика пить одному не хотелось, пить с кем-то - да и не с кем.
Поставил перед собой поленцо березовое, четвертинку, сглотнул и
положил пальцы на острый край, ущипнул между большим и указательным и
отщипнул волоконце...
     Взревел Гуща, получил по хребтине так,
что из глаз звездочки посыпались, того и гляди лес подпалят, вскочил
на ноги, поискал глазами Безрода зло сорвать, как Коряга давеча,
узрел только ноги из-за дуба и ринулся, мало не рыча как зверь
лесной. Подбежал и оторопел, будто с разбегу о стену каменную
ударился, хорошо мозги не оставил. Сидит человек в остружках
березовых, личину стругает... Да не железом - пальцами. Щипает,
бросает в ноги, щипает, бросает в ноги, уже лик носатый из дровины
выступил, борода угадывается, усы, лоб высокий. Больше ничего не
видно пока. Гуща и дышать забыл. Сидит душегуб, будто из мякиша
хлебного лепит, порваны пальцы от долгой-то отвычки, но то дело
наживное, десяток другой поленьев и снова омозолеют пальцы. Ноготь
коротит под самый корешок. Измазана вся дровина кровью, прямо по лику
пятна идут, и понял вдруг Гуща, чей лик так благосклонно кровь
принял, будто жертвенную. Ратник. Безрод посмотрел вверх, будто
спросил, чего, мол, надо? Гуща закусил губу, покачал головой. А
следом уже топали Коряга, Рядяша, другие, чего, мол, замер Гуща,
ровно столбина? Безрод, как шаги услышал, мигом спрятал лик назад,
прижал к дубу спиной, одним жестом отряхнул остружье березовое с ног.
Мгновение очень выразительно поглядел в глаза Гуще и закрыл свои.
Сплю, мол. Выворачивайся как знаешь. Гуща подумал-подумал да и пнул
яро несколько раз дерево, будто Безрода, прошипел:
     - Сечу переживешь так и вовсе прибью!
У-у-ф, полегчало!
     И за руки отвернул всех обратно на
поляну, мол, кому надо, тот свое уже получил, а время не ждет, враг
на носу.
     В вечеру перед самым заходом солнца, в
ту предсумеречную пору, когда последние лучики проникали в избу через
дверь, встал Безрод на свое, ставшее уже привычным, место в дверях,
уже не держался за створину руками, сложил их на груди. И тотчас
получил сапогом в грудь, потом еще одним, и еще. Эти вышли на
середину избы, если была середина в избе сплошь заставленной ложами,
обозленные до предела. Коряга, Дергунь, Взмет - млечские, Торопь,
Шкура - соловейские, Гривач, Остряжь, Лякоть - боянские, у всех глаза
горят, этим горластым да рукастым он одним видом своим глаза мозолит.
Будто сговорились.
     - Полно бока-то отлеживать, погань
полуночная. Завтра на поляну выйдешь. Не выйдешь сам - поставим
силком. 
     Безрод молча кивнул и ушел в свой угол.
Завтра так завтра.
     Утром обогнал троих на
бегу. Одного вплавь. Есть не стал, наоборот, все что в желудке
оставалось выметнул под деревья да зарыл. И отдыхать не стал, свое
полуденное в тряпицу завернул хлебец, каши миску, ушел на поляну,
отдал старому дубу, и долго о чем-то говорил со стариком, прижавшись
седой макушкой к стволищу. Хотел не хотел а сморил-таки сон, сладкий
сон с запахом дубовой коры, под одеялом из да не вдруг облетевших
листьев.
     Разбудили голоса. Безрод глаза открыл,
прислушался. Орут, смеются, поносят. Найти видите ли не смогли,
искали по всему дворищу, о чем только не передумали! Как в воду
канул. Ничей не стал вставать сам, спешить на поляну, будто
нашкодивший отрок на очи разгневанных воев, лишь переменил положение,
зашуршал листьями. Вмиг смолкли голоса, зато топот ног родился.
Подбежали и остолбенели. Спит, рвань дерюжная, почивать изволит,
будто и не дружинные давеча грозились, а несмышленыши еще неходящие,
неспособные и воробью шею свернуть, будто и дел-то осталось, что
выспаться под старым дубом да день проводить! Лякоть пнул мыском под
ребра. Зашипел:
     - На ноги вздернись, безродина! Давеча-то
помнишь поди?
     Безрод открыл глаза, хотел было зевнуть,
да передумал. Никогда в людях не зевал и нынче не станет. Отвечать не
стал, просто кивнул. Притворяться только что проснувшимся без толку,
когда-то Волочек говорил, мол, дивлюсь тебе Безрод, с какого просонья
ни подскочи, а глаз никогда заспан не бывает, всегда холоден, и
остер. Сколько раз пробовал притвориться спящим - не верили вои.
Шутили, смеялись, по плечам хлопали, пустое, мол, парень, даже не
пытайся, и с настоящего-то сна не поверим, а так-то уж... Ну пустое
так пустое, встал, прижался к старому дубу щекой, о чем-то помолчали
оба, седой человек, да дуб кряжистый.
     Жалощ-княжь стоит в серединке, вои место
расчистили, будто еще одно судилище уряжают. А так и есть, может
громогласно объявит сейчас княжь, предать, мол, душегуба смерти. Вот
попытают на нем умение свое ратное - и на сук стервеца. А это уже
другой оборот.
     - Ну что встали? - весело выкрикнул
Жалощ. -Время не ждет! За дело ратное принимайтесь, иль шутов ждете
на потребу?
     Нет, не будет судилища. И приговора не
будет. Своего умысла княже крепко сторонится, сучку задоринке не даст
скользь испортить. И на том спасибо!
     Коряга, Дергунь, Взмет, Торопь, Шкура,
Гривач, Остряжь, Лякоть разом в кольцо взяли, любой нормальный
человек уж под себя пустил бы. Безрод ухмыльнулся, так то ж
нормальный! Нормальные не отрезают себя от мира, нормальные не
пускают в душу смерти больше чем жизни, нормальные берегутся для
чего-то, нормальные не морозят равнодушием из глаз, нормальные не
угрюмничают от солнца до солнца, нормальные не смотрят туда, куда
садится солнце и не горюют, что не могут заглянуть и дальше, и пусть
будет страшно, пусть...
     Коряга ударил под дых, Дергунь - в
грудь, Шкура - в лицо, Лякоть - с обеих рук по почкам. Безрод
закрылся как то умел, жестокие удары потрясали с ног до головы, но
уже с первых кулаков Безрод оценил всех битейщиков, будто в душу
каждому заглянул, вымерил всю силушку и умение, и усмехнулся
раскровавленными губами. Жить будет, а если и сказывал княжь в живых
оставить, так в жару сшибки все едино позабудут, разойдется кровь,
раззудятся плечи - в пылу всяко принесут в жертву своему
молодечеству. Чем дольше выстоит, тем быстрее княжова заповедь
улетучится, тем больший задор разгорится на его костях.
     Безрод продержался столько, что все
остальные перестали друг друга мылить и изумленно, будто мухи на
медом мазанное, повернулись к тем восьмерым, где девятым стал комок
нервов, перекрученные, перевитые вымоченные в соленом вываре,
сухожилия, нервущиеся, только гудящие от напряжения. 
     Гуща молчал и ничего не понимал. Вроде и
пожил, и повидал, но вчера видел то, о чем только слыхивал краем уха,
а вот сейчас, перед глазами... Он пытался найти всему объяснение,
нашел, и такими вдруг мелкими показались ему все восьмеро и свои и
чужие.
     - Падай, падай, - шептал Моряй.
-искалечат! Да к лешему гордыню эту, падай!
     Но Безрод не мог пасть раньше, чем все
восьмеро поймут, что не трус пал, бегущий от боли, а беспамятный
человек, сам отбивший всем восьмерым руки. Не восьмеро избили
душегуба полуночного, а Ничей сбил кулаки восьмерым храбрецам. Так
то!
     Когда Безрод простился с памятью и лег
на землю, без меры орошенную собственной кровью, все восьмеро тяжело
дыша опустили руки. Весь гнев, все презрение ушли через кулаки,
стояли битейщики пустые, ровно опустошенные медовые долбленки, и
медленно полнили их изумление и восхищение. Сначала легло изумление
на дно пустых душ, а сверху восхищение все приправило.
     - Чего ж сам не бил-то? - почесывая
затылок, пробубнил Остряжь.
     - Тебе сечься не сегодня завтра. - Моряй
снисходительно похлопал его по плечу. -И ручонки-то побереги, кабы
меч в сече не выпал.
     Грустным выдался праздник
урожая. Не удалось справить празднество как обычно, не резал княжь
последний сноп в ближайшей веси, не варили питево хмельное, не водили
девки хороводы, осиротеют свадьбами веси, если дойдет-таки дело до
свадеб. Потому правили свадьбы теперь же. Княжь еще и подгонял
старейшин весских, мол не откладывай жизнь на потом, живи сейчас,
отберет полуночник потом - останемся с сейчас. И то хлебушко.
     Кто-то из дружинных женился, но кто
именно Безрод не знал, да и знать не хотел. Вчера только встал. Чужой
пиршествам, безродина людям, Ничей сторонился всех, вылеживал себя
сколь мог, а как встал, затворился на заднем дворе. В душе кошки
скребли, поперва грешил на закат, такой багряный, что глаз резало, и
оборачивалось перед глазами рдяное знамение кровью скорой да
недоброй, но махнул рукой. Не иначе кровь еще с глаза не убралась,
вот и мстится все вкрасне. День да ночь дал Жалощ дружинным на
свадьбу, маловато, но и на том пусть благодарят. Женатые поди по
женам исскучались, но ни жену приласкать, ни детей потетешкать сил
нынче не оставалось. Безрод ухмыльнулся, силы всегда находятся только
на дурость круглую, как бы в ввосьмером одному кости посчитать. Жалощ
суров, жен отослал вглубь стороны, в леса, чтобы не отбирали
последнее, на последнее должен вой меч покрепче ухватить, да идти в
сечу спокоен за семейство.
     За амбаром, там где открывалась вся губа
целиком и нашел Безрода Стюжень. Присел рядом, спокойный, степенный,
такой каким и должен быть верховный ворожец. Не гоже ворожцу быстро
бегать, часто говорить, суетиться. Молча взглянул на море, на рдяную
дорогу, тяжело вздохнул.
     - Полуночник идет. Завтра. - Безрод
заговорил первый. Ворожец вздрогнул.
     - И ты тоже сведал?
     - Гляжу вот на море, и мстятся мне дороги
крови на снегу. Снег рано падет.
     - Да, раненько падет.
     - А почему против восьмерых выстоял
знаешь?
     - Знаю. Дурак потому что!
     - Не без того. А только пока не разузнаю,
кто тот молодец был, что меня в бане здравил, не уйду.
     - Ну-у, жить тебе, парень, вечно! -
Стюжень улыбнулся.
     Ну не хочет старик говорить, и не надо в
душу лезть. А пустил бы - полез. А вот к себе - нет. Прячется там
что-то страшное, пробовало вылезти в кругу с теми восемью
битейщиками, едва не выпустил, едва не дал волю, на мгновеньичко,
коротенькое мгновеньичко так стало страшно, что и без этих восьмерых

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг