предел.
Трясясь на плече очередного верзилы, я посматривал на окружающую природу и
прикидывал, где я могу находиться. Сознание не могло выдать карту
местности, потому что было полностью заблокировано, а мои собственные
познания не шли дальше автобусных маршрутов городского транспорта.
Мои новые спутники были похожи на обыкновенных лесных жителей. Одежда,
простое оружие, речь - все было знакомо.
- Ребята, а куда вы меня несете? - простонал я, не желая показывать, что
мне стало лучше. Пускай тащат, раз нравится.
- Поговори, ублюдок! - ткнули меня в бок кулаком.
- А что за деревня, а? - не унимался я.
- Да заткнись ты! - прошипел носильщик.
Ну ладно, нет так нет. Обойдемся без объяснений. Я решил воспользоваться
положением и попробовать снять в мозгу все заслонки. Но головная боль, а
главное, страшная усталость не позволили мне сделать этого. Решив
подождать до лучших времен, я закрыл глаза и попробовал вздремнуть. Но,
черт возьми, как спать на вулкане? Движения моего носильщика состояли из
многочисленных прыжков, провалов и взлетов.
Никаких условий для отдыха. Я хотел было попроситься идти самому, но
вспомнил, какие муки испытали мои ноженьки, и отбросил эту мысль. Пусть
ребята надрываются.
Но надрываться пришлось недолго. Вскоре показалась деревня.
Меня свалили в центре деревни, чтобы тут же связать по рукам и ногам.
Хорошо, хоть кляп в рот не забили, и на этом спасибо. Все-таки свобода -
это великая вещь.
Вокруг моего тела собралась, наверное, вся деревня. Обыватели подходили ко
мне, щупали мои голые ноги, руки и восхищенно цокали языками. Я их
понимал. Не каждый день вылавливаешь в озере такого парня. Я глупо всем
улыбался, попытался заговорить с одной молодкой и, заработав пинок,
заткнулся. Эти ребята в детстве не получили никакого воспитания.
Наконец ВДНХ кончилась и большинство присутствующих покинуло сцену.
Оставшиеся сбились в кучку и стали о чем-то горячо спорить. Речь шла,
видимо, обо мне. Об этом говорили взгляды, бросаемые изредка в мою
сторону. Спор шел не на жизнь, а на смерть.
Я вспомнил точно такую же деревню и точно такой же спор относительно моего
будущего. Как давно это было. Но тогда у меня хватило времени, чтобы
завоевать расположение жителей. На этот раз такой возможности не было.
И один Бог знал, какую участь мне готовят эти люди.
После получаса яростных криков и жестикулирования, от кучки отделился
человек и куда-то убежал, предоставляя мне право гадать о предполагаемой
цели его ухода. Я никак не мог решить, есть ли у меня какие-нибудь
сторонники или нет. Казалось, сам спор подразумевает, что такие люди есть.
Но все могло оказаться гораздо прозаичнее. Парни просто не могли решить,
каким способом укоротить меня сантиметров на тридцать.
Наверное, я бы умер от любопытства, но мою преждевременную смерть отложило
появление небольшой группы людей, один вид которых вселил в меня надежду.
Это были преимущественно старики.
Соединившись, эти две группы заново начали спор, который, впрочем, шел
гораздо более спокойно.
Минут через двадцать ребята достигли консенсуса. Я, правда, и сам не
совсем понимал значение этого слова, но надеялся, что оно не принесет
ничего плохого. Меня снова окружили, подняли, поставили на ноги и
старательно поддерживали мое, готовое рухнуть в любую секунду тело.
Вперед выступил пожилой, но довольно крепкий на вид старичок, и без
всякого вступления зачитал мой приговор. Если пересказывать его вкратце,
то все сводилось к тому, что я за свою жизнь совершил больше преступлений,
чем все человечество, вместе взятое. И чего тут только не было. Начиная с
изнасилования женщин и кончая изменой родине, заключающейся в
разбазаривании народного достояния в особо крупных размерах.
Венец этой речи заключался в одном слове: смерть. Хорошо, хоть не
конфискация имущества. Говоривший закончил свою обвинительную речь и
замолчал, видимо, ожидая, что по этому поводу думаю я.
А что я? Я дрожал, как мышь. От холода, от страха, от несправедливости. Но
пусть плюнет в меня тот, кто заметил эту дрожь. Я совершенно равнодушно
отнесся ко всему происходящему. Ну, одной смертью больше, одной меньше,
какая, собственно, разница? Я зевнул и, прикрыв веки, спросил:
- Вам не кажется, что все это относится не ко мне? Я думаю, вы ошибаетесь,
карая меня за то, что я не совершал.
Должна же быть хоть какая-нибудь справедливость? Но никакой справедливости
и закона в этой глухомани не было. Глухомань, знаете ли, неприятная вещь.
Я широко открыл глаза, собираясь посмотреть на тех, кто без всякой причины
отправляет человека на смерть. Палачи должны видеть глаза своих жертв.
- Ты умрешь не за то, что совершил ты, пояснил мне старичок, словно только
этого он
и ждал. - Ты умрешь за те преступления, которые совершил весь человеческий
род.
- А вы кто? Не человеки, что ли? - скривился я, морщась от боли в висках.
Как только я это сказал, все присутствующие, словно на параде, встали по
стойке смирно, а старичок, который читал мой приговор, с пафосом произнес:
- Мы посланы на землю выполнять волю божества, которое наказало нам
свершать суд от его имени. Мы избранные, и после смерти нам обещана вечная
жизнь в раю.
Я поморщился. Хотел бы я взглянуть на этого товарища!
Теперь-то я все понял. Я попал в деревню к сумасшедшим. Все сплошные
психи. Ну а что же могу сделать я? Закон сто пятьдесят восьмой.
Если попал в компанию психов, будь первым из них.
Я отчаянно дернулся и что есть силы завопил:
- Развяжите меня! Я послан вашим божеством! Я сам почти божество!
Развяжите, кому говорю! А не то...
Я сделал продолжительную паузу, чтобы обступившие меня психи поняли, что я
могу сделать с ними. Их лица ничуть не изменились, даже показалось, что в
них проскользнуло торжество.
- Ты врешь! Наше божество предупреждало нас, что многие захотят прикрыться
ее именем.
"Именно таких, - говорила нам она, - нужно убивать в первую очередь".
М-да, вышла небольшая накладочка. Прокол, так сказать. Ну кто знал, что
это божество такое сообразительное? Но важно было другое. Божество было
женского рода, а это, если хорошо постараться, могло сыграть и в мою
пользу.
- Я хочу видеть божество, у меня для нее есть сообщение!
Главное, увидеться с этой дамочкой, конечно, если она действительно
существует. А там, глядишь, все образуется.
Старичок вскинул глаза к небу, поморщился, а затем, покопавшись в складках
одежды, вытащил на свет небольшую замусоленную книжонку. Полистав ее, он
нашел то, что искал, и торжественным голосом зачитал:
- А тот, кто захочет увидеться со мной или будет иметь для меня что-либо,
подлежит сожжению на костре, - старичок захлопнул книгу и, не глядя на
меня, сказал: - Твоя смерть откладывается. Нам нужно немного времени,
чтобы приготовить костер.
- Но это несправедливо!
- Высшая справедливость - это смерть!
Анархисты, палачи, убийцы, террористы! Ну и порядочки здесь. Я решил
испробовать свою козырную карту.
- Уважаемый, - обратился я к старичку, инстинктивно чувствуя, что он
является старшим в этом судейском корпусе. - Вам что-нибудь известно о
варрканах?
Если я ожидал потрясения, то его не последовало.
- Варрканах? - переспросил старичок, тщательно просмаркиваясь. - Ну как
же, слышали. А при чем здесь варрканы?
- Дело в том, - внутренне я уже праздновал очередную победу, потому что
заметил, что при слове "варркан" многие насторожились, что я и есть
варркан!
Какие у них были лица! Только писать картину: падение тунгусского
метеорита. Я попал в точку. Надо было именно с этого и начинать.
Старичок покачал головой.
- Да не можешь ты быть варрканом!
- Это почему я не могу быть варрканом? возмущение переполняло меня через
край. Первый раз сказал правду и оказался неправ.
- Потому что варрканов больше нет!
- Как же нет, если вот он я?
- Если бы ты был варрканом, то никакого разговора бы вообще не было.
- Че? - не понял я. Дурная привычка говорить непонятные вещи.
- Будь ты варрканом, ты не дал бы взять себя в плен. А вообще-то ты мне
нравишься!
Нам еще не попадался такой лжец, как ты, приятно будет убивать такого
хорошего человека.
"Лучше бы оставили этого хорошего человека в живых, - подумал я. -
Странная логика. А насчет варркана он, пожалуй, прав, какой я сейчас
варркан? Одно название".
- Ладно! Ваша взяла! - согласился я со всеми обвинениями. По толпе прошел
облегченный вздох. - Никакой я не варркан и не посланник вашего божества.
Я простой человек, который потерял семью и маленьких детей. Я потерял свой
кров, и всю жизнь меня преследуют одни неудачи.
Таким манером я заливал еще минут пятнадцать. От всех тех бед, которые я
живописал, меня самого прошибла слеза. А что говорить о тех, кто все это
слушал впервые, да притом из уст профессионального рассказчика. Люди
плакали навзрыд, слушая мои причитания по поводу гибели моей семьи,
надежд, мечтаний.
Правда, было несколько неприятно наблюдать за тем, что, продолжая плакать
и сочувствовать, ребята продолжали в то же время организовывать костер.
Поняв, что ничего путного мне этим цирком мне добиться, я замолчал.
Какой-то мужичок с притороченным к поясу ножом, годным разве что для забоя
крупного рогатого скота, предложил побыстрее прервать все мои мучения и
отправить на тот свет.
Ничего подобного я не хотел. Но мужчина демонстративно вытащил нож и
попробовал воплотить свое милосердие в реальность.
Видя такое дело, я поднапрягся и закричал:
- Только костер, черт побери, только костер!
Не хватало мне быстрой и мгновенной смерти! Вот костер - другое дело.
Долго горит, времени много. Может, чего и случится? Меня поддержало
большинство, я получил еще одну отсрочку.
Между тем, шутки шутками, а горка дров продолжала стремительно расти.
Костерок должен был получиться на славу. Весть разнеслась по всей деревне,
и каждый норовил приложить свою руку к этому благородному занятию. Мне же
хотелось, чтобы вокруг всего этого дела было поменьше спешки и побольше
торжественности. Именно об этом я и попросил старичка.
- Твое сожжение будет выполнено в самых лучших наших традициях. Не надо
думать о нас плохо.
Как же мне о вас думать? Зажарят сейчас невиновного человека, и концы в
воду.
Куча дров превысила количество, необходимое для зажарки одного человека, и
представляла сейчас сооружение, на котором можно было бы приготовить
жаркое из целого слона.
Утешение, что все это приготовлено для одного меня, было слабым.
Наконец, когда жители сочли костерчик достаточным, чтобы жертва ни в чем
не могла обвинить их, началось сооружение конструкции, напоминающей
помост. Он венчал всю эту кучу Дров и предназначался опять же для меня
одного. Работа спорилась, видимо, ожидаемое зрелище было целым событием
для такой маленькой деревушки.
Я было хотел, чтобы меня сожгли развязанным, но, получив категорический
отказ, прекратил всякие попытки спасения.
Может быть, мгновенная смерть была бы лучшим избавлением от тех мучений,
что я испытывал. Тело практически ничего уже не чувствовало. Одна большая
судорога.
Но нужно было принимать все как есть. Костер сложен, помост закончен. Ко
мне приблизилась группа людей, одетых, соответственно случаю, в белые
балахоны. Словно сговорившись, заплакали женщины, но на их лицах я не
заметил ни одной слезинки, одно любопытство.
Белые балахоны затянули какую-то нудную песенку, подняли меня на руках
высоко над собой и торжественно понесли к костру. Проплывая мимо жителей,
я видел, что они склоняются в низких поклонах, присоединяясь к плачу. Дети
стали бросать мне на грудь охапки живых цветов.
Похороны были поистине великолепны.
Если бы меня так хоронили после моей смерти, я бы не имел ничего против.
Но сейчас это было несколько непривычно.
Меня занесли наверх и бережно опустили на помост, заваленный цветами.
Белые балахоны спустились вниз и присоединились к провожающим меня в
последний путь жителям. Откуда ни возьмись в их руках появились факелы.
- Последнее слово! Последнее слово! - раздались крики из толпы.
Если это относилось ко мне, то я не имел ничего против. Любая секунда
отсрочки могла принесли мне спасение. Только я не представлял, откуда оно
может появиться.
- Народ требует, чтобы ты сказал свое последнее слово, - крикнул старичок.
Ну, если все-таки требует, я готов. Я собрал всю оставшуюся во рту влагу и
смочил пересохшее горло.
- Люди!
Мой возглас был похож на писк охрипшей курицы. Так не годилось. Если уж
умирать, то так, чтобы о тебе потом слагали песни. Насколько мне позволяли
мое лежачее положение и стягивающие меня веревки, я прокашлялся, и теперь
мой голос был похож на трубный глас Господа:
- Люди! Принимая эту смерть, я хочу, чтобы она послужила благому делу
прославления вашего божества!
Я подождал, пока затихнут взрывы плача, и продолжил:
- Я также хочу, чтобы вы все закончили свою жизнь в подобном огне и чтобы
некому было развеять ваш пепел по ветру...
Плач затих, и послышался легкий ропот. Но я не обращал на это никакого
внимания. Каждый получал то, что заслужил.
-... Вы все будете гореть в вечном аду, на сковородках, а над вами будут
стоять дьяволы с вилами и тыкать в ваши...
Крик ярости заглушил мои слова, и боюсь что собравшиеся пропустили самое
интересное Толпа всколыхнулась, и послышались крики:
- Зажигай!..
- Огня!..
Огня, огня! Несут огонь! Белые балахоны, вскинув факелы, бросились к
костру и подожгли его с четырех сторон. Толпа восторженно взвыла, а я
перевернулся на спину и уставился в синее-синее небо.
Ну что за жизнь? Всего лишь набор вполне известных и обыденных ситуаций, в
которые попадает ни один, так другой человек. А что касается меня, что ж,
смерть и для меня была смертью. Только ради чего эта смерть?
Сухие дрова внизу костра весело трещали, и запахло дымом. Мне стало
припекать бок, и я перевернулся на другой.
Это было не от того, что я хотел быть зажаренным равномерно, просто со
стороны деревни послышался стук копыт. Хоть какое-то развлечение. И может
быть, чем черт не шутит?
Лошади встали на дыбы почти перед костром. Жители деревни упали на колени
и прижали свои лбы к земле. Дым мешал мне разглядеть гостей, но по
отношению жителей я понял, что это имеет какое-то отношение к их божеству.
Дышать стало совсем невозможно, и кашель скрутил мои легкие. Пятки
неприятно обдало жаром, и я подтянул ноги под себя. Но и в центре костра
было не лучше. Я почувствовал, как уже покрываюсь хрустящей корочкой,
словно рождественская индейка.
Где-то там, далеко, раздался свист, и мою шею охватила веревочная петля.
Мало того, что меня зажаривают, меня хотят еще и повесить, это уж слишком.
Я вцепился ногами в выступающий дрючок и напряг шею. Но силы были не те.
Веревка потянула меня за собой, в самое пекло. Тонкие бревна, уже частично
подпаленные, обломились под моим весом, и я свалился прямо в алые языки
пламени.
Волосы на теле моментально вспыхнули, голова превратилась в раскаленный
шар, оставшаяся одежда добавила неприятностей, а веревки обволокли меня
горящими кругами.
Невыносимая боль вперемешку с ужасом выключили мое сознание.
Глава 3
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг