Алли надел шлем - солнечный день померк, окружающий мир сузился в
смотровых щелях. Он сделав несколько пробных движений - ни одно сочленение
его любимых золоченых калипольских доспехов не скрипнуло. Длинная, совсем
не нужная кольчужная юбка, расходившаяся спереди и сзади для удобства
верховой езды, позвякивала, задевая о поножи.
За свою жизнь он потерял счет турнирам, но этот был первый, когда во
имя возлюбленной дамы нужно было проиграть. Да-да, в последнем, решающем
поединке, когда все красотки Эманда свесятся с балконов, требовалось пасть
на песок, под ноги суровому синеглазому отроку, и просить о пощаде. Что ж,
он упадет. По галереям волнами расходились нетерпеливые крики. Теплый
ветер раздувал огненные, как дикая лилия, полотна шатра. На другом краю
ристалища неулыбчивый Этери, скрестив руки на обложенной в сталь груди,
призывает Силу, читая заклятия на Этарон. Ему, Алли, оставлены неуемная
любовница на земле и кроткий Бог в небе, Бог, про которого все забыли.
Можно просить его о помощи, даже наверняка он поможет, потому что вряд ли
поймет, кому и в чем помогает. Ну ладно.
Его коня не было видно под гербовыми попонами. Хорошо выезженный,
конь стоял спокойно. Алли едва успел вскочить в седло - трубный зов взмыл
над истоптанным ристалищем, возвещая начало схватки.
Лиловые, обшитые золотом фестоны над королевским балконом тихо
шевелились на ветру; тень легла на лицо близко подступившей к перилам
Беатрикс. От ветра шевелились меха, прикрывавшие ее плечи, трепетали
подвитые и распущенные локоны.
Ее нежно-золотистое лицо хранило отстраненную улыбку, в глазах
читалось равнодушие к происходящему. Она никогда не увлекалась
ристалищами, предпочитая балы и охоту. Справа и слева в пышно изукрашенных
гербами ложах победительно восседали Высокие Этарет, поставившие к перилам
своих красивых и юных племянниц и дочек.
Беатрикс всегда презирала безбровых этаретских красавиц, прятавших
фигуры под величественными тогами. Но сегодня королевой турнира ее не
выберут. Да и зачем ей это звание, если она просто королева? Беатрикс
переступила с ноги на ногу, и вдруг заныло колено, по которому две недели
назад полоснула плетка.
- Думаю, что силы неравны. Этери легче Энвикко. Этери упадет при
первом ударе. Тут все зависит от первого удара, это не получасовые танцы с
клинками, которые они нам демонстрировали в Галерее, - сказал сзади
Эккегард. Он уже загодя облачился в горностаевую епанчу поверх белой
столы, голову охватывал золотой обруч с громадным опалом над переносицей.
Эта манера носить венец несказанно раздражала Беатрикс, в пику Этарет она
наворачивала на голову немыслимый, увешанный самоцветами шаперон, под
тяжестью которого то и дело непроизвольно клевала носом, а то ходила вовсе
простоволосая, вплетая в тонкие, из трех волосинок, косички множество
крупных бусин.
- Энвикко свалится, как мешок, - сказала она, не повернув к жениху
головы и так громко, что услышали почти все.
- Последний поединок. Тебе пора подать сигнал.
- Ах, ну да. Вечно забываю. - Она небрежно махнула поданной
церемониальной перчаткой. Всадники тронулись навстречу друг другу.
- Детское развлечение, - снова послышался голос Эккегарда, - даже
младенческое. Никакого искусства, только вес и везение.
- Помолчи-ка. Не король еще, - огрызнулась Беатрикс и тут же
продолжила:
- По-моему, все эти ристания вообще ни к чему. Баловство и безделье.
- Она поднесла к глазам свой шлифованный хрусталь и сощурилась, следя за
сближением всадников.
Эккегарда бросило в жар от стыдливой жалости к ней. Близорукая,
беспомощная, мнит из себя что-то... О Сила, Сила...
...Алли предельно расслабился, храня лишь видимость упруго
пригнувшегося в седле рыцаря. Он решил не затягивать игру. В прорезях
начелья стремительно рос подпрыгивающий в галопе соперник. Только бы
подавить искушение навести копье под его щит и одним ударом выбить из
седла.
Удар!!
...Рыцари с треском столкнулись. Энвикко тяжело покачнулся в седле,
съехал набок и грохнулся оземь под единый могучий "ох!" толпы, ждавшей его
победы.
Беатрикс задумалась о своем и позабыла выразить досаду - ей напомнил
об этом Эккегард. Он осторожно сжал ее узкую руку, погладил большим
пальцем по ладони и сказал извиняющимся полушепотом:
- Мне жаль, что тебе не стать королевой турнира. Он и вправду
свалился, как мешок. Думаю, в другой раз я сам выйду сражаться за тебя.
Беатрикс промолчала, потом с большим опозданием ответила:
- Знаешь, не стоит. И без того хвороб на нашу голову хватит.
Алли между тем увидел по наползающей тени, что противник близится к
нему, и притворился, что потерял сознание, - не хотел произносить перед
всем честным народом никаких куртуазных признаний в не правоте и прочем, в
чем обычно признаются побежденные на ристалище. Оруженосцы очень скоро его
унесли, оставив Этери более разочарованным, чем гордым своей победой.
Беатрикс подавила желание повернуться и уйти - это могла быть хорошая
оплеуха магнатам, но королева уже не разменивалась на такие мелочи
приспело время брать выше и бить больнее.
Все-таки она ухитрилась испортить всем удовольствие от победы Этери,
не пожелав присутствовать на пиру.
Этери восседал возле Лээлин, которую без всякой сердечной склонности
объявил своей дамой и, ясно, выбрал в королевы. Сейчас на ее голове был
старинный крылатый венец, символическое значение которого стерлось в веках
- никто не помнил, кого и за какие заслуги этим венцом награждали.
Настоящей короны для королевы турнира, такой, как принято везде, золотого
венка из кованых роз и рубиновых сердец, изготовлено не было.
Лээлин была прекрасна, но Этери занимало совсем иное. Сердце этого
полуребенка было свободно от женщин. Он мечтал о подвигах, о славе. Ему
предстояло стать Посвященным Силы наравне с Лээлин и ее братом.
Он чувствовал, что жизнь стала какой-то не такой. Мир словно
рассохся, перекосился, в тяжелом воздухе не стало жизни, и сами Этарет от
этого изменились, как-то измельчали, забыли про свою Силу и обратились в
придворных вельмож. Что случилось? Он не понимал, ему не хватало знания.
Но он догадывался, что какая-то болезнь поразила глубочайшие Корни
Извечного леса, куда давно уже ничья нога не ступала, и болезнь эта не
имеет имени и формы, потому так легко и незримо проникает всюду. Это она
сделала воздух тяжелым и безвкусным, лишила дара речи землю, воду, все
растения и всех зверей, это она медленно, но верно разъедает мир. Предметы
и существа, от насекомых до Этарет и Стихий, теряют тайные связи,
существуют сами по себе. Распадается тончайшая Сеть Мира, нити которой
сплетала Сила, соединяя всех. Дыры в ней все шире, и потому сбивчивы
предсказания, неясна речь и заклятия проходят мимо цели.
- Яснейший магнат, вам послание...
Этери развернул поданный пажом листочек пергамента. Тонким и
неуверенным почерком на нем была написана просьба прийти для важной
беседы. Внизу стойла подпись камергера Энвикко Алли.
Этери еще помнил досаду, которую вызвал в нем южанин своим мнимым
обмороком. Этот притворщик лишил его полной победы! И вот теперь он зовет,
как будто считает его, Этери, ближайшим своим другом. Впрочем, весьма
возможно, таковым и считает, хотя пишет в преувеличенно почтительной
манере. Поддавшись любопытству, Этери покинул пиршественный стол.
Покои Алли казались душными от наполнявшей их роскоши. В розовых
стеклах желто горело масло, мягко, как бы влажно, блестела позолота,
покрывшая почти все предметы в комнатах. Смешанные ароматы наполняли
воздух. Было полутемно. Алли лежал на постели. Пестрые и легкие одежды его
сливались с пышно затканным покрывалом, выделялись только высоколобое
матовое лицо и длинные кисти рук - одна перебирала застежку на груди, из
полуразжатых пальцев другой сыпались в курильницу благовония.
- Вы хотели меня видеть, господин Алли? - сухо спросил Этери, забыв
поклониться.
- Хотел... Прошу, приблизьтесь и располагайтесь, - раздалось
неожиданное повеление. Этери, опешив, сделал несколько шагов вперед и с
изумлением заметил, что лицо у Алли пепельно-серое.
- Не удивляйтесь, что я так с вами говорю, Этери, - продолжал звучать
негромкий голос. - Речь пойдет о деле чрезвычайной важности. Сядьте как
можно ближе, нас могут подслушивать, хоть я и в любимцах у королевы.
Чувствуя, что начинает волноваться, Этери опустился на низкое
новомодное седалище с разлапистыми подлокотниками и резными изогнутыми
ножками. Тон Алли его заинтриговал. Что-то властное было в синих глазах
маренца, глядевших в лицо Этери открыто и твердо.
- Зная вас, Этери, я понял, что вы смелый воин. Я не зря спрашивал
вас о легендах - мне хотелось убедиться, что вы равны древним воителям. Не
возражайте. - Пальцы Алли дотянулись и сжали взметнувшуюся было руку
юноши. - Я не ошибся. Вы смелы и способны принимать решения. Вы любите
свой народ, своих братьев. Так вот, Эманд и Этарет в опасности. Помолчите
же еще немного, покуда я договорю. Вы, наверное, заметили, Этери, что наш
мир в последнее время очень изменился.
- Но... - мальчик был поражен, - но... вы же человек... разве люди
способны это замечать?
- Конечно... Где-то лучше, чем вы порой, потому что мы ближе к
земле... Не важно, сейчас это ясно всем. Сейчас видно всем, что прежнее
зло - драконы, пигмеи, ящеры, все, о чем вы мне рассказывали, - все это
куда-то исчезло. Частью его извели воины, частью оно само по себе сгинуло.
Но грядет новое зло, неосязаемое и незримое, оно входит в людей и
предметы, оно гложет этот мир, как дурная болезнь, как заклятие, которое
не снять.
Этери замер, чувствуя, как между лопаток змейками струится горячий
пот и в висках начинает стучать кровь. Алли говорил почти что его словами,
его словами!
- ...Это зло не имеет облика. Ему нужны люди, в души которых оно
могло бы войти, руками которых действовать. Воротами ему служат
опрометчивость, неразборчивость, безверие, когда человек, переступив через
себя, перестает понимать, что творит. Тогда он становится беззащитным для
зла. Так вот, Беатрикс, наша королева, впустила в себя это зло. Только с
ней еще хуже - она сама его позвала. Я знаю ее с отрочества. Она всегда
имела склонность ко злу, правда, к тому, легендарному. Однажды случилось
так, что молодые дворяне, юноши и девушки, поспорили от скуки, сможет ли
кто-нибудь из них поцеловать голову мертвеца, достанет ли на это смелости.
Шутки ради послали слуг к палачу, а у того как раз оказалась голова
казненного накануне отравителя. Мы были слишком знатны, чтобы нам могли в
чем-либо отказывать. И вот принесли голову, она была, надо сказать,
отвратительная, кожа на лице серая, мутные глаза и синие губы, хотя при
жизни этого человека считали красавцем. И вот когда настало время эту
голову целовать, никто, конечно, не решился это сделать. Все етали
отнекиваться. Все, кроме Беатрикс.
Алли замолк. Глаза его, устремленные в одну точку, были тусклыми.
Когда он продолжил, голос его звучал глухо, и слова он произносил с
видимым усилием.
- ...Она поцеловала голову. "Я делаю это, - сказала она, - при
условии, что вы поклянетесь исполнить любой мой каприз". Мы поклялись в
шутку. Назвали это "Клятвой поцелуя". И вот она берет ее в руки, целует, и
я вижу, Этери, совершенно отчетливо вижу, как эта голова ей отвечает!
Мертвая голова отвечает на поцелуй! Отрубленная голова! Они целовались
взасос! Эти синие губы, эти волосы дыбом... Мы разошлись, потрясенные ее
поступком, и до сих пор не в силах напомнить друг другу про это. Говорю
"друг другу", потому что мы все здесь. Легко догадаться, что желанием
Беатрикс, когда пришло время выполнять "Клятву поцелуя", было видеть нас
всех тут. Только с тех пор это уже "Клятва отрубленной головы". Мы стали
после этого ее рабами. Когда наша служба ей не понадобится, она нас убьет.
Надо еще сказать, что все южане при дворе в нее влюблены, и не только
южане. Это один из даров отрубленной головы. Я понял со временем, что ей
может противостоять только самое цельное, самое твердое и верное сердце, а
в ком есть какой-либо изъян, тот рано или поздно падет к ее ногам, станет
рабом и погибнет. У вас такое сердце, Этери, потому я позвал вас. А ведь я
помню ее легкомысленной девочкой, она и голову-то поцеловала просто из
легкомыслия. Теперь, Этери, самое главное. Ей нельзя жить. Она всего лишь
одно из многих орудий Зла, но так мы выявим его признаки, чтобы не давать
ему развиваться, угадывая и устраняя новую жертву. Вот. Я сказал все.
Теперь я жду, что скажете вы.
Как звенит в ушах. Как трудно дышать. Разум мутится от тысячи мыслей
и воспоминаний, подтверждающих правоту Алли. Заклятия не действуют на
сущность Зла, словно в ней ничего нет, одна пустота...
- Что я должен делать? - Этери не узнал собственного голоса, внезапно
охрипшего.
- Прежде всего молчать. Молчать всем. Вы поверили мне сразу, поверили
сердцем, но ваши родственники рассудительнее вас, они не поверят мне, ведь
я человек. Но вы сможете со всем справиться сами, Этери, если послушаетесь
меня. Мне кажется, я знаю верный путь. После того поцелуя она взялась за
яды, как-то научилась делать их из минералов, эти снадобья. Опоенный может
умереть через миг или через год в зависимости от того, в каком напитке
растворен яд и сколько его дано. А умирает жертва вроде как не от отравы,
а от удара или разрыва сердца, так что анатомы ничего не найдут в ее
кишках после смерти, особенно если она долго хворала. И мне кажется, что
Беатрикс тоже надо убить ядом, то есть ее же орудием. Мне думается, тогда
замкнется хотя бы один из бессчетных кругов Зла. Я могу достать яд. Я
возьму его у королевы. Она думает, что я ей раб. Но я сумел излечиться от
любви к ней, хотя и потерял при этом сердце, оно как бы истлело. Я слишком
устал, чтобы нанести удар, и слишком многим я еще с нею связан, поэтому
уповаю на вашу помощь. Вы молоды и крепки как алмаз, Этери. Я верю, что
вам это удастся...
Он замолк, отвернулся к стене, его лицо скрыла тень. Пламя плясало на
стеклянных лепестках чужеземных светилен. Потолок затянуло голубоватой
пеленой благовонного дыма.
- Я... Я говорю вам "да", Алли. Я готов.
- Хорошо, Этери. Вы меня утешили и обнадежили. На днях вам будет
доставлено снадобье. Благодарю. Камергер устало прикрыл глаза. Этери
понял, что беседа подошла к концу, и вышел, не чуя ног. В груди его
бушевала буря.
Алли переждал несколько минут, приподнялся на локте, потом неслышно
соскочил с ложа и крадучись устремился по коридору в королевские покои.
У Беатрикс тоже было полутемно, но пахло лишь разогретым воском - она
палила два трехсвечника. Эккегарда не было, он зачем-то был зван с пира к
отцу в дом. Склонив голову, Беатрикс подставляла Xeне недлинные светлые
волосы. Посекшиеся концы поблескивали, как колючая звездная пыль,
редкозубый черепаший гребень потрескивал, отдельные тончайшие волосинки
слабо мерцали в темном воздухе. Наконец Беатрикс распрямилась и откинула
волосы назад. Она раскраснелась от прилившей к лицу крови, глаза блестели.
На ней была тяжелая бархатная сорочка на случай приема в постели.
Она отпустила Хену и, стукнув деревянными подошвами ночных туфель о
приступку ложа, взобралась на постель и улеглась. Алли никак не мог
успокоиться после разговора с Этери, и, чтобы хоть немного отвлечься он
поднял и начал крутить в руках одну из сброшенных королевой туфель.
Обычный такой сафьяновый домашний башмак без задника, на толстой подошве,
обшитый до смешного пушистым мехом. У королевы была склонность к шутовским
вещицам. Ему сразу подумалось, как это противоречит всему, что он
наговорил про нее Этери Крону. С ее привычкой в припадке бешенства швырять
об стену туфли, отбивать ладони о столешницы и каминные полки,
сквернословить на всю Цитадель, с ее нахрапистым бесстыдством и
панибратскими манерами Беатрикс никак не могла быть безликим Злом.
Это была весьма неглупая, властолюбивая и неразборчивая южанка, без
стеснения завлекавшая в свои альковы всех без разбора - от гвардейца до
магната.
- Кончено, он купился! - пропел Алли, выронил туфлю, которая упала на
ступеньку, со ступеньки соскочила на пол.
- И что ты ему наплел? Вкратце?
- М-м... - Алли помялся. - Я немножко воспользовался твоим прошлым.
Фаворит искал в ее глазах одобрение, но она смотрела холодно и бесстрастно.
- Ну?
- Рассказал о поцелуе с мертвой головой. Просто мне показалось, что
так будет убедительно.
- Т-тебе показалось... - хмуро повторила Беатрикс, помолчав. - Ты не
мог бы все-таки пересказать мне содержание вашей беседы?
Выслушав Алли, она сказала:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг