англичанке Маргарите корону, дон Фернандо не верил, и даже полагал, что
хитрая купеческая дочка нарочно приврала: пускай Ее Высочество пуще
разгневается на сиятельного маркиза и воздаст ему по заслугам. Даже если
Карлос такое и говорил, рассуждал про себя дон Фернандо, то наверняка в
пылу страсти нежной, а кастильцу его кровей это простительно.
Но путать женщин перед алтарем - непростительно, продолжал размышлять дон
Фернандо о горькой участи своего возлюбленного племянника. Самое лучшее
было бы услать его куда-нибудь в Полонию чрезвычайным эмиссаром
христианнейших Леона и Кастилии. Слухи туда не дойдут по причине большой
удаленности, а если и дойдут, то из-за странности тамошних обычаев ничьего
внимания не заслужат. Только вот денег на это нет, и, значит, до конца
дней своих сносить Карлосу насмешки, да и отпрыскам его достанется, ежели
народятся.
Но вот явилась женщина, итальянка, по слухам, ученая. Дон Фернандо,
услыхав о ней от маркизы Мойя, подумал, что она, наверное, дурочка, и
ничего про Карлоса не знает.
Она сидела в пяти шагах от него и на дурочку не походила. Остроумная,
отменно учтивая, она показалась дону Фернандо недоброй. Беда будет,
подумалось ему ни с того ни с сего, если такая где-нибудь сядет на трон.
Чем дольше дон Фернандо смотрел на нее, тем больше злился, и сам не мог
понять, что его злит - красота ли ее, манера ли говорить, почтительная и
одновременно вольная, то ли, что она принадлежит его неудачливому
племяннику и носит им дареное золото Ла Фермозы. Однако утолить эту злобу
можно, только помяв хорошенько ее девичьи прелести, чтоб знала... А злоба
уже готова была прорваться - он чувствовал, как лоб наливается жаром,
точно поверх морщин выступает огненное ?Yo el rey!.
?Yo el rey!
Он шагнул из полутемной ниши. Привычно переждал, пока все дамы по очереди
перед ним присядут, а мессер Федерико отвесит поклон. Сел в пустое кресло.
Подпер голову рукой, и стал смотреть.
Вот теперь она совсем рядом. Хороша. Слова нет. Хороша. Старое темное
золото мерцает на золотом отливающей молодой коже. Колени под тяжким
бархатом чуть вразлет - как у правителей на миниатюрах в молитвеннике. Ах
вот почему он подумал о ней на троне, и о том, что беда будет, если... И
кажется, что сладкий запах четырех расставленных по углам курильниц весь
как есть исходит от нее, и не от платья, не от волос, не от белых плеч, а
из густой тени в ложбинке промеж колен, и от пяток до темени она укутана
драгоценнейшей и густейшей пеленой аромата.
Ла Фермоза была иудейка из мавританской Севильи. Ей было шестнадцать лет,
она равно владела четырьмя языками - иудейским, арабским, латынью и
старокастильским, и могла на них всех писать стихами и прозой. Эта, по
слухам, тоже ученая. А не язычница ли она? Поговаривают, что в городах
просвещенной Италии нобиле вновь служат эллинским богам.
Об этом он у нее и спросил.
Мона Алессандрина засмеялась:
- О, нет, Ваше Высочество, что у нас есть языческого, так это
расточительство! На иное шествие уйдет столько золота, что, право, хочется
плакать!
Но видно было, что уж кому-кому, а ей при этом плакать вовсе не хочется, и
навряд ли она вообще когда-нибудь плачет.
Она уже очень давно женщина, думал дон Фернандо, лет с двенадцати, а то и
с десяти. Уже в те нежные годы она раз и навсегда поняла, что от женщины
нужно мужчине, и приняла это, как должное и единственно возможное
положение вещей.
Хитрые женщины, те, что с младых ногтей частенько очаровывали славных
королей Иберии. В романсе поется, что и мавры пришли из-за женщины, то
есть из-за того что...
Эта вполне способна очаровать.
Наваждение развеется, если прижать ее в темном углу.
?Yo el rey!
Он смотрел на нее в упор, и по глазам ее видел, что она читает огненные
слова на его лбу и разумеет все их пятые, двадцатые и сто тридцать седьмые
смыслы.
Сегодня же. Сейчас же.
Осталось только придумать, как.
И тут она, коснувшись ладонью лба, пожаловалась на головокружение и
испросила дозволения ненадолго выйти.
Весь кипя, дон Фернандо удалился очень вскоре после нее.
Сходил вечер, в окнах серело.
Мона Алессандрина прохлаждалась в длинной неосвещенной галерее. Шаг ее был
бесшумен, со спины она напоминала потерявшую господина тень. Дон Фернандо
ее настиг и окликнул. Тень обернула бледное скуластое лицо. Пряный запах
курений слабой струей тянулся от нее, щекоча ноздри.
- Донна, - король шагнул к ней вплотную, и она не отступила ни на четверть
шага, - вам говорили, что вы прекрасны?
- Все, начиная зеркалами и заканчивая соперницами, Ваше Высочество
Буквы ?Yo el rey! запульсировали и всеми своими раскаленными остриями
впились в пылающий лоб.
- Но короли вам никогда этого не говорили?
- Увы, Ваше Высочество, до сего дня я не имела счастья быть представленной
королям.
Он удивился, что дал ей договорить такую длинную фразу.
Дальше, собственно, говорить было не о чем.
Стремительно они миновали пол-Алькасара, и пламя светилен клонилось им
вслед.
За множеством дверей были душные покои с высоким ложем, с коврами и
шкурами на дощатом скрипучем полу. Дон Фернандо подхватил ее на руки, как
подхватывают сноп, и опрокинул на шелковое одеяло.
- О, Боже! - охнула она со смешком, и принялась отбиваться. Грудь ее тут
же выскользнула из ворота, а юбки задрались наверх, обнажая коленки и
ляжки...
Король Его Высочество издал рык и замер.
- Что, черт возьми, на тебе такое!.. - вопросил он, обретя дар
членораздельной речи.
- Боже, я не взяла ключика... - послышался ответный шепот, и вслед шепоту
- хохоток.
- Дьявол бы тебя подрал!! - вскричал король в полный голос и захохотал
сам, - сукина дочка, ты еще и в доспехах! Пояс невинности, скажи
пожалуйста! Вот сукина дочка! - выдавливал он в перерывах между взрывами
хохота, под безостановочный заливистый смех Алессандрины, - да прекрати ты
смеяться, а то я кинжалом порву тебе твою кольчужку, и еще кое-что,
скверная ты девка...
"Дон Фернандо!.." - будто бы донеслось из-за множества дверей, и
заливистый смех итальянки оборвался, точно ей захлопнули ладонью рот. И
еще раз, яснее, ближе: "Дон Фернандо, Ваше высочество..."
Дон Фернандо схватил ее в охапку, потащил через всю опочивальню, толкнул в
какую-то нишу за толстый лохматый занавес. В ноздри сразу набилось пыли,
она едва не расчихалась, в полнейшей душной темноте раскинула руки,
ощупывая стены. Одна из стен оказалась дверью, открывшейся без скрипа при
слабом толчке.
"Вот приключение..." Королевские объятия так разгорячили ее, что ей даже
не было страшно, когда она вошла в высокую маленькую комнатку, в чужую, в
королевскую комнатку, и по тусклому пятну зеркала поняла, что попала в
туалетную.
Два стрельчатых окошка смотрели прямо в серое небо. Здесь было не так
душно, как в опочивальне, но плотный застоявшийся воздух был полон пыли;
пыль уже царапала горло, и, чтобы не закашляться, Алессандрина то и дело
сглатывала слюну. Из-за двери и занавеса как будто доносилось
бормотание... Или послышалось? Гул распаленной крови глушил все звуки, да
и стены их поглощали. Бесшумно и быстро она натянула лиф обратно на
исцелованные плечи, расправила тяжелые юбки, ощущая неприятную влагу там,
где наконец-то столь к месту оказался надетый по отроческой привычке пояс
невинности. Волосы требовали гребня и зеркала; и то и другое должно было
тут найтись. Она переставила зеркало со стола на окошко. За зеркалом
обнаружилась высокая шкатулка.
Алессандрина прислушалась. На много покоев вокруг стояла тишина. Кровь уже
успокоилась. Испарина остывала на висках. Помедлив, она откинула крышку
шкатулки, надеясь найти гребешок. Но вместо гребешка получила сильный укол
в палец, и стала ощупывать содержимое уже осторожнее - а вдруг там куча
золотых булавок для шлейфа, или, упаси Бог, королевские драгоценности. Но
там, в бархатом устланной ямке, покоилось нечто продолговатое, на ощупь не
определяемое, с одной воткнутой примерно посередине булавкой. Бог знает
зачем Алессандрина извлекла это из шкатулки, и возле окна рассмотрела.
Сумерки почти уже съели цвета; но то, что она держала в руках, было
черным, это была фигурка человечка не больше двух ладоней высотой, одетая
в шелк, и с шелковым лоскутком-плащом. Грудь куколки пронзили длиннейшей
булавкой, которая на два пальца выходила из спины; на ее Алессандрина и
напоролась, потому что куколка лежала в шкатулке ничком. К булавочной
головке был шелковинкой привязан квадратик пергамента. А на плащике у
куклы светлело вышитое изображение птицы, орла, и вокруг орла мелкие
буковки. Не задумавшись о том, что ею движет, Алессандрина спрятала
куколку в широченный рукав. Потом она прислонила зеркало к шкатулке, и
вместо гребешка расчесалась собственными пальцами.
Главное - миновать незамеченной королевские покои. Застань ее там
кто-нибудь, никогда она не сумеет объяснить, как туда попала и чем там
занималась. Но ей повезло.
Все переходы и галереи, попавшиеся ей на пути, были освещены. В нескольких
какие-то дворяне отвесили ей поклоны, она ответила кивком. Этот быстрый
шаг, почти бег - ей даже приходилось чуть наклоняться, чтобы держать
равновесие - напоминал ей что-то. Что-то недавнее... Сон! А потом прямо
навстречу ей шагнул из-за угла дон Карлос, и она вдруг ощутила, как пылают
щеки, и как печет обветренные губы.
- Вас всюду ищут, мадонна. Мы уж было решили, что призраки эмиров утащили
вас в подземелье.
- Это послужит мне уроком впредь не путешествовать по старому замку без
провожатых, - сказала она, и, увидев учтиво подставленный локоть, почти
умоляюще попросила: - дон Карлос, позвольте... Подождите минуту,
пожалуйста...
- Хоть вечность, мадонна.
- Я угодила в переплет, - сказала она злым шепотом, - и в прескверный.
- Я понял.
- Его Высочество... Не получил того, на что рассчитывал...
Маркиз кивнул, явно повеселев.
- И... Я кое-что украла. Я никогда бы не решилась, но мне показалось, что
вас это касается... - она достала куколку. При свете стало совсем
очевидно, кого она изображает. Оригинал в безмерном изумлении вертел
колдовскую снасть в ладонях.
- Откуда это? - спросил он севшим голосом.
Мадонна объяснила.
Его пронизала краткая дрожь. Глаза вспыхнули так, что из черных на миг
стали серыми.
- Спрячь, - быстрым шепотом приказал он, - немедленно спрячь. Этот комок
воска может решить судьбы полумира.
ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ.
В КОТОРЫЙ МНОГОЕ ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ.
Мона Алессандрина оставалась в постели почти до полудня, предаваясь
размышлениям. Размышления были по большей части невеселы - вчерашний запал
успел остыть, беспокойный сон не принес отдыха ни душе, ни телу.
Последствия ее потачки королю были непредсказуемы.
К тому же мона Алессандрина заметила в себе одну странность...
Когда впервые рядом с ней оказался дон Карлос, она ощутила трепет и
тяжесть, как будто повеяло ветром от пернатых, но не птичьих крыл.
А когда на нее в упор смотрел вожделеющий дон Фернандо, не было ни
трепета, ни тяжести. Терпкие струйки его запаха сочились сквозь пряный
воздух, как пот сочится сквозь бархат камзола, сильное дыхание отдавало
перченым мясом и кислым вином. Крепкие ногти у него были чистые и коротко
подрезанные. Она внимательно его разглядела, удостоверяясь, что сможет
терпеть на себе его руки, его губы, и всего его, наконец, если на то будет
Божья воля.
Но бессильный дон Карлос был как будто больше, чем человек, а дон Фернандо
был могущественный человек, но никак не больше.
И почему является торнадо? Она не раз уже ловила себя на размышлении о
том, что ветряной столп нейдет из головы наяву, и чарует во сне - ведь она
все неохотнее пытается от него убежать.
Не додумавшись ни до чего путного, мона Алессандрина велела подавать
одеваться.
Сидя в одиночестве за утренней трапезой, она еще подумала, что ей как
никогда нужно видеть дона Карлоса.
У него в ней оказалась такая же нужда. Он явился, едва она встала от стола.
Он ни на волос не отступился от своей учтивости, от целования рук и
пустопорожних фраз, обычных при каждой их встрече. Настоящий разговор
начался в малом гостином покое на верхнем этаже одним коротким вопросом:
- Это... у вас?
- Да.
Они рассматривали ее, одинаково сузив глаза и скривив губы, прикасаясь
только кончиками пальцев. Восковое подобие изготовили с известным тщанием
- на месте лица были прорисованы узнаваемые черты, шелковая одежка была
сшита так, как прилежные девочки шьют наряды для кукол - то есть очень
аккуратно и искусно. И тем более не по себе делалось моне Алессандрине и
ее гостю при виде длинной булавки, варварски проткнувшей человечка
насквозь.
На конце булавки болтался пергаментный квадратик с изображением объятого
пламенем сердца и черными червеобразными знаками. Даже искушенный дон
Карлос не смог наверное сказать, арабские это буквы или иудейские.
Возможно, не те и не другие, а колдовская тайнопись.
Насмотревшись вдосталь, он откинулся на прямую спинку кресла. Его лицо
застыло, только губы брезгливо подергивались. Черные глаза сквозь стену,
сквозь путаницу сырых улочек, сквозь запертые по зимнему времени дворцовые
ставни вперились прямо в растерянное лицо женщины, изготовившей куклу.
Алессандрина видела вместе с ним, видела его взглядом - низко спущенные по
щекам и подогнутые к затылку рыжеватые волосы, продолговатое, еще свежее
лицо, глаза под высокими бровями, голубые с оливковым ободком,
переменчивые и зоркие, полноватый стан, белые пальцы, усаженные кольцами
по самые лунки ногтей. Назвать ее она не посмела, только глянула
вопросительно и изумленно на дона Карлоса, и ей привиделось, что плечи его
покрыты доминиканской белой мантией (ей случалось уже видеть такие на
прелатах), волосы коротки, и на темени угадывается тонзура.
- Убери! - коротко велел он. Она повиновалась и унесла подобие в спальню.
Когда она вернулась, вопросы теснились у нее на кончике языка, как черти
на острие богословской иголки. Дон Карлос посмотрел на нее через плечо с
невеселой улыбкой.
- Вам, часом, не случалось учинять подобного, донна?
- Упаси Бог! - коротко отозвалась она, и добавила, - у меня для этого
средства более надежные.
Это замечание вызвало у дона Карлоса улыбку чуть более веселую.
- Чего только не сыщется в старом доме... - вздохнул он, - донна, есть ли
у вас время, чтобы меня выслушать?
- До самой вечерни, дон Карлос, мой слух в вашем распоряжении.
- Вот и хорошо. Позволите ли вы помолиться с вами?
- Грех меня о таком спрашивать, когда заранее знаете ответ.
- Ничего нельзя знать заранее, донна. У вас в этот час могло оказаться
свидание с королем, к примеру. Коль скоро ваши приворотные средства более
надежны, чем это. - Он кивнул на приоткрытую дверь опочивальни. Получилась
двусмыслица, и мона Алессандрина с легким сердцем засмеялась было...
- Странное делается на душе, когда все поймешь, - сказал он, и она
притихла, - особенно, когда поймешь все через десять лет после того, как
оно случилось. А десять лет назад я чуть не соблазнил донну Исабель. Я
затеял с ней игру в Гвиневеру и Ланселота, и она стала играть со мной.
Посол французский устраивал галантные празднества, на которых она любила
бывать. Она надевала маску, но, как говорится, львицу узнают по когтям. Я
тоже появлялся там в маске, и меня тоже узнавали.
Я оказывал ей знаки внимания, сперва робкие, потом все более смелые, и в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг