недаром о ней и заговорили на всех углах и перекрестках. Все та же
пропаганда. Он ведь призывал чуть ли не голыми ходить круглый год и
питаться одной травой, а к этому нас сейчас и готовят.
- Фанта-аст, - презрительно протянула Лариса.
- Эй, народ, куда вы все подевались? - раздался из комнаты голос
проснувшегося Гурьянова.
Мы вернулись за стол, правда, уже без покинувшей раут Иры Жантария, и
вновь слушали рассказы Юры Ботнаря, а потом я посмотрел на часы и решил,
что уже пора.
И как всегда бывает, когда тебе что-то очень нужно, начались неудачи.
Сначала я долго и безуспешно дожидался автобуса. Потом бросился ловить
такси и ничего не поймал, а частники не обращали внимания на мою отчаянную
жестикуляцию. Пешком я дошел бы до Хуторов только к утру... Я понял, что
смогу попасть в подвал к полуночи только при помощи телепортации, мысленно
наградил себя разными эпитетами и отправился домой.
А Наташа, между прочим, так и не позвонила...
С утра опять шел дождь, словно покалеченная нами природа стала путать
времена года и забыла, что послезавтра по календарю должна уже наступить
зима. Цыгульский оглушительно чихал, заставляя Галку вздрагивать, и все
комкал и комкал и бросал мимо корзины исписанные листки. Передо мной
лежала рукопись с красивым названием "Сын золотого дождя", я читал ее не
слишком внимательно, потому что думал о Наташе и с надеждой посматривал на
телефон. И телефон зазвонил.
- Это панов? - спросили в трубке приглушенным голосом.
- Совершенно верно, - без особого энтузиазма подтвердил я, потому что
голос был не Наташин. - Слушаю вас.
- Если не хочешь больших неприятностей - не суйся в подвалы. - Голос
стал еще глуше, словно говоривший прижимал к трубке носовой платок - так
ведь обычно делают, судя по книгам. - Можешь потерять здоровье. И
вообще...
Все это было настолько неожиданно, что я не нашел ничего лучшего, чем
задать традиционный, опять же, вопрос:
- Кто это говорит?
- Не суйся в подвалы, - повторили в трубке и связь прервалась.
Я взял сигареты и побрел под фикус. Итак, мои посещения подвала не
остались незамеченными. Это раз. Мне угрожают. Это два. А значит, я на
верном пути. Кто и как мог меня разыскать? Могли проследить, куда я вчера
направился после посещения Хуторов, но направился-то я не в редакцию, а в
библиотеку, к фэнам. Значит, решение - как в задачке для первоклассников:
нашли меня по моему же удостоверению, которое я показывал обитателям
Хуторов, и значит, полезные советы по телефону дает мне кто-то из тех
добрых молодцев-старшеклассников и пэтэушников. А еще это значит, что дело
серьезное. Конечно, рассуждал я, можно прямо сейчас позвонить в милицию и
предложить прочесать подвал - но вдруг Костя в чем-то замешан? Нет, решил
я, будем идти уже намеченным путем.
Я разыскал нашего завхоза Кузьмича и, зная его страсть хранить "на
всякий пожарный" в своей кладовке все что угодно, выпросил у него под
честное слово хороший карманный фонарик, пообещав принести за это
дефицитные нынче батарейки. Кузьмич не устоял под напором моего
красноречия, но строго-настрого наказал "почем зря не светить".
День тянулся подобно пастернаковскому, только без положительных
эмоций того стихотворения, я что-то читал, вернее, скользил глазами по
тексту, не проникая в смысл, и старался мысленным усилием, в
парапсихологическом ключе, подогнать стрелки часов, словно прилипшие к
циферблату.
В обеденный перерыв я никуда не пошел, ограничившись табачной диетой
под фикусом. А потом не выдержал и все-таки позвонил Наташе.
- Здравствуй, Наташа, - неуверенно сказал я, когда ее позвали к
телефону. - Извини, что нарушил запрет, но мне показалось - ты исчезла
насовсем... Или мне все это приснилось.
- Господи, Алеша! У меня то же самое. Все почему-то не решалась
позвонить. Думала, позвоню, а мне ответят: да тут никогда такого и не
было, не знаем никакого Панова. Ты не сердишься?
- Я не сержусь, Наташа. Наташенька...
Я ворковал и ворковал в телефонную трубку и оттаивало, теплело что-то
внутри, словно возвращалось, вопреки всему возвращалось из прошлого то,
что, казалось, никогда уже не сможет вернуться...
А потом к нам заглянула Шурочка и сообщила, что поступила
телефонограмма из облсовпрофа. В шестнадцать они проводят совещание, а
Чумаченко в командировке. Чумаченко был председателем нашего профкома, а я
- простым членом профкома, ответственным за культурно-массовую работу, но
на деле я был замом по профсоюзным совещаниям. Совещания почему-то
проводились именно в те дни, когда Чумаченко бывал в командировках, и
исторически сложилось так, что на них ходил я. Я уже и не роптал.
- Понял, Шурочка, - покорно сказал я, откладывая свои бумаги. - Да
здравствует школа коммунизма.
- Опять звонили, твой адрес спрашивали. - Шурочка сочувствующе
посмотрела на меня. - Так что жди с доставкой на дом.
Шурочка сочувствовала, потому что тоже знала соотношение между
графоманами и неграфоманами.
На совещание кроме блокнота я прихватил и карманный фонарик,
поскольку в редакцию возвращаться не собирался, а планировал заехать
домой, перекусить и заодно переодеться, чтобы не таскаться в единственных
приличных брюках по грязи Хуторов. Совещание прошло на удивление быстро, в
духе недавней перестройки, и еще до шести я посетил продмаги, разжился в
"Кулинарии" пельменями и возвращался домой даже раньше обычного.
Свет у Рябчунов не горел. На лестничной площадке возилась толстая
почтальонша, рассовывая по ящикам корреспонденцию. Я взял у нее газеты и
все-таки открыл свой ящик - кое-кто ведь поступал так же, как
фантастическая поэтесса Мифрид В. И вытащил неподписанный конверт.
Вероятно, я все-таки слегка нервничал после утреннего анонимного звонка
или, возможно, предчувствовал что-то не очень хорошее. По этой или по
какой-то другой причине я решил сразу определить содержимое конверта.
Поставил пакет с "хлебом насущным" на ступеньку, отвернулся от шуршащей
газетами почтальонши и вскрыл конверт.
В нем обнаружилось следующее. Кружок черной ткани. Статья из какой-то
газеты, судя по шрифту, из "Комсомолки". Листок бумаги с наклеенными
буквами, неаккуратно вырезанными из заголовков газет. Буквы складывались в
уже знакомый текст: "Пойдешь в подвал пожалеешь". Без знаков препинания. Я
пробежал глазами статью и вспомнил ее. Это была прошлогодняя, кажется,
публикация о сибирском журналисте, погибшем, как говорится, при
неизвестных обстоятельствах.
Я проводил взглядом удалившуюся почтальоншу и закурил. Задачка вновь
оказалась переписанной из учебника для первоклашек. Кружок ткани - это,
конечно же, "черная метка". Стивенсон, "Остров сокровищ". Пятнадцать
человек на сундук мертвеца. Трактир "Адмирал Бенбоу" и Билли Бонс. Фраза
из наклеенных букв - тоже классика, только уже не Стивенсон, а Конан Дойл.
"Собака Баскервилей". "Если вам дорога жизнь - не ходите ночью на торфяные
болота", - кажется, так. Ну а статья из "Комсомолки" - небось, вырезали в
читальном зале - это уже для того, чтобы стало совсем ясно. Если я вдруг
окажусь абсолютно тупым.
Стиль запугиваний выдавал индивидуумов с незаконченным средним
образованием. Только вот почему меня так упорно запугивали?
В квартире меня поджидало кое-что еще. Окно в кухне было разбито,
осколки валялись на подоконнике и на полу. На полу лежал и кусок кирпича,
метко запущенный со двора. Это уже попахивало мелким хулиганством.
Я, не снимая куртки, присел на табурет у кухонного стола, ногой
придвинул кирпич. Угроза была недвусмысленной. Что дальше? Дальше, вполне
возможно - подожгут входную дверь. Дальше - уронят что-нибудь на голову.
Очень даже может быть.
Я сидел, возил ногой обломок кирпича и медленно распалялся. Я готов
был поймать этих малолетних гангстеров и отлупить так, как меня когда-то
учили в нашей боксерской секции. Наверное, мне стоило пойти в милицию, но
сделать это не давало самолюбие. Чтобы я испугался каких-то слабоумных
сопляков? Да я сегодня же надеру им уши! В юности, на танцплощадке в
горсаду дрались мы отчаянно, улица на улицу. Вот подкараулю в подвале,
свирепо думал я, - и откручу им головы.
Но тем и отличается человек в тридцать шесть от человека в
пятнадцать, что может хоть чуть-чуть управлять собой и рассуждать более
или менее здраво. Я остыл и решил не отказываться от своего замысла:
проследить за подростками, найти Костино убежище и поговорить с ним на
полном серьезе. Я снял куртку, выбросил кирпич в мусорное ведро, собрал
осколки стекла и занялся ужином. Ровно в десять тридцать я решил
направиться на Хутора - и никакие угрозы не могли меня остановить.
Автобус, расплескивая лужи, неторопливо катил по черным улицам,
ненадолго замирая на остановках и у светофоров. Улицы уже опустели, в
окнах домов трепетал свет телеэкранов. Вновь пошел дождь, унылый
ноябрьский дождь, по стеклам потекли грязные ручейки. Дождь... Внезапно
вспомнился рассказ "Сын золотого дождя", который я читал и перечитывал с
утра и все никак не мог сосредоточиться, думая о Наташе. Хотя рассказ был
тоже созвучен. На мгновение стало холодно, словно струйка дождя затекла за
воротник. Что если это как-то связано?.. Приезжие... Не такие... Глупости!
Я сразу отказался от этого предположения, мысленно погрозив себе пальцем:
мол, засел ты, уважаемый, по уши в своей фантастике и предположения
строишь какие-то мрачно-фантастические.
Выйдя из автобуса и преодолев хляби Хуторов, я в начале двенадцатого
добрался до подвала. Посветил фонариком, выбирая наблюдательный пункт, и
решил устроиться наискосок от входной двери за приставленными к трубам
досками. Расчистил себе место, сложил куски дерматина, сел на них и
выключил фонарик. И стал ждать.
Сидеть в душной темноте, пропитанной запахами гнили, было не самым
интересным занятием. В голову лезли какие-то несуразные мысли, вновь
вспомнился прочитанный утром рассказ и мои полубредовые предположения.
"Предлагаю в порядке бреда", - так любил выражаться один сибирский
фантаст, с которым мне доводилось встречаться на семинарах. Темнота,
тишина и вынужденное бездействие настраивали на своеобразный, не очень
приятный лад. Я внезапно поймал себя на том, что невольно вслушиваюсь и
вглядываюсь в темноту, совсем как мой капитан Белов на кладбище. На душе
было тревожно. Видно, не зря утверждают полярники: тьма долгой ночи
угнетающе действует на психику и порождает чувство безотчетного стража. А
возьмем французского спелеолога Сифра, два месяца в одиночестве
просидевшего в пещере: в конце эксперимента он стал ощущать, что не один в
пещере, что кто-то невидимый ходит буквально за ним по пятам.
Потом мне почему-то подумалось о том, что вот живем мы на Земле, со
всеми своими каждодневными малыми и большими проблемами, со своими
радостями и горестями, а вдруг и не живем мы вовсе, а просто снимся
какому-то иному и жизнь наша, и весь наш мир существуют только до того
мгновения, когда проснется это иное - и мы исчезнем без следа. Мысль была
не новая, но я продолжил ее: что если и наши сны - это тоже чья-то
Вселенная, чья-то жизнь, и мы, просыпаясь по утрам от будильников, каждый
раз, не зная этого, действительно уничтожаем приснившиеся нам миры? Я
принялся обдумывать это предположение, рассматривать со всех сторон,
попытался прикинуть один, другой сюжетный, так сказать, эмбрион - и
услышал звук шагов. Кто-то спускался в подвал.
Я моментально вернулся в наше пространство-время и замер в своем
укрытии. Заворчала, открываясь, дверь, захрустело под чьими-то подошвами
битое стекло. Вошедший чиркнул спичкой и направился в глубь подвала. Я,
приподнявшись, выглянул из-за досок и убедился в правильности своего
предположения: сквозь нагромождения рухляди, подняв спичку над головой,
пробирался высокий подросток со свертком, удаляясь от меня. Я дал ему
возможность перейти в следующую секцию и осторожно последовал за ним.
Подросток продвигался вперед медленно, то и дело зажигая спички. Я
шел еще медленнее, тщательно ощупывая путь носком ботинка, чтобы, не дай
Бог, не зацепиться за что-нибудь в темноте.
Так мы миновали две секции подвала. У прохода в третью я остановился,
потому что хлопец свернул в сторону, пролез под трубами и задержался у
стены. Спичка погасла, в темноте послышались какие-то звуки: шорох,
постукивание, негромкий скрежет. Я стоял у бетонной перегородки и,
задерживая дыхание, вслушивался в эти звуки. Я хотел услышать Костин
голос. И действительно до меня донеслось что-то похожее на приглушенные
голоса! Несколько неразборчивых слов. И почти тут же вновь негромко
скрежетнуло и зашуршало. Зажглась спичка и я отпрянул за перегородку. Не
знаю, как чувствовал себя мифический великан, когда Геракл временно
подменил его, приняв на свои плечи всю тяжесть мира, но я чувствовал
огромное облегчение. Все остальное - потом, потом, главное - Костя здесь,
Костя жив... И еще оказалось, что я буквально взмок, я чувствовал, как пот
стекает от висков по щекам, совсем так, как это описывают в книгах.
Очередная спичка погасла, подросток, шурша курткой, пробрался в
секцию, где я поджидал его. Он прошел рядом со мной, я включил фонарик и
моментально вывернул ему руку, заставив согнуться чуть ли не до бетонного
пола. Он вскрикнул от неожиданности и попытался вырваться, но я держал
крепко.
- Спокойно, молодой человек, - сказал я в лучших традициях
милицейских романов и добавил, чтобы он сразу уяснил, кто напал на него в
темном подвале: - Черные метки можете посылать, сколько хотите, а вот окна
бить нехорошо. Материальный ущерб. Так что завтра придете и будете
вставлять стекло. Всей бригадой. Понял?
Хлопец сопел, но молчал. Я посветил ему в лицо фонариком - нет, это
был не тот черноглазый в красной куртке, этот был рыжеватый - видно,
ходили по очереди. Повторил, повысив голос:
- Понял или нет?
- Понял, - угрюмо ответил он, хмурясь от света.
- Ну, а теперь веди к Косте. Расскажете, в чем дело.
Он посмотрел на меня, теперь уже не щурясь, и от этого взгляда мне
стало не по себе. В его глазах не было страха или раскаяния. Что-то другое
было в его глазах.
- Не ходите туда, - очень серьезно сказал подросток. - И руку
отпустите, убегать не собираюсь.
- Хорошо.
Я разжал пальцы. Подросток выпрямился, одернул куртку и повторил:
- Не ходите, пожалеете. Лучше уходите отсюда и делайте свои дела.
- А если не уйду? Тогда что, санкции примените? - насмешливо спросил
я, продолжая освещать его фонариком. - Устроите мне автомобильную
катастрофу или крушение поезда? Или новый "Нахимов" для меня зафрахтуете?
Подросток опять посмотрел на меня долгим угрюмым взглядом и
по-стариковски тяжело вздохнул.
- Зря вы это, товарищ журналист. Все равно ведь никто не вернется.
- Даже так? - Удивление мое смешалось с любопытством и тревогой. -
Почему это никто не вернется? Он там что, не один?
- Не ходите, - упрямо проронил хлопец, оставляя мои вопросы без
внимания. - Ведь жалеть будете...
Я оборвал его:
- Ну хватит! Разберемся, буду я жалеть или нет. И угрозы свои оставь
при себе, паренек.
- А я и не угро...
- Оставь при себе, говорю! - отрубил я. - Убежище покажешь сам или
мне придется искать?
- Я вам не Иван Сусанин.
- Ладно, Сусанин, дело твое. - (Был бы я на его месте и было бы мне
пятнадцать - я бы тоже отказался.) - Сам найду.
Я направил луч фонарика в проем и протиснулся в третью секцию.
Пробрался под трубами и остановился у стены. За спиной было тихо, хлопец,
не пожелавший быть Сусаниным, вероятно, так и остался стоять по ту сторону
прохода. В луче клубилась пыль, пол был завален каким-то ссохшимся
тряпьем.
- Не надо, вернитесь, - донеслось из темноты.
- Ты лучше думай, где оконное стекло достать, - ответил я, разгребая
тряпье носком ботинка. - Дефицит, однако.
Под тряпьем обнаружилась выцветшая потертая клеенка, разложенная на
бетонном полу. Я приподнял ее и нашел, наконец, то, что искал: замазанный
раствором и почти неотличимый от пола обитый жестью щит, который,
несомненно, закрывал вход в подземное убежище.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг