губах и с ощущением счастья в груди. Как бы мне хотелось очутиться на покрытом
росою лугу или испить свежести леса. Как бы мне хотелось увидеть свой город и
окунуться в неспешную гладь реки. Как...
Увы, до свободы было бесконечно далеко. Я уже примерно обозначал это
расстояние, выраженное не только временем и пространством, но и тем, что
бесконечно дороже, - человеческой жизнью. Свобода была, но где-то там, не со
мной. Все было именно так, хотя бы потому, что после завтрака, а он был
царским, в моем новом жилище объявились два хранителя. После недолгой дискуссии
я был достаточно вежливо извлечен наружу, после чего меня повели в неизвестном
направлении. Какое-то время я пытался узнать, куда мы идем и зачем, однако
добиться объяснения от хранителей было невозможно по двум причинам, первая из
которых заключалась в их непроходимой тупости, дарованной от рождения, а вторая
- в крайней неразговорчивости, приобретенной в результате долгой дрессировки.
Потому, задав пару вопросов и не дождавшись в ответ ни единого слова, я умолк и
доверился судьбе. Я покорно плелся вслед за шкафоподобным детиной, старательно
убеждая себя в том, что теперь, когда я стал свободным человеком и гражданином
общества, никакая опасность мне грозить не может, что я собственноручно
подписал, вернее, припечатал пальцем документ, скрепленный печатью
Конституционного Совета, что ни один даже самый отъявленный мерзавец не
осмелится подделать эту печать... За этими раздумьями я прозевал миг, когда
очутился на месте.
Я понял это по той простой причине, что хранители исчезли. Куда они
подевались, я заметить не успел. Маневр с исчезновением был проделан
чрезвычайно ловко, в результате чего я оказался предоставлен самому себе.
Несколько обескураженный этим открытием, я принялся осматриваться, чтобы
определить, где нахожусь.
А находился я в помещении без окон, но с прозрачным потолком, устроенным в
точности как то, где меня принимал улыбчивый господин Версус. Здесь тоже
присутствовала прозрачная перегородка, по ту сторону которой, возвышался
громоздкий стол. Другая половина представляла собой нечто вроде амфитеатра,
составленного из трех рядов стульев, на коих восседала весьма пестрая компания,
немедленно перенесшая свое внимание на гостя. Я назвал ее пестрой - это было
первое, что пришло в голову, хотя в действительности пестрой ее можно было
считать лишь условно, а точнее - исходя из разнообразия физиономий и окраса
обрамляющей их щетины. В остальном преобладал аскетический серый цвет -
строгого покроя комбинезоны с литыми швами, неуклюжие ботинки, ну и,
естественно, черная отметина на правом плече, содержавшая информацию о
владельце казенного костюмчика. И семь пар глаз - от голубых, до жгуче-черных,
принадлежавших громадному негру с покатым обезьяньим лбом и ручищами, каким мог
позавидовать библейский Самсон. Многообразие глаз вопросительно взирало на
меня, ожидая, что я скажу. Я ничего не сказал. Расправив сколько возможно
плечи, я. шагнул вперед и сел на крайний стул.
- Здорово!
У обратившегося ко мне была веселая, с налетом наглости улыбка. Мне давно
так не улыбались. Я молча кивнул в ответ. Тогда весельчак протянул руку:
- Меня зовут Лерни Лоренс, К-1668. А тебя?
Я крепко, как только был способен, стиснул ладонь, отметив, что мое
пожатие вышло неожиданно сильным, и кашлянул, сглотнув образовавшийся в горле
комок:
- Дип Бонуэр, Н-214.
Реакция на эти слова была примерно такой, какую я и ожидал. Вся компания
дружно насторожилась, а коренастый коротышка с тоненькими усиками, сидевший
передо мной, отвел глаза и выдавил:
- Террор!
Я кивнул и почувствовал себя намного уверенней. Похоже, эти люди были
готовы уважать меня.
Так и случилось. Буквочка "Н" волей-неволей вызывала если не уважение, то
по крайней мере почтение к ее обладателю. Компания безмолвно признала меня
своим и, кажется, была близка к тому, чтобы пойти дальше и признать мое
превосходство. Нужен был лишь крохотный штрих, чтоб утвердиться. Широко зевнув,
я бросил, адресуя свои слова всем и никому:
- На мне висят сто пятьдесят трупов!
Стало совсем тихо. Затем Лоренс негромко прошептал:
- Здорово! А я пришил всего трех стерв!
- За что? - со всей снисходительностью, на какую только был способен,
поинтересовался я.
- Они плохо любили меня. Вот я и стиснул каждой из этих дур шею шелковыми
чулочками.
Я с трудом сдержал дрожь. Лоренс не заметил этого. Ощерив желтые зубы, он
продолжал свой веселый рассказ:
- Мертвые они трахались куда веселей! Но последняя из сучек ухитрилась
выжить, и меня повязали.
- Сочувствую, - бросил я.
Для Лоренса это было почти похвалой.
- Да ничего! - залихватски воскликнул он. - Здесь тоже можно жить,
особенно если ты не дурак. Верно я говорю, ребята?
- Точно! Правильно! - поддержали сразу несколько голосов.
В этом дружном хоре особенно красноречивым было молчание здоровяка-негра.
Да и вообще мне показалось, что он взирал на меня без особой приязни.
Ухмыльнувшись прямо в его толстогубую физиономию, я сказал:
- Гляжу, вы все ребята ничего себе!
- Да! - живо подхватил Лоренс. - Тут все свои. Вот Марклаэур. Он баловался
мальчиками. А Рол О'Форри убивал старух.
Коротышка с жиденькими усами подмигнул мне правым глазом.
- А это, - Лоренс указал на негра, - сам Баас. Слышал о нем?
Еще бы! Бааса судили за несколько месяцев до меня. Это был скандально
громкий процесс. И недаром! Перед судом предстал не просто убийца, что время от
времени встречаются среди добропорядочных граждан Пацифиса, а еще и каннибал.
Баас расчленял тела жертв и устраивал пиршество. Прежде чем его поймали, людоед
успел слопать десятка три жителей Сомметы, Катанра и Посьерры. Мне захотелось
взять назад ту наглую улыбку, какой я одарил негра. Увы, это было невозможно.
Поэтому надлежало сохранять спокойствие, что я и сделал.
- Еще бы! - сказал я. - Этот парень жрал всяких придурков, пока другие
придурки его не поймали!
Похоже, мои слова пришлись по душе Баасу. Он ощерился широкой ухмылкой,
выставив напоказ острые, словно подпиленные, зубы. У меня невольно засосало под
ложечкой, но, надеюсь, никто не заметил моего смятения.
- Эй, как тебя...
- Лерни, - угодливо подсказал насильник.
- Да, Лерни... Ты тоже согласился участвовать в их балагане?
- Да. Они обещают хорошие бабки, а я люблю денежки!
- Я тоже! - веско провозгласил я.
Лоренс осекся. Выдавив натянутую улыбку, он постарался вернуть себе
веселое настроение.
- Отлично! Ты классный парень, Бонуэр! У нас подбирается неплохая
компания!
- Точно, - согласился тип, сидевший за моей спиной. - Здорово повеселимся!
"Жаль, недолго", - подумалось мне, но, естественно, произносить подобное
вслух я не стал.
- Эй, смотрите! - оживился Лерни Лоренс. - Еще одного привели!
У двери стоял юноша поистине ангельской наружности. Он не двигался с
места, явно не решаясь приблизиться к нам.
- Эй, красавчик! - продолжал веселиться вошедший в раж Лоренс. - Иди сюда!
Марклауэр, - обратился он к убийце мальчиков, - сдается, твой клиент!
- Переросток! - брезгливо скривив губы, ответил Марклауэр, детина
саженного роста. Остальные дружно заржали, я смеялся вместе со всеми.
Юноша несмело приблизился и уселся передо мной.
- Ты кто? - спросил Лоренс, ткнув новенького кулаком в спину.
- Корри Вейт, - ответил юноша.
Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, и мне стало легче. Кажется, в
моем поведении не было ничего такого, что могло выдать мою робость. Я был куда
уверенней .Корри Вейта. Тем временем Лоренс продолжал допрос:
- За что тебя, красавчик?!
- Ни за что.
- Невинная овечка! - просюсюкал насильник, и все вновь дружно захохотали.
Подумать только - ни за что! Этот умник пытался уверить, что в тюрьме Сонг
можно оказаться за здорово живешь. Какая наивная глупость! Как говаривал доктор
Ллей, безвинные гуляют по земле, под землею - место для грешников.
- Ладно, не заливай! - завелся было Лоренс и тут же осекся, увидев
появившуюся в дверях девушку.
Она была несомненно хороша собой, а тем, кто уже несколько лет не видел ни
единого женского личика, могла показаться настоящей красавицей. Лично я
воспринял ее именно так. Короткие блестящие волосы, бледное, чуть скуластое
лицо, прелестная фигурка, настолько изящная, что ее не уродовал даже тюремный
комбинезон.
Все притихли, невольно затаив дыхание. Затем тишину прорезал протяжный
свист-выдох Лоренса.
- Вот это да! - сладко прошептал насильник.
Он смотрел на гостью не мигая, словно удав на кролика.
- Эй, красотка, иди сюда!
Девушка улыбнулась и медленным шагом направилась к нам. Возбужденно сопя,
Лоренс перелез через колени соседа и предстал перед нею.
- Сколько же я ждал этого мига, милашка! - провозгласил насильник и игриво
шлепнул незнакомку по крутому бедру.
Что произошло миг спустя, никто толком не понял. Просто Лоренс взвизгнул и
скорчился в позе выкидыша. Небрежно толкнув его ногой, девушка переступила
через свалившегося на пол кавалера и одарила остальных чарующей улыбкой.
- Меня зовут Раузи, - почти пропела она. Голос у гостьи был неожиданно
низкий, грудной. - Я попала сюда за то, что прикончила шестерых подонков вроде
этого.
Последовал кивок в сторону извивающегося от боли Лоренса. Мы молчали.
Тогда девушка, изящно изогнув талию, уселась рядом со мной. Тем временем Лоренс
слегка очухался и привстал с явным намерением поквитаться с обидчицей.
- Ах ты, сука! Сейчас ты...
Что должно случиться сейчас, Лоренс досказать не успел, потому что
объявился еще один гость, не нуждавшийся в представлении. Он считался самым
опасным убийцей, какого только знал Пацифис. Его звали Фирр, и его имя стояло в
одном ряду с именами великого гладиатора Керла Вельхоума и Космического Негодяя
Тана О'Брайена. Подобно этим двоим, на своем счету Фирр имел не одну сотню
жертв, хотя суду удалось доказать его виновность менее чем в десятке убийств.
На деле их было много больше, и все знали об этом, потому что Фирр неизменно
оставлял на месте преступления свою визитную карточку. Нет, он не бросал на
хладные трупы пиковых тузов и не рисовал кровью кабалистические знаки. Он
вообще был чужд нездорового тщеславия. Его выдавал почерк - обстоятельство, с
которым ничего невозможно поделать, особенно когда речь заходила о Фирре. Дело
в том, что Фирр убивал свои жертвы голыми руками, разрывая их на .части.
Поэтому взоры присутствующих, и мой в том числе, невольно устремились на
чудовищные пальцы Фирра - длинные, гибкие, словно у пианиста, толстые и
сильные, будто у молотобойца. Фирр почувствовал эти взгляды и ухмыльнулся.
Подойдя ко все еще пребывавшему на полу Лоренсу, он положил руку на плечо
насильника и легко, без видимых усилий поставил того на ноги. Потом Фирр
неторопливо сел на место, каковое предусмотрительно освободил для него
коротышка с тоненькими усиками, и скрестил руки на груди. Весь облик Фирра
выражал скуку.
За Фирром привели еще одного заключенного, и в итоге нас стало двенадцать,
а затем отворилась небольшая дверь, искусно сокрытая в стене за столом, и
появился человек, которого ни один из нас не знал до того, как очутился здесь и
которого теперь знали все. Его звали Лаун Толз, он был начальником тюрьмы Сонг.
Лично мне довелось видеть Толза всего раз, но и этого раза оказалось
достаточно, чтобы возненавидеть его. Толз был ярко выраженным мизантропом с
замашками садиста. Он умел ненавидеть ничуть не меньше, чем самые отъявленные
головорезы, заключенные в одиночных казематах, и выказывал свою ненависть со
сладострастием. Он не смог бы жить среди нормальных людей, и потому Совет
подобрал для Толза самое подходящее место, какое только можно было придумать
для такого выродка, - тюрьму. Толз добровольно заключил себя в керамобетонное
подземелье, сделавшись его повелителем. Ненависть была главным и единственным
его чувством. Ненависть определяла его поступки, ненависть определяла его
натуру, ненависть определяла саму его внешность. Вообразите себе человека шести
футов ростом, неестественно худого, с желтым плоским лицом, накрепко стиснутыми
губами и немигающими, по-змеиному круглыми глазами - и вы поймете, что
представлял собой Толз.
При появлении начальника тюрьмы все мы разом умолкли, насторожившись. Я
поймал себя на том, что хочу встать, и не без труда подавил в себе это желание.
Толз моментально оценил, какое впечатление произвел на нас, и растянул тонкие
бледные губы в подобии улыбки. Ему нравилось, что его боятся. Не сводя с нас
немигающих глаз, начальник тюрьмы придвинул кресло и устроился в нем. Вошедший
следом толстяк из Корпорации Иллюзий уселся рядом. На какое-то время
установилось молчание. Толз неторопливо ощупал своих подопечных глазами, причем
его взгляд надолго застывал на каждом, после чего соизволил, наконец, разлепить
губы:
- Ну здравствуйте, подонки!
- Здравствуйте, господин начальник Толз! - нестройно выкрикнули наши
глотки положенные слова приветствия.
- Не скажу, что рад встрече, но мне приятно видеть вас здесь, а не на
свободе!
Мы придерживались иного мнения, однако по вполне понятным причинам
возразить никто не осмелился. Мы попытались отмолчаться, и это, похоже, задело
Толза.
- Ну что молчите, подонки?! Вам что, нечего мне сказать?
- А что говорить, начальник? - лениво процедил сидящий передо мной Фирр.
Дерзкий был немедленно вознагражден пристальным взглядом, в орбиту
которого невольно попал и я.
- Правильно! - согласился Толз. - Правильно, Фирр! Вам нечего сказать! Вас
сунули сюда, чтобы вы молчали. И я надеялся, что вам не удастся сказать ни
слова до самой вашей смерти, но кое-кто из умников в Совете думает иначе. Они
готовы дать вам шанс увидеть солнце. Что скажете на это, мерзавцы?
- Мы уже сказали, начальник! - крикнул все тот же Фирр. - Какого хрена
тебе нужно еще? Сапог в задницу?
Начальник тюрьмы позеленел от злобы:
- Шутим? Ты у меня сейчас дошутишься, Фирр! Я засуну тебя так глубоко, что
ты оттуда никогда не выберешься!
Толз хотел прибавить еще что-то, но тут вмешался толстяк Версус:
- Не стоит принимать так близко к сердцу невинную реплику, господин Толз!
Разрешите мне поговорить с ними самому!
Недовольно покосившись на толстяка, начальник тюрьмы уступил, но с видимой
неохотой:
- Пожалуйста.
Получив столь милостивое дозволение, представитель Корпорации поднялся.
Вновь бросилось в глаза, какой он толстый и маленький, - диспропорция, особенно
уродливая в глазах тех, кто походил скорей на исхудалых собак, нежели на людей.
На тюремном пайке жирок не нагуляешь. Расплывшись в самой широкой улыбке, какую
только можно было вообразить, Версус обратил на нас свое благосклонное
внимание.
Для начала он весьма напыщенно поздравил своих слушателей с "отважно
принятым решением", после чего завел долгую, нудную речь насчет великого дела,
какое нам предстоит свершить, старательно напирая на то обстоятельство, что мы
будем истреблять друг друга ради высокой цели и потому нас должна переполнять
радость от осознания, осмысления и тому подобное.
Не думаю, что хоть кто-то из игроков слушал эту навевающую скуку
галиматью. Каждый ждал, когда же толстяк перейдет к делу, и, пока была такая
возможность, изучал своих соседей - украдкой или явно оценивая их уже не как
предполагаемых, а как реальных противников. Нельзя сказать, чтобы увиденное
настроило меня на оптимистичный лад. Не считая двух-трех человек, все остальные
были сложены покрепче, чем я, и, надо полагать, обладали недюжинной силой. Этих
молодчиков содержали в общих камерах, где и кормежка была получше, да и можно
было позволить себе поразмяться. Очкастый доктор не соврал - мои шансы победить
этих здоровяков были призрачны. Оставалось надеяться лишь на ловкость да на
удачу. К сожалению, первой я не обладал, а вторая мне частенько изменяла. Но
всем прочим игрокам вовсе необязательно было знать об этом. Для них я был Дипом
Бонуэром, бывшим заключенным категории "А", номер "Н". Подобное сочетание
символов было лучше любой рекомендации.
- ...вы должны осознать, что игра, в которой вам предстоит принять
участие... - с упоением продолжал вещать толстяк.
Ему, вне сомнения, довелось немало повитийствовать на трибунах. Мы со
скукой позевывали, отрыгивая воспоминания, оставшиеся от завтрака. Я уже
мельком упоминал о нем. Так вот, должен заметить, что впервые за десять лет мне
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг