тираном город затворял ворота и превращался в ад.
- Не могут. - Годива отошла.
- Ладно, Годива! - Эйнвар до предела возвысил голос, перекрывая вой
черни. - Люди добрые, идите с миром и не смущайте клир. Вы тут
бесчинствуете, а мне еще за вас и за убиенных вами колени натирать. Бог
порядок любит. А то с ним потом не расквитаешься. Идите с миром. - Он
понизил голос:
- Видать, Господь вашими руками грешникам возмещает.
- О-о-о! - прокатилось под сводами.
- Благослови! - сказала какая-то шлюха густым басом, пригибая пахучую
кудлатую голову. Эйнвар с вымученной улыбкой махнул рукой.
- Идите, дети мои. Да пребудет с вами покой, радость и благоденствие!
Довольно урча, похохатывая, они уходили, оставляя на каменных плитах
пола мокрые темные следы. Уползали в темную прорезь полуоткрытых дверей,
уже забыв про свою окровавленную, но еще живую жертву.
"Ночь прошла!" - Эйнвар подобрал рясу и присел на корточки возле
Эзеля. Он бормотал молитвы, но никак не собраться было с мыслями среди
этого безумия, а клир пел, и немыслимо было приказать ему остановиться,
словно это пение удерживало душу королевы в ее умирающем теле.
Глава восьмая
НЕПРЕКЛОННОСТЬ
В тюремном коридоре сначала вдалеке, а потом все ближе и ближе
застучали об пол алебарды. Шел кто-то важный, и ему отдавали честь. Опять
за ней.
Лээлин приподнялась на локте и в тупой тоске стала ждать. Сейчас
войдут, прикажут подняться, поведут туда, где страшнее любых пыток
безжалостные вопросы, на которые уже нет сил выдумывать ответы, где сидит
на столе Ниссагль с восковым лицом, а в темном углу на лежанке раскинулась
Беатрикс, и пьет вино, и любуется своими красивыми пальцами, когда берет
из вазы сладости. "Господи! - Лээлин жалобно посмотрела на слепые камни
стены и в который раз спросила у них:
- Когда же меня оставят в покое?"
Дверь распахнулась, и вошел Ниссагль. Он был бледен, взгляд у него
был какой-то отсутствующий.
- Вставай! - приказал он, останавливаясь посреди камеры. - Вставай
быстрее, если хочешь спасти себя и своих.
Уже было спустив ноги на пол и опершись рукой о топчан, чтобы покорно
подняться, Лээлин замерла, непонимающе глядя на Ниссагля. Что это он такое
задумал? А тот говорил, медленно роняя слова:
- Твой отец подговорил мальчишку-пажа подсыпать королеве яду. Такого
же, что был приготовлен для меня. Если ты спасешь ей жизнь, я освобожу
тебя и твоего брата, поняла?
Эти слова долго доходили до утомленного мозга Лээлин. Потом она тихо
сказала:
- Хорошо, я попробую. Опишите мне признаки отравления, сколько было
яда и как давно она отравилась. - Узница стояла перед Ниссаглем, бессильно
опустив руки, на все согласная, и он, содрогнувшись, вдруг понял, что у
нее ничего не выйдет.
- Пошли. Время не ждет. По пути расскажу.
Везде были распахнуты двери, горело множество свечей, и желтый,
мятущийся на сквозняках огонь резал глаза. Слуги бестолково метались с
посудинами и стопками простынь, повсюду стояли караулы алебардщиков в
боевых шлемах, закрывающих пол-лица. Ниссагль шел стремительно, он почти
тащил Лээлин за собой, торопливо, сухо, словно ни к кому не обращаясь,
описывая симптомы: судороги по всему телу, кровь изо рта и из носа.
Наконец он втолкнул ее в набитый людьми покой.
Здесь толпились медики, лакеи, служанки, ошеломленные вельможи с
растерянными лицами. У двери в опочивальню замерли стражники, скрещенными
алебардами загораживая проход. Ниссагль, отпустив руку Лээлин, прошмыгнул
под древками алебард и скрылся за тяжеловесной створкой с блестящими
позолоченными узорами.
У Лээлин мелькнула мысль - со всех ног бежать отсюда, бежать в одном
полотняном платье, по морозу, стоптанными башмачками черпая снег, бежать,
бежать... Перед ней возник растрепанный, очень бледный Раин.
- Пойдем, - сказал он срывающимся голосом, - пойдем туда, - и
зачем-то поправил жалко свисающий соломенный локон.
Вокруг разобранной постели теснились серебряные лохани. Валялась на
полу испачканная чем-то бурым простыня. И очень не хотелось смотреть на
ту, что лежала в постели...
...Боль пока утихла. Остались изнеможение, дурнота. Иногда ее мучили
рвотные спазмы, она изгибалась, сползая с подушек, сознание меркло, потом
слабо доносились из черноты чьи-то голоса. Потом снова появлялся свет,
прояснялись чувства, возникала водянистая тяжесть в руках и ногах.
Сейчас снова гасли все ощущения, она соскальзывала куда-то во мрак по
спирали, голоса окружающих превратились в комариный писк, и ей стало все
безразлично, даже смерть. Только глазам был мучителен этот пустой мрак.
Потом впереди вдруг сделалось еще чернее. Повеяло каким-то запредельным
холодом. Ее неотвратимо несло в эту клубящуюся впереди черноту...
- Содрогнувшись, она открыла глаза. Перед глазами двигались
бесформенные тени, иногда резко вспыхивал свет, снова гас. Окружающих ее
людей было не узнать, словно их лица сплавились, как свечи. Сердце билось
неровно. Потом на короткое время наступило облегчение.
- Что ты можешь сказать? - спросил кто-то кого-то совсем рядом.
- Остался только один путь - Жизненная сила, - ответил отстраненный,
но смутно знакомый голос.
- Это возможно?
- Да. Ее телом овладела сила нашей отравы, разрушающая живое. И хотя
она для человека очень вынослива, удар был слишком силен. Боюсь, ей не
выдержать. Только Жизненная сила может ее спасти и очистить. Иначе она
умрет через несколько дней, и ничто ей не поможет.
- И ты согласна это сделать?
- Да, я согласна на известных условиях. На условиях, что ни я, ни моя
семья не будут преследоваться...
- Пошла вон! - Глаза Беатрикс вспыхнули. Она увидела склонившихся над
ней Раина и Лээлин. Замершего у дверей Ниссагля она не заметила. Убирайся
вон! - Они вздрогнули. "Бог, почему я не вижу их лиц!!!" Кровь прилила к
лицу, застучала в висках. Беатрикс кричала в их ошеломленные лица:
- Уходи вон, Лээлин, уходи! Ты никогда ничего для меня не сделаешь! Я
сама выживу, сама, сама!
- Не слушай ее, она не соображает, что говорит! - теперь кричал уже
обезумевший от горя Раин, толкая Лээлин ближе к ложу. - Замолчи сейчас же,
сумасшедшая! Лээлин, да произнеси ты хоть Зов Покорности, черт бы тебя
побрал!
- ЭНКАЛЛИ ХАЙЯ... - начала Лээлин.
- ЗАМОЛЧИ! УБИРАЙСЯ!
- Ты сдохнешь, сдохнешь, как травленая крыса!..
- НЕ СДОХНУ!! - зашлась в отчаянном крике Беатрикс, приподнимаясь.
Кровь хлынула у нее изо рта, голос пропал, перед глазами все почернело, и
она повалилась в подушки. Ниссагль бросился к ней, одновременно призывая
медиков и стражу.
- Гирш... - На ее губах появилась розовая пена, рдели пятна на
отброшенном в угол белом полотенце. Она пристально посмотрела на свою
кровь, потом перевела взгляд на Ниссагля.
- Зря ты их прогнала, - сказал он. - Лээлин могла помочь, а вот врачи
- не знаю. Твое положение действительно опасно. Ты... можешь умереть. Он
говорил чуть не плача, страстно желая уговорить ее подчиниться Раину, но
втайне испытывая радость, что она предпочитает смерть помощи прежнего
любовника.
- Хватит об этом, Гирш. - Она слабо пошевелила холодными пальцами,
как-то незаметно оказавшимися в его ладони. - Не надо. Послушай меня.
Когда я умру, правителем будешь ты. - Он внимал ей как зачарованный, как
во сне. Но это был не сон. В тусклом пламени свечей темнели пятна крови.
Ее крови. Белело пролитое молоко, которым тщетно отпаивали королеву.
Зловеще блестели серебряные лохани...
Беатрикс шептала:
- Ты будешь правителем, Гирш. Ты будешь править железной рукой.
Беспощадный и Справедливый, я, я даю тебе этот титул. А на моей могиле
вели начертать... Беатрикс...
- Что? - Он не сразу сообразил.
- Беатрикс Кровавая...
- Постой, Беатрикс... Может, ты еще не...
- Не знаю. - Она закрыла глаза.
- Позвать тебе священника?
- К черту, - прошептала она, не открывая глаз.
- Детей, может?
- К черту тоже...
- Хочешь чего-нибудь?
Она промолчала. Потом, с трудом приподняв веки, попросила:
- Обними меня...
***
К рассвету Хаар был застлан низким черным дымом. Дворянский Берег
полыхал. Чуть ли не весь город был испещрен кровавыми следами. Пахло
гарью. Потаскушки разгуливали в серебряных дворянских украшениях,
простолюдины при каждом удобном случае бряцали плохо оттертым, потемневшим
от крови оружием. Разжились все, кроме самых пугливых.
В церквях догорали свечи, в проходах между скамьями стояли длинные
лужи от нанесенного снега. Надолго должна была запомниться горожанам эта
ночь с множеством мечущихся простоволосых женщин, звериными воплями,
убийствами и голой неистовой Годивой на черном жеребце. Под дымной пеленой
Цитадель казалась еще угрюмее, утренний ветер вяло шевелил спущенные в
знак неблагополучия флаги.
Ниссагль до сих пор был в королевской опочивальне, и оттуда не
доносилось ни звука. В битком набитой приемной, откуда челядь на горбу
вынесла мебель, чтобы поместилось больше народу, его ждали гонцы с вестями
о бесчинствах на Дворянском Берегу и личный секретарь примаса с подробным
письменным донесением о том, что происходило в соборе. По углам
безмолвствовали утомленные бдением медики, придворные сбились кучками,
перешептываясь. Здесь собралась вся титулованная мелочь, присутствовали
советники и секретари, но Раин, Раэннарт, канцлер Комес, Вельт, Абель Ган
пропадали неведомо где, утихомиривая бурлящий город. За окнами день сменил
ночь, - настроение у всех было подавленное. Что будет? Лээлин она
вышвырнула и так кричала, что от собственного крика чуть не умерла. Врачей
не зовут. Что будет? Что будет?
Ниссагль выглянул лишь после полудня. Подозвал кивком своего
сервайрского секретаря, прошептал ему на ухо указания, привстав на
цыпочки, а обычно заставлял подчиненных нагибаться. Секретарь кивнул,
приложил руку к сердцу, протолкался через заполнившую покой толпу и исчез.
Через час стали собираться сильные - канцлер со своими легистами в
отороченных куницей суконных капюшонах, мрачный, в закопченных латах
Раэннарт. Боком, опасливо озираясь, вступил примас-настоятель Эйнвар,
глаза у него были красные. Абель Ган суетливо теребил хвосты на своей
шляпе. Он стоял в самом проходе, и его все толкали. Лицо у него было
беспомощное.
Ниссагль, выглянув, поманил их рукой.
Они гуськом проследовали в полутемную опочивальню.
Беатрикс лежала высоко на подсунутых под спину подушках, дышала с
клекотом, лицо осунулось, потемнело.
С замирающими сердцами все поклонились.
- Милые мои... - Она слабо улыбнулась, поворачивая к ним голову.
Милые мои, послушайте... Я вас всех любила, кого больше, кого меньше... Не
важно. Теперь вот ухожу... Править оставляю Гирша. Потом коронуете моего
сына...
Серый свет утра лился в полуоткрытые окна, поэтому в смерть королевы
не верилось. Умирают ночью, при свечах. Днем умереть нельзя. Черные глаза
Эйнвара наполнялись слезами. Он едва отошел от искалеченного Эзеля. Теперь
перед ним лежала умирающая Беатрикс, через силу глотая воздух. Лицо Комеса
тоже было скорбным, но он скорее жалел о том, что со смертью Беатрикс
будут похоронены его мечты о великом государстве. Раэннарт угрюмо
понурился.
- Я вас всех люблю... Милые мои. - Ее глаза просили уйти, и они
безмолвно вышли, только Гирш остался записывать ее последнюю волю. Потом
он вынес бумагу, все расписались по кругу одним длинным щегольским пером
павлина. Натопили красного воска, и Комес приложил печати. Потом вышли
(Ниссагль последним с бумагой) из приемной в общую залу, где на них во все
глаза уставились безмолвные придворные.
Он плотно, как створки склепа, закрыл за собой двери. Прислонился к
ним, внезапно обессилев, поднес к глазам хвостатый от шнуров с печатями
пергамент.
- Ее величество назначила меня правителем Эманда. Указ... - начал он
глухим голосом. - Указ вступает в силу с ее смертью, и отменить его может
либо сама ее величество, либо совершеннолетие ее наследника. - Он оглядел
напряженные лица сановников и резко закончил:
- Вот все, что я могу вам сказать. Лучше будет, если вы разойдетесь
по домам, господа, и будете ждать извещений, - затем повернулся и пропал
за дверями, забрав с собой бумагу.
Сановники глядели друг на друга, на обступивших их медиков и
придворных пустоплясов.
- Что такое? Что там происходит? Что с королевой?
- Она умирает! - воскликнул Эйнвар, скорбно глядя в потолок. Его
звенящий южный акцент заставил присутствующих вздрогнуть. - Она очень
плоха и не переживет этой ночи! - Никаких подробностей о состоянии
королевы от него не добились, он только стенал и заламывал руки.
Придворные загалдели, передвигаясь к Абелю Гану.
- Она действительно умирает? Не держите нас в неизвестности. - Ган
страдальчески сморщился.
- А что ей остается? - Бледные шеи вытянулись из воротников навстречу
его словам.
- Она так плоха?
- Хуже не бывает! - взвизгнул Ган, всплескивая обеими руками и разом
теряя самообладание. - У нее лицо чернеет! Кости отовсюду выпирают, словно
она неделю не ела, и говорит она еле-еле! - Он тоже запричитал,
собравшиеся перешептывались, оборачиваясь друг к другу в поисках наиболее
осведомленного о возможных будущих перестановках при дворе. Таковым сочли
канцлера Комеса.
- Как вы полагаете, сиятельный канцлер, будет Ниссагль обладать
серьезным влиянием? - Впереди всех очутился видный мужчина из тех, кто
недавно и неизвестно за что получил дворянский титул. Под глазами у него
были синие круги, свидетельствующие о том, что он не спит уже не одну
ночь. Судя по всему, уходить он не собирался, надеясь первым выразить свое
почтение новому правителю.
- Полагаю, будет обладать, - глухо отозвался Таббет, обводя усталыми
глазами взбудораженный вельможный народ, - только всем жаждущим добиться
его благоволения придется записаться на прием к палачу, чтобы укоротиться
на голову!
Во всех углах поминали и обсуждали тех, кому вчера еще приниженно
кланялись, и сходились в одном - что ни лукавый шарэлит, ни обескураженно
привалившийся сейчас к стене простоватый коннетабль Раэннарт, ни кто-либо
другой ничего не будут значить при дворе жестокого недомерка, при
упоминании имени которого все чаще слышалось слово "король".
Комеса снова тронули за рукав - на этот раз Раэннарт.
- Как думаете, почему отослали медиков? Может, Ниссагль темнит?
- Увы, коннетабль, все слишком ясно, чтобы темнить. Я кое-что тоже
понимаю в лекарском ремесле. Если у человека кровь каждые полчаса хлещет
горлом так, что тазов не хватает, то никакие медики не помогут. Зря они
суетятся. Против этого нет средств. Так что к утру у нас будет новый
государь.
- Вы так думаете?
- Знаю. - Таббет горько усмехнулся. - Готовьтесь. Укорачивайтесь на
голову, как я уже посоветовал тут одному честолюбцу. Двор станет
бестиарием уродов и глупцов, потому что никого краше и умнее себя Гирш
рядом не потерпит.
- Если он умен, то...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг