вернулся к самому началу, удивленно поднял бровь и спросил Оленева:
- Ты где это взял?
- Да так, один чудик раскопал в старых тибетских рукописях, - слукавил
Юра, зная приверженность Грачева к восточной медицине. - Покажи, говорит,
своим светилам, может, сгодится.
- И где же все это раздобыть?
Оленев тут же понял, что Грачев попался на крючок, теперь вся его
энергия пойдет на добывание веществ, чтобы проверить рецепт на практике.
- Кое-что найти очень просто. Это наши родные травы, но некоторые
растут в горах Тибета. Минералы, наверное, можно найти у геологов, а
вытяжки из насекомых и змей нетрудно сделать в нашей лаборатории.
Кое-какие вещества придется синтезировать. Как видите, пустяки.
- Это надо проверить! Я оставляю тетрадь у себя, Юра. Ты, разумеется,
не против?
Оленев усмехнулся и пошел дочитывать очередную книгу в укромном кресле
ординаторской. Грачев развил бурную деятельность. Недосыпая, порой не
возвращаясь домой из лаборатории, скрупулезно руководствуясь рецептом,
используя в то же время современную аппаратуру и последние достижения
биохимии, он выделил из "пилюли бессмертия" именно то вещество, которое
делает обратимыми процессы в умирающем организме, что ранее считались
необратимыми раз и навсегда.
- Черт побери! - кричал он, бегая по лаборатории от одного гудящего
аппарата к другому. - Это же так просто! Клетки организма впадают в
анабиоз, потребление кислорода падает до минимума, меняется
кислотно-щелочное равновесие, и даже электролиты прекращают переход через
межклеточную мембрану. Это же равносильно глубокой гипотермии, даже более
того - это почти смерть, но еще не смерть, еще можно обратить вспять все
обменные процессы! Ведь это не наши хваленые шесть минут клинической
смерти, а почти час, больше, чем час...
Грачев потрясал колбой, в которой бурой маслянистой жидкостью
поблескивала какая-то гадость, явно не подходящая для умирающих больных.
Оленев сидел в уголке лаборатории, попивал чаек, усмехался. Он уже давно
вычислил формулу вещества и теперь только подсчитывал ошибки Грачева,
допущенные при синтезе. Их накопилось более чем достаточно.
- Ничего у вас не получится, - сказал он. - Эта ерундовина убьет первую
же собаку.
- Не убьет! - говорил Грачев, сверкая глазами пророка. - Кто у нас
сегодня лежит в палате?
- Вас коллеги разорвут на мелкие кусочки. Помните, как вы вводили мумие
в вену?
История была примечательная и давно вошла в ранг легенды. Тогда Грачева
и в самом деле чуть не растерзали. Мумие не признавалось медициной, а
вводить его раствор в вену, кажется, вообще, еще никто не додумывался.
Кроме Грачева, разумеется. Объединенными усилиями его оттащили от койки
больного, которого он хотел бы спасти, тогда он закатал рукав халата выше
локтя и, бледный от бешенства, сам вкатил себе в вену кубиков пять настоя
мумие. Ничего с ним не случилось, но случай оброс мифологическими
подробностями от судорог и пены на губах Грачева до появления у него
телепатических способностей.
- Давайте уж сначала на собаках, - мирно посоветовал Оленев. - Или на
морских свинках. Одолжите у Чумакова.
Грачев тут же взвился и исчез из лаборатории не то ловить заблудших
псов, не то вымаливать свинок у Чумакова.
Оленев посидел в опустевшей лаборатории, выключил, не торопясь, все
аппараты, аккуратно загасил сигарету и записал на листке бумаги формулу
вещества, чистого, свободного от случайных примесей. Потом он нарисовал
ряд технологических схем для переработки сырца и оставил на столе у
Грачева.
Он мог без боязни сделать все это, потому что слишком хорошо знал
своего руководителя. Грачев все идеи сотрудников автоматически считал
своими и, увидев формулу, тут же объявлял, что сам вычислил ее.
А Оленев с насмешливой печалью догадался, что дедушка, живущий у
Чумакова, давно знаком ему, и недаром старик искал то пилюлю бессмертия,
то тайну сотворения Вселенной...
Он поехал на другой конец города, к Чумакову. К нему можно было
приезжать в любое время дня и ночи, без церемоний и приглашений, тем более
что Чумаков в этот день дежурил в клинике, и Оленев думал застать дедушку
одного.
Так оно и получилось.
Дверь открыл высокий худой старик в строгом черном костюме, белой
сорочке и черном галстуке. Седая бородка аккуратно подстрижена, воротник
рубашки чопорно накрахмален, и только пенсне на переносице не хватало для
полного портрета старорежимного приват-доцента.
- Нинь хао, - сказал Оленев, кланяясь по-китайски и пожимая сам себе
руку. - Здравствуй, Безграничная Лесная Дыра, Ванюшка ты этакий. Вот уж не
думал, что эти годы ты крутишься возле меня. Не доверяешь?
- Доверяй, да проверяй, - проворчал старик, не приглашая в комнату. -
Осталось несколько месяцев, ты не забыл?
- А я уж думал, что ты сам нашел. Разве пилюля бессмертия не конечная
цель?
- Это опять тупиковая ветвь, - вздохнул старик и посторонился. - Это не
то, что надо мне, но то, что обещал тебе. Как видишь, закономерности были
замаскированы под цепь случайностей, и ты получил что хотел.
- Так это Териак, брат Философского Камня? Абсолютное лекарство?
- Брат, да не мой. Лекарство, да не абсолютное. Оно спасло бы тогда
твою маму. Ты просил - я исполнил. Цепочка вьется звено за звеном, ее уже
не разрубишь.
- Вот оно что... Значит, я опять лишь орудие в твоих руках.
Любознательней переводчик... А ты теперь стал минералогом?
- Ищу, - коротко сказал старик. - Камень - это основа Вселенной. Может
быть, там таится мое нечто.
- А если нет?
- Тогда ты, - жестко сказал старик. - Ты и найдешь.
- Чем больше я живу, тем сильнее сомневаюсь в этом. Я не знаю, кто ты
на самом деле и откуда появился, но неужели за тысячи лет своей жизни и
при нашем развитии науки тебе не удалось найти Это? Тебе, при твоих
безграничных возможностях и способностях? Так что же смогу я, бывший
вундеркинд, заурядный врач, скучный обыватель?
- Глупец, - сказал старик. - Интеллектуальная кокетка,
интеллигент-самобичеватель, что ты понимаешь в великих и непостижимых
поисках Истины, рассеянной во Вселенной? Когда взорвалось Большое Яйцо,
Истина, скопленная в нем, рассеялась вместе с материей, и теперь
приходится собирать ее по крохам. Всего, что сделали вы, не хватит, чтобы
заполнить один мой карман, но это все для вас, а не для меня. Жемчуг не
зарождается в навозных кучах, но может попасть туда с тем процентом
случайности, что равен железной необходимости. Ты и будешь тем петухом.
- Завидная роль, - усмехнулся Оленев. - Твой рецепт уже попал в чужие
руки. Это не принесет вреда людям?
- Если слишком ретиво стремиться приносить добро, оно может обратиться
во зло.
- Но это лекарство на самом деле сделает революцию в медицине. Разве
гуманно отнять у людей надежду на здоровье и жизнь?
- Все должно быть в меру. Дай в руки маньяку абсолютное лекарство от
рака, и он уничтожит человечество. Вы никогда не знали меры, вам все
подавай полной пригоршней.
- Что-то ты ворчливый сегодня, Ванюшка, - улыбнулся Юра. - А у меня в
запасе всего несколько месяцев нормальной жизни. Давай-ка повеселее.
- Еще надоем. Потом я буду жить у тебя.
- Хорошо. Я запасусь чаем. В какой форме ты будешь? Надеюсь, что не в
этой?
- Конечно, нет. Ты посвященный. Я буду таким, каким и должен быть.
- То в Камневидной, то в Чаепитной, то в Пинательной...
- В Танцевальной, Задумчивой, Малопостижимой, Говорильной,
Сбалансированной, Обалденной, Неразличимой, Гневливой, Ворчливой,
Ликующей, Дарующей, в Бесконечноразнообразной форме. Наконец-то я смогу
быть таким, каков я есть.
- То есть никем. Существо без постоянной формы уже не есть постоянное
существо.
- Тринадцатилетним оболтусом ты выглядел совсем по-другому, так что же
ты хочешь сказать, что ты и тот сопливый отпрыск - разные существа?
- Я вырос, не нарушив ни одного знака биологии.
- Как же, вырос бы ты без меня! Знаешь ли ты, что в пятнадцать с
половиной лет ты должен был взорваться вместе со своим новым изобретением?
Это я спас тебя от пагубной идеи.
- Значит, ты вмешивался в мою жизнь без моего ведома?
- Договор, миленький, Договор. Ты просто забыл кое-какие пункты.
- Еще бы! Ты мне его так лихо подсунул и даже не оставил второго
экземпляра. Сейчас я вряд ли бы согласился.
Квартира Чумакова походила на разгромленный музей. В углах громоздились
картины художника, жившего здесь, долгие годы, книги со стеллажей свалены
на пол, а вместо них - образцы камней с приклеенными этикетками. Только
камни и были в порядке, а все остальное находилось в состоянии
первозданного хаоса. На диване спал щенок, клетка с говорящим скворцом
была задвинута под стол, а сама птица медленно поворачивала голову влево и
вправо, как локатор, и лукаво посверкивала глазами.
- Бедный Чумаков, - вздохнул Юра. - То алкоголики у него, то
шизофреники вроде тебя. Никакой нормальной жизни.
- Это его путь. Он знает, что делает, только не знает - как. Он -
великий адепт, ищущий человека.
- Чумаков хороший хирург, просто очень несчастлив. Но ты прав, он самый
удивительный человек, которого я знаю.
- Причинно-следственный механизм очень сложен, - сказал старик. - Ваша
дружба не случайна.
При этих словах он стал менять свою форму, съеживаться, уменьшаться в
размерах, его костюм покрывался трещинами, и к концу фразы на пол с глухим
стуком упал розовый камешек, похожий на ядро грецкого ореха, вернее - на
обнаженный человеческий мозг.
Оленев подобрал его, подержал в ладони и поставил на полку рядом с
другими камнями. Рассеянно походил по комнате, погладил вздрогнувшего во
сне щенка, наклонился к говорящему скворцу и, подмигнув, спросил:
- Подслушивал, да?
- Не любо - не слушай, а есть не мешай, - нагло ответил скворец и,
отвернувшись, демонстративно клюнул мучного червя.
5
Час Договора еще не наступил, зато полным ходом разворачивалась
революция в отделении реанимации. Очищенное от примесей и балластов
вещество выглядело обычной прозрачной жидкостью без запаха и цвета. И
вкуса у него не было, что к вящему позору неверующих доказал Грачев. Он
бесстрашно лизнул жидкость, почмокал губами и, зажмурив глаза, как
дегустатор, сообщил, что так оно и есть.
- Тогда это вода, - сказал Веселов. - Аква дистиллята. Еще бы, в
пустыне она и мертвеца поднимет из могилы.
Грачев даже не посмотрел в сторону Веселова.
- Я назвал его "ребионит", - торжественно изрек он.
- Короче, оживитель, - прервал его Веселов. - Идеальное лекарство для
оживления. Скоро наша наука перестанет существовать. Любая домохозяйка
вводит своему суженому с похмелья эту водичку в виде укола, и он вмиг
оживает. Истина - она в простоте, чем проще, тем гениальнее. А то
обставились аппаратами, препаратами, понаписали груды макулатуры, а
смертность не уменьшается. Сейчас живенько сократим кадры, выкинем лишнее
и будем пользоваться только "оживителем Грачева".
У Грачева не было чувства юмора, но он никогда не обижался на шутки
коллег, потому что ставил себя несравненно выше обывательской суеты.
Был понедельник, начало, рабочего дня, когда после планерки все
анестезиологи-реаниматолоти собираются в ординаторской и коротают время то
разговорами, то вязаньем, то просто ничегонеделаньем. В понедельник
операций не бывает, исключая, конечно, экстренные, а больных в палатах
реанимации ведет один человек, остальным же девяти делать фактически
нечего.
Вот они и сидели все девять в тесной комнате, Веселов забрался на
широкий подоконник, Оленев притулился рядом, женщинам уступили кресла, а
Грачев расхаживал широкими шагами по ординаторской и громким голосом
доказывал необходимость немедленного эксперимента на больном человеке.
- А вы на собаках уже пробовали? - вежливо спросила Мария Николаевна,
никогда не поднимавшая голос.
- Пробовал, - твердо сказал Грачев. - Все выжили.
- Из ума, - вставил словечко Веселов.
- А вы им как вводили, живым или уже мертвым? - спросила Мария
Николаевна.
- А как вы сами думаете? - зарычал Грачев. - Они были в состоянии
клинической смерти, на контроле никакие ветхозаветные способы не дали
абсолютно никакого результата, а ребионит сразу же ввел собак в состояние
глубокого анабиоза, и я через час, да, через час, Спокойно оживил их.
Можете полюбоваться, они бегают по Двору, задрав хвосты.
- А у вас уже есть статьи на эту тему? - так же вежливо спросила Мария
Николаевна, самый непримиримый противник Грачева. - Лекарство утверждено
комитетом по применению новых средств?
- Конечно, нет. Надо собрать материал, убедиться на практике, а потом
уже завоевывать верхи. Неужели не понятно? Это открытие перевернет всю
науку!
- В таком случае я запрещаю вам проводить эксперименты на людях.
- Вы не имеете права запрещать мне. Вы мой ординатор и обязаны
подчиняться мне.
- Есть и над вами начальство, Матвей Степанович. Оформите все должным
образом и действуйте. Хотелось бы верить, что ваш препарат поможет
больным, но проводить незаконные опыты я не позволю.
Когда спорили Грачев и Мария Николаевна, все остальные врачи обычно не
вмешивались. Игра шла на нервах, кто кого переиграет, кто не выдержит
первым. Иногда симпатии склонялись в сторону Грачева, иногда - в сторону
Марии Николаевны, а чаще всего все дружно вставали и выходили в коридор
или во двор, если было лето. Это когда перепалка выходила за грань
интеллектуального спора.
Мария Николаевна была негласным лидером. Пока Грачев носился со своими
прожектами, она организовывала работу в отделении, брала на себя самые
тяжелые наркозы, учила молодежь и всегда твердо отстаивала свою точку
зрения, даже если была не права.
Отделение реанимации, как и любой коллектив, не было однородным. Были
свои точки сближений, отталкивании, симпатий и антипатий, группировки,
подпольные склоки и сплетни. Только Оленев никогда не вмешивался в борьбу
самолюбии и больше всего любил общаться с безалаберным Веселовым или с
неистовым Чумаковым, несмотря на абсолютное различие между ними.
Веселов, неиссякаемый выдумщик, остряк и, как поговаривали, тайный
пьяница, привлекал его открытостью души, непосредственностью и
бесконечными розыгрышами над коллегами. Казалось, что для него каждый день
- первое апреля. Правда, шутки его не всегда были безобидными, на него
обижались, но недолго, потому что, подойдя со своей детской улыбкой, он
искренне просил прощения и обещал, что впредь такого не повторится. Он не
обманывал, впредь такое не повторялось, ибо в своих выдумках Веселов был
неповторим.
В отделении могли кипеть любые страсти, но забавный парадокс, давно
отмеченный Оленевым, оставался неизменным: стоило реаниматологам собраться
вне работы у кого-нибудь в гостях или просто накануне праздника,
запереться в лаборатории Грачева за чашкой чая, так сразу же все начинали
говорить о работе. Забывались вязания и модные силуэты, болезни детей и
дачные проблемы. Даже анекдоты отодвигались на время в сторону. Оленев
сидел где-нибудь в уголке, слушал все это и тихо радовался, что коллектив
у них дружный, хороший, а все эти революции, бунты, подкалывания и
подсиживания - результат обыкновенных человеческих страстей, от которых
избавлен только он сам, за что и благодарил судьбу.
Особенно сплоченным бывал коллектив, когда хирурги или терапевты
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг