окружающему, словно плывущее сквозь нездешний, неведомый, непрерывный
сон... Странная одежда, какая-то блестящая серая ткань, облегающая
узкоплечую фигуру... Тело до пояса закрыто таким же блестящим серым
покрывалом, и ни единой складки, ни единой морщинки на нем, будто и не
покрывало это, а туго натянутая кожа... И странный свет, струящийся
ниоткуда свет, подчеркивающий полную неподвижность тела...
- Асканта... - прошептал Грон, вглядываясь, до рези в глазах
вглядываясь в застывшее строгое и красивое лицо.
"Она словно спит... А вдруг она и вправду спит, сама отведав свой
напиток? Спит и видит бесконечные счастливые сны..."
Фай внезапно рухнул на колени, протягивая руки к светящемуся ложу
Асканты.
- Асканта, я каждый день приходил к тебе, - глухо заговорил он, - я
просил тебя, но ты не выполнила мою просьбу. А теперь твоего вина больше
нет, его выпили вот эти чужеземцы - и их желания исполнились... Почему ты
не услышала меня, почему ты никогда не слышишь меня? Почему ты предпочла
этих чужеземцев мне, ведь я ежедневно взывал к тебе, я никогда надолго не
покидал тебя?.. Вот так ты отвечаешь на преданность и верность? Прошу,
у-мо-ля-ю, смилуйся надо мной, дай мне хоть глоток твоего вина, хоть
одну-единственную каплю!..
Вольному бойцу на мгновение показалось, что ресницы Асканты чуть
дрогнули, и у него перехватило дыхание - но нет, по-прежнему неподвижным
было бледное лицо женщины со звезд, лицо, словно изваянное изо льда.
Карлик застыл у края площадки, продолжая простирать руки над темным
провалом, ожидая чуда, - и вдруг вскочил и взвизгнул:
- Ненавижу!
Он бросился к открытой двери, и прежде чем Грон успел что-либо
сообразить, с лязгом выдернул из скоб железный засов.
- Ненавижу-у!.. Ты не хочешь выполнить мою просьбу!
Вопль Фая взметнулся под потолок. Промчавшись с засовом наперевес
мимо Грона, карлик прыгнул в пустоту и, размахнувшись в полете, с
невероятной силой обрушил удар на верхнюю поверхность ложа Асканты.
Раздался громкий треск, свет померк, и карлик, скользнув на животе по
наклонившейся усыпальнице, с криком сорвался вниз. Через несколько
мгновений крик резко оборвался, и из глубины донесся звук глухого удара.
Сияние, идущее от ложа Асканты, померкло, но стены помещения
продолжали гореть холодным неярким огнем. Грон подался вперед, вглядываясь
в покрытую сеткой трещин поверхность усыпальницы.
- Духи рассвета!..
Усыпальница была пуста. Тело Асканты исчезло, словно растворилось
вместе с покрывалом. Прозрачные стенки - и пустота...
- Где она? - срывающимся голосом проговорила Рения.
"Неужели она такой же обман, как и сны, которые навевает ее вино? -
потрясенно думал Грон. - Неужели ее не было там, в усыпальнице, а была
всего лишь видимость, наподобие призраков? Видимость, рассеявшаяся в пыль,
распавшаяся от удара несчастного Фая... Бедный Фай... Неужели все -
обман?.. Зачем она когда-то сошла со звезд?.."
- Пойдем. - Он взял за руку Рению, зачарованно глядящую на померкшую
пустую усыпальницу. - Будем искать выход и собираться в путь. Фаю мы уже
ничем не поможем.
- Хранители лесного костра, мне кажется, что все это сон! - тихо
сказала девушка.
"Сон... Чей-то долгий печальный сон..."
...Небо уже светлело, растворяя усталые звезды, когда Грон и Рения,
захватив с собой припасы из кладовой карлика, выехали из ворот. Над
выжженной пустошью стелился легкий туман, в предрассветном полумраке
проступали далекие деревья и кусты, и заброшенной казалась дорога, с
которой ветер давно уже стер следы копыт. Дорога услужливо ложилась под
ноги коней, дорога была извилистой и длинной, но не бесконечной - в конце
пути возвышались знакомые Снежные Горы, а за ними начиналась пустыня, а за
пустыней - много других дорог, и все они вели в Искалор.
"И все-таки вино Асканты есть, - думал Грон, глядя на Рению. - И оно
действительно приносит счастье. Кто знает, может быть, не глотни я вина -
и Рения никогда не вернулась бы ко мне, не оживила меня - и нам не суждено
было бы вернуться... И быть вместе..."
Предстояло еще много трудных, печальных и опасных дел, но вольный
боец знал: он и Рения всегда будут вместе.
Уже въезжая в лес, они услышали отдаленный шум за спиной и
обернулись. Под безмятежным небом рушились башни и стены мрачного замка.
Рушились и таяли в воздухе, не успев коснуться земли. Через несколько
коротких мгновений ничего уже не напоминало о том, что на равнине только
что вздымалась угрюмая громада - и только стая черных птиц, взбудораженно
крича, металась в вышине.
Грон крепко прижал к себе побледневшую Рению и они проводили глазами
унесшихся к горизонту птиц.
- Кажется, все позади, милый, - прошептала она, пряча голову у него
на груди.
- А мне кажется - все впереди, - ответил вольный боец, касаясь рукой
ее дивных волос.
Дорога текла сквозь лес, и редел, исчезал невесомый утренний туман.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЧАША МЕДЕИ
1
В просторном дворе росли дубы и тополя. Двухэтажный дом, с рябых стен
которого кусками отвалилась штукатурка, был окружен кустами цветущей
сирени; ее густой аромат растекался в воздухе. В окнах застыли отблески
уходящего за сараи солнца. На скамейке возле крыльца сидела пожилая
женщина и вязала. Взглянула поверх очков на тех, кто вошел в ворота, и
спицы замерли в ее руках. Щурила глаза, ждала, когда двое мужчин подойдут
поближе.
- Здравствуйте, тетя Люба. Сосед ваш дома?
Женщина молчала, поджав губы. Наконец узнала, отложила вязание,
поправила очки.
- Здравствуйте, здравствуйте. Чтой-то редко вы к приятелю-то
наведываетесь. Поди уж с прошлой осени не были?
- Дела, тетя Люба, дела. Мы ведь опять проездом. Дома он сейчас?
Женщина оглянулась на окно, под которым рос смородиновый куст, пожала
плечами.
- Редко я его вижу, чем-то он там занят все время, и в будни, и в
выходные. То стучит чем-то, будто ящики колотит, а то чтой-то вроде жжет -
паленым тянет. Дня четыре уже не видела, и сегодня вроде бы не выходил. Я,
правда, с утра на рынок, а потом по магазинам. Да вы зайдите, позвоните,
звонок-то у него работает вроде. В вообще затворником человек живет - сам
никуда, и к нему никто. Спросишь: чем живешь? - улыбается. Не надо,
говорит, Любовь Егоровна, для души заботиться, что есть и пить; лучше,
говорит, посмотрите на птиц небесных. Не сеют, мол, не жнут, а Бог их все
одно кормит. Только уж больно задумчивый приятель ваш, больно
неразговорчивый. Жениться бы ему надо, я давно ему советую, так он только
рукой машет...
- Хорошо, тетя Люба. Пойдем мы, посмотрим на эту лилию полевую.
В узком коридоре застоялся полумрак, слегка пахло чем-то горелым. Под
лестницей у стены громоздились картонные ящики с каким-то хламом,
поблескивал спицами велосипед без заднего колеса. Дверь наискосок от
лестницы была обита черным изодранным дерматином, из-под которого торчали
свалявшиеся клочья серой ваты.
- Дверь - зеркало души, - с усмешкой заметил один из них и нажал на
кнопку звонка.
- Плевать он хотел на дверь, - отозвался другой. - Он же внутри себя
живет.
Сквозь дверь слышно было прерывистое глухое жужжание звонка.
- Спит, что ли? - с сомнением сказал звонивший и потянул на себя
дверную ручку.
Дверь неожиданно легко и беззвучно отворилась, и запах горелого стал
сильней. Двое вошли в полутемную тесную прихожую. Всю стену напротив
вешалки занимали деревянные полки. Они поднимались от пола почти до самого
потолка и были тесно заставлены книгами вперемежку с пухлыми картонными
папками, из которых высовывались загнутые края исписанных мелким почерком
листов и помятые ученические тетради.
Распахнутая дверь справа вела на кухню. На газовой плите одна в
другой стояло несколько кастрюль, небольшой тазик и еще какая-то утварь,
просторный стол у окна тоже был завален множеством предметов. Создавалось
впечатление, что все эти чашки, ступки, флаконы, термосы, мензурки, банки,
металлические реторты, разнообразные пакеты и газетные свертки кто-то
грудой вывалил из необъятного мешка и так и оставил, даже не пытаясь
навести хоть какое-то подобие порядка. Здесь тоже было много книг и
тетрадей, стопками сложенных на двух перекошенных табуретках возле
раковины.
- Последний день Помпеи, - пробормотал один из гостей и, пройдя вдоль
книжных полок, открыл дверь в комнату.
И застыл на пороге. Второй заглянул через его плечо.
В комнате теснились старомодный круглый стол, покрытый свисающей до
пола скатертью, и такой же допотопный диван, неуклюжий исцарапанный
шифоньер с мутным расколотым зеркалом, этажерка с книгами и несколько
венских стульев с закругленными темно-коричневыми спинками. Торшер с
тумбочкой стоял впритык к еще одному столу - полированному, с красной
настольной лампой, усеянному книгами, журналами и исписанными мелким
почерком обрывками бумаг. Окно, выходящее в палисадник, было закрыто и
воздух в комнате был спертым и каким-то горьковатым.
- Господи, что с ним? - встревоженно сказал гость, вошедший первым, и
начал пробираться к дивану, разгребая стулья.
На диване лежал на спине человек средних лет в сером свитере и
помятых брюках. Глаза его были закрыты, сухие губы плотно сжаты, запавшие
щеки покрывала черная щетина. Руки, обращенные ладонями вверх, безвольно
лежали вдоль тела. В позе человека было что-то безнадежное...
- Беги, вызывай скорую!
Один из гостей выскочил из квартиры, толчком распахнул дверь на
крыльцо, возле которого продолжала сидеть женщина с вязанием.
- Тетя Люба, откуда здесь можно позвонить?..
2
Белый "рафик" с красной полосой выехал со двора, увозя в больницу
хозяина захламленной квартиры; вместе с больным или пострадавшим уехал и
один из гостей. Тетя Люба, забыв про вязание, охала на скамейке, а второй
гость остался в комнате, ожидая приезда милиции. Открыл форточку,
бесцельно подошел к полированному столу с раскрытыми книгами, журналами и
грудой бумаг. Придвинул стул, сел, скользнул взглядом по строчкам,
подчеркнутым красным карандашом.
"Сгущались сумерки. Прекрасная Дева в небесно-голубом одеянии и с
чудесным факелом в руке начала зажигать фонари вдоль дороги к внутренним
Вратам. Я поспешил дальше, но был напуган ужасным львом, сидевшим на цепи
и загородившим мне дорогу. Как только он увидел меня, тут же поднялся и
двинулся ко мне со страшным рыком..."
Человек почему-то оглянулся на диван, перевернул несколько страниц и
вновь обнаружил следы красного карандаша.
"В нагретой ванне у Птицы вылезли все перья и жидкость растворила их,
став от этого голубой, а Птица вышла голой, как новорожденный младенец.
Затем мы продолжали нагревать ванну, пока вся жидкость из нее не
испарилась, а на дне не остался голубой камень..."
Человек отложил книгу, посмотрел на название. "Химическая свадьба
Христиана Розенкрейца в году 1459". Придвинул другую, тоже раскрытую, с
полями, испещренными непонятными карандашными пометками.
"Дракон и тигр - это свинец и ртуть, свинец и ртуть - это вода и
огонь, вода и огонь - это девица и отрок..." "Если в промежутке имею пятно
мелькнувшего света, ощущаемого в поле киновари - это на дне воды
сокровенная жемчужина, внутри земли желтый росток, в это время один ян
приходит снова, как будто красное солнце начинает подниматься, освещает
бирюзовое море, как туман и как дым, как скрытое и как явное - тогда
свинец-огонь рождается!"
Человек, нахмурившись, перебрал стопку журналов - между ними лежали
отдельные вырезки, потертые на сгибах.
"Простой здравый смысл принуждает нас взять для изготовления нашего
философского камня ртуть и серу..." "Солнце, луна, агат суть камни. Но
наши камни мертвы под землей. Сами по себе они не действуют..."
Он попытался разобрать мелкий почерк на бумажных обрывках.
"Сны, приходящие к нам воротами из кости слоновой,
Лживы, несбыточны, верить никто из людей им не должен".
Внизу было написано: "Гом. Одиссея". А рядом, в столбик, шла еще одна
цитата:
"Белые створы других изукрашены костью слоновой,
Маны, однако, из них только лживые сны высылают".
И чуть ниже: "Верг. Энеида".
На отдельном листке крупными печатными буквами было трижды написано
одно и то же: "Чаша Медеи. Чаша Медеи. Чаша Медеи". Под этим словами был
изображен сосуд, похожий на древнегреческую амфору. Сбоку, наискосок,
размещалось несколько фраз: "Тезей появился в Афинах и Медея разгадала его
тайну. Уговорила мужа отравить Тезея. Получила согласие. Приготовила в
своей чаше отраву". В нижней части листка вновь было написано: "Чаша
Медеи" - и нарисована карандашом обыкновенная чайная чашка.
Человек опять оглянулся на диван. Там, на полу, возле диванной ножки,
стояла чайная чашка без ручки с остатками какой-то жидкости на дне.
3
Губы лежащего на простыне мужчины шевельнулись, и фигуры в белых
халатах замерли, прекратили свои манипуляции.
- Завтра... будем... в Искалоре, Рения... - прошептал он. - Отец...
обрадуется...
Шепот стих. Глаза лежащего так и не открылись.
4
- Ну что, есть надежда?
Человек, который ожидал в коридоре, шагнул навстречу врачу, вышедшему
из стеклянных дверей, до самого верха закрашенных белой краской.
Врач, не отвечая, достал сигарету, закурил и бросил спичку в угол.
- Что с ним? Он... будет жить?
Врач молча курил.
5
День был теплым и безветренным, и дремали, распростершись под
солнцем, луга с высокой зеленой травой. Кони вынесли седоков на плоскую
вершину холма, у подножия которого блестела нитка ручья. Грон приставил
ладонь ко лбу, рассматривая возникшую вдали светлую стену, плавающую в
легкой дымке. Стена окаймляла горизонт, нависая над далекими лесами.
- Снежные Горы, - сказал вольный боец и повернулся к девушке. -
Видишь, Снежные Горы. Осталось совсем немного.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг