- Привыкли как-то. Но вот что непонятно. Если вы пришли из четвертого
измерения, то что же означает ваше трехмерное тело? Абсолютно нормальное,
к тому же.
- Пустяки, - отмахнулся, как от комплимента, незнакомец. - Дайте-ка
яблоко. Смотрите. Предположим, что я провожу его сквозь эту двумерную
страницу. Что будут видеть двумерцы? Сначала точку. Это я прикоснулся
яблоком к листу. Потом, по мере того как яблоко проходит через лист, они
будут видеть все более увеличивающуюся окружность, а потом она снова будет
уменьшаться, пока не превратится в точку и не исчезнет.
- Но это шар. Здесь проще. Шар в разрезе всегда дает круг. Но какое же
тело дает в разрезе человек?
- Человек и дает в разрезе человека.
- Значит, вы - это не вы? Значит, то, что я вижу сейчас, - лишь часть
вашего истинного тела, а на самом деле вы намного больше? Так, что ли?
- Так, коллега, так, но замнем для ясности. Теперь-то вы понимаете, что
можно делать операции, не нарушая целостности наружных тканей?
- Мне от этого не легче. Понимаете - это еще не умение.
- Ничем помочь не могу. Разве что сделать вам какую-нибудь операцию?
Например, аппендикс удалить, для профилактики? А?
Игорь ненадолго задумался, но потом решил, что хуже не будет, и
решительно махнул рукой.
- Валяйте! Только лишнего не вырезайте. Обезболивать будете? Осложнения
исключены?
- Буду, буду. Фирма веников не вяжет. Готовьтесь, я сейчас за
инструментами сбегаю.
Незнакомец стал уменьшаться, искривляться, как отражение в кривом
зеркале и, превратившись в яркую точку, исчез. Игорь покачал головой,
посомневался, но все-таки снял рубашку и лег на кровать.
- Только лежите спокойно, - предупредил голос.
- Как же вы будете меня оперировать, если вас нет здесь? - удивился
Игорь.
- Вот чудак. Я ему объяснял, объяснял... Вспомните картину из атласа.
Игорь подумал и понял, что если рука из третьего измерения проникает
внутрь двумерного человека, то ни он сам, ни окружающие не увидят ее,
потому что она выходит за пределы их Вселенной. Потом он представил, во
всяком случае, пытался представить, как бы он выглядел оттуда, из
четвертого измерения, весь вывернутый наизнанку, но так и не смог.
Воображения не хватило.
- Больно? - спросил голос.
- Нет. А что, вы уже начали?
- Да потихонечку.
- Вы на каком этапе? Это профессиональное любопытство, уж не
обессудьте.
- Да так, подготовочка. Затормозил болевые центры.
- А сейчас? - спросил Игорь немного погодя, чутко прислушиваясь к своим
ощущениям. Ничего особого он не чувствовал.
- Уже вырезал. Сейчас заканчиваю.
Выгнув шею, Игорь внимательно посмотрел на свой живот, чистый и белый.
Ничего не изменилось, а что там, внутри, неизвестно.
- Ну вот и все, голубчик, - по-докторски сказал голос и хихикнул.
- Все? А как вы докажете это? Покажите.
- Пожалуйста. Это ваше право.
В воздухе появилась деформированная рука, растянутая по спирали. Она
держала маленький кусочек человеческой плоти.
- Узнаете? Ваш ведь? Правда, похож? - снова хихикнул голос.
Игорь не ответил. Ему стало страшно. Не слишком, но все-таки. До этого
все происходящее можно было принять за шутку, за галлюцинацию, за
фантастику, но чтобы твой собственный кровный аппендикс висел в воздухе, а
живот оставался неразрезанным - это уже слишком.
- Ну вот и все, - сказал голос. - Я с вами в расчете и могу
откланяться. Хотелось бы пожелать вам на прощанье кое-что. Не мните,
пожалуйста, что ваша смехотворная Вселенная бесконечна и единственна, а
ваш трехмерный мир, где и повернуться-то негде, - лучший из миров. Миров
много, один внутри другого, как матрешки. Только не такие простые,
конечно.
- Но кто же вы? Жители четвертого измерения?
- И да, и нет. Нам везде хорошо. Интересно, знаете ли, и поучительно.
- Я вас очень прошу, научите меня проникать в четвертое измерение. Как
врача, как коллегу, прошу. Оставьте мне свой аппарат, или что там у вас
есть. Пожалуйста, хоть на время.
- Время тоже многомерно, - хохотнул голос. - Ну ладно, так и быть, дам
дикарю энцефалограф. Побалуйтесь.
Голос становился тише и глуше.
- Постойте! Я еще не все спросил.
- Хорошенького помаленьку. Прощайте, пациент. Как пользоваться
игрушкой, разберетесь сами. Все равно не объяснишь.
- Расскажите еще что-нибудь! Не уходите!
- Замнем для ясности, - хихикнул голос и больше не отзывался.
В воздухе появилась темная точка и, быстро разрастаясь, превратилась в
непроницаемо черный шар размером чуть больше головы человека. Шар висел в
воздухе и мерно пульсировал, то сжимаясь, то разжимаясь.
Игорь встал и, с недоверием поглядывая то на свой живот, то на шар,
подошел ближе. Точнее всего шар можно было назвать сгустком темноты. Игорь
протянул руку и, зажмурясь, прикоснулся к нему. Когда он открыл глаза, то
увидел, что рука уходит в шар, сливаясь с его чернотой. Ни боли, ни других
ощущений. Осмелев, Игорь вытянул руку на всю длину и просунул ее сквозь
шар. Вернее, не сквозь, а в шар, потому что, как он ни старался, но даже
кончики пальцев не выходили с другой стороны сгустка. Игорь придвинулся
ближе. Плечо и часть шеи скрылись в темноте. И, совсем уж осмелев, он
наклонил голову и, словно ныряя в воду, погрузил лицо в черный шар.
И он увидел, что находится в комнате. В другой комнате, но очень
похожей на его собственную. Игорь ожидал увидеть что-нибудь невероятное,
мир, вывернутый наизнанку, новый взгляд на свою собственную Вселенную, но
эта комната, с диваном, стульями, столом, где в беспорядке раскиданы
книги, удивила его больше, чем если бы неведомый антимир придвинулся к
нему вплотную, Было видно и окно, за которым пыльные деревья шевелили
листья на ветру, и улица, очень похожая на знакомую, но чем-то отличная от
нее.
- И это все? - разочарованно спросил Игорь и убрал голову из шара. -
Где же четвертое измерение? Обманщик...
Шар продолжал висеть в воздухе, пульсировал беззвучно и словно
насмехался над дикарем, вздумавшим нажимать наугад кнопки электронной
машины и ожидающим от нее всевозможных чудес.
Игорь полежал, раздумывая, на диване, а потом сказал сам себе:
- Сам ты дурак. Если твои глаза способны видеть только трехмерный мир,
то и другая Вселенная будет выглядеть для тебя точь-в-точь так же.
Всего-навсего параллельный мир. И ничего больше.
Он встал и, набрав номер телефона, попросил хирурга районной больницы.
- Александр Иванович, у меня, кажется, аппендицит. Приезжайте,
пожалуйста, а то мне придется самому, перед зеркалом...
Он неторопливо оделся и, стараясь не смотреть на шар, направился в
больницу, заранее готовясь к боли, но больше всего - к тому, что хирург и
в самом деле не найдет у него того, что будет искать.
В своих беседах мы долго обходили тему смерти стороной. Она была
слишком конкретной, у постели обреченного больного невозможно было
говорить о ней с философской невозмутимостью, но как-то Геннадий
Николаевич преодолел неписаный запрет и сказал: "В конечном счете,
бессмертие возможно. Вопрос только в том, что с ним делать?" - "Как что! -
воскликнул я. - Бесконечная жизнь без болезней и дряхлости! Неиссякаемая
возможность творчества, освоение космоса, расселение человечества во
Вселенной! Это безграничные, головокружительные перспективы!" - "Вы так
полагаете? - скептически улыбнулся Шубин. - А как вы представляете себе
достижение бессмертия?" - "Устранение фактов старения, - не задумываясь,
выпалил я. - Перестройка обмена веществ, генная инженерия, вечное
самообновление организма". - "Вечное самообновление... - задумчиво
повторил Геннадий Николаевич. - Пожалуй, вы правы. Это один из возможных
путей. Существуют два варианта. Первый - периодическое или беспрерывное
обновление тела и второй - перенесение человеческого "я" в молодое,
здоровое тело..." - "Второй чудовищен! - возмутился я. - Это равносильно
убийству!" - "Несомненно, - согласился Шубин, - несомненно, но все-таки
это тоже путь..."
Наш разговор на этом не кончился, он продолжался, то утихая, то
разгораясь с новой силой, чуть ли не каждый вечер. Геннадий Николаевич,
обладая большой эрудицией, приводил различные модели бессмертия,
вычитанные в литературе, начиная с древних мифов, зачитывал отрывки из
средневековых китайских повестей, где говорилось об оживающих мертвецах и
о прочих невероятных происшествиях, и мне казалось тогда, что ничего
нового нельзя добавить к этим старым теориям. Сейчас, перечитывая эти
рассказы, я снова вспоминаю давние споры, Шубина, неподвижно лежащего на
кровати, и его слова: "Человек будет жить бесконечно, но я не знаю, какую
цену он заплатит за это..."
ТЕБЯ ПОЗОВУТ, ПОДКИДЫШ
Каждые три года, в последнюю пятницу декабря, в пять часов пополудни
он, предчувствуя свой конец, плотно закрывает входную дверь, для верности
подпирает ее чем-нибудь тяжелым и, погасив свет во всем доме, ложится на
пол в неудобной, но единственно необходимой позе, потому что знает - после
смерти тело его все равно примет именно это положение. Он лежал
неподвижно, закрыв глаза, с запрокинутой головой, широко раскинутыми
руками и ногами, привычно прислушиваясь к своему замирающему сердцу,
гаснущему дыханию, остывающему телу. В эти минуты он обычно вспоминает
прожитые годы и, словно прощаясь с умирающим телом, проводит рукой по
груди, животу, лицу, стараясь запомнить эти последние в своей жизни
ощущения. Потом, медленно теряя сознание, он опустит руку на пол, глубоко
вздохнет и умрет.
(...да, это происходило именно так. В то первоначальное время меня
звали Шаррумкен, царь четырех сторон света. Тогда я был молод, горяч,
хотел решать все сам и только потом понял, что мои попытки оказались
преждевременными, но это было уже потом... Тогда мы жили почти рядом. Я -
царь Аккада и Шумера, вначале был садовником, а потом богиня Иштар возвела
меня на трон. Все это, конечно, обычные глупости, которыми обрастают
рассказы о царях и героях, правда заключается лишь в том, что был я без
рода и племени и вот стал царем. Это был мой первый и последний
эксперимент на таком уровне. Я всегда был близок к царям, но сам никогда
больше царем не становился. Слишком велика власть его, чтобы избежать
искушения, перепрыгивая через ступени, вывести людей на более высокий
уровень...)
После смерти он ничего не будет ни чувствовать, ни помнить, ни знать.
Смерть есть смерть. Тело его остынет, потом окоченеет, и лиловые пятна
проступят на коже ближе к спине. Труп его будет лежать в течение трех
дней, и никто не станет искать его, потому что за неделю до этого он
уволится с очередной работы, оформит выписку, распрощается с друзьями, а
родных и близких у него нет. Вернее, разноязычная и многоликая родня его,
рассеянная по всей земле, будет благоденствовать и поныне, ничего не зная
о своем предке, и он сам не будет заботиться о поисках, ненужных и
бесполезных.
(...да, это было ни к чему. В конечном счете, все люди на земле -
близкие родственники. И на брачном ложе и на поле брани кровь их так
перемешалась за тысячелетия, что каждый из ныне живущих вправе сказать о
себе: если я часть целого, то я и человечество - это одно и то же. И
ничего не поделаешь, он тоже может сказать это же самое...)
Труп его потеплеет к исходу ночи. Снова забьется сердце, восстановится
дыхание, и тело начнет свою невидимую метаморфозу. Сам он ничего не знает
об этой работе тела, воскресая, он рассматривает себя в зеркале и
приучается владеть новым телом, неизвестно откуда возникшим. В трехдневный
срок сами собой изменятся черты лица, удлинятся или укоротятся ноги,
отрастут или выпадут волосы, обновятся внутренности, окрепнут мускулы,
кожа разгладится и плотно обтянет тело. Он никогда не знает, какой в
очередной раз будет его внешность, закономерности в этом не было, да он и
не искал ее. Каждый раз, глядя на себя в зеркало и ощупывая лицо, он знал,
что хочешь не хочешь, но придется проходить в этом теле последующий
период, прежде чем умереть и сменить внешность, как змея кожу.
(...он уцелел и остался жить, когда мое войско завоевало и разорило
Лагаш, а его с толпой рабов привезли в Аккад, где я исподволь добился,
чтобы он был поближе ко мне, но не слишком. Тогда я увлекся реформами,
ввел единую систему мер и весов, расширял храмовое книгохранилище в Уруке.
А он тоже не терял времени, быстро разбогател, купил хорошую должность и
умер в старости, благополучно выдержав первое испытание...)
Он привык к одиночеству, привык к своей неминуемой безболезненной
смерти, к постоянной смене места жительства, работы, национальности,
привык к своему вечно обновляющемуся телу. На первых порах это удивляло
его, порой пугало, раздражало, но другого выхода не было: приходилось
принимать свое новое тело как должное. В последние десятилетия он стал
собирать свои фотографии. Они хранились в альбоме, расположенные по
периодам, и никто посторонний не мог бы подумать, что все эти лица
принадлежат одному и тому же человеку. Лица были абсолютно разные:
уродливые и красивые, молодые и старые, только детских не было. Ребенком
он был всего один раз, первый и последний, и было это так давно, что и
вспоминать не хотелось.
(...да, это было очень давно, но неправда, что ему не хотелось
вспоминать свое начало. Он часто возвращался к нему в своих мыслях, но мог
вспомнить только базарный день в Лагаше, жару, крики разносчиков и большую
зеленую муху на спине его спутника, который привел его в мастерскую
горшечника и сказал: вот этот мальчик будет твоим учеником. Учи его
прилежно...)
Через три дня к нему приходило сознание. Медленно оживая, он
восстанавливал ощущения веса своего тела, ограниченности его в
пространстве, потом к нему приходили слух, осязание и наконец - зрение.
Жизнь постепенно проявлялась в нем, пока ясно и четко он не начинал
сознавать - он жив, он воскрес. В первые минуты он лежал неподвижно,
заново привыкая к жизни, уже зная, что ему предстоят хлопоты с переменой
документов и квартиры. За свою бесконечно долгую жизнь он переменил сотни
специальностей и умел делать многое из того, что позабыто сейчас, но
именно это делало его знания и навыки бесполезными, потому что время шло
своим путем, а он своим.
(...да, это было так, но чаще всего он зарабатывал свой хлеб с помощью
материй неосязаемых и слов загадочных, то есть выступал в роли жреца,
священника, колдуна, мага, прорицателя, волхва, алхимика, спирита и в
прочих ипостасях древней профессии, призванной утешать человека в
предвидении смерти и наделять его верой в то, чего на свете нет. Еще в
Ассирии он овладел этим искусством, совершенствовал его в Египте и Греции,
в Индии и Китае. Он и в самом деле знал очень много и, несмотря на свою
неистребимую посредственность, быстро достигал успеха и богатства. Тяжелее
всего ему приходилось в Европе в те времена, когда абстрактная категория
зла овеществлялась и одушевлялась и во имя этого идиотизма людей сжигали,
пытали, вешали, с преступной наивностью полагая, что зло можно истребить
только злом. Тогда он веками не оставлял своей второй профессии -
торговца, ростовщика, купца, и тысячелетний опыт не подводил его никогда.
Впрочем, когда инквизиция поутихла, он не брезговал и магией. Под именем
Артефий он был алхимиком и всерьез утверждал, что ему тысяча лет. Конечно,
он безбожно врал - ему было намного больше. Боясь риска, он чаще выступал
в качестве подстрекателя и учителя великих мошенников. Это он вдохновил
крестьянского сына из Неаполя принять имя графа Руджиеро, это он посвятил
его в тайны трансмутации и следовал за ним по городам Германии, оставаясь
в тени, но исправно получая свои проценты. Когда Фердинанд II все же
вызолотил и повесил Руджиеро у ворот Берлина, то учитель обманщика вовремя
успел унести ноги и всплыл в Сицилии под именем грека Алтосаса. Это он
передал свой богатый опыт мелкому жулику Бальзамо, он придумал для него
звучное имя Калиостро, но, предвидя бесславный конец его, расстался с ним
еще в России. В то время я был российским подданным, служил своей
императрице и среди прусских, австрийских и польских дел (весь - рвение и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг