вновь до полночи расписывались мужики. Слава о джиу-джитсу прошла повсюду, и
японцев стали бояться.
Подобные инциденты развлекали, впрочем, только молодежь, увлеченную
новизной и необычностью поисков, для серьезных же ученых, собравшихся не за
развлечениями, являлось жгучим вопросом чести и славы извлечение болида.
Был сделан опрос почти всех обывателей, когда, в каком направлении был
услышан гул от падения болида. Но оказалось, что в ту ночь почти все
крестьяне как нарочно почему-то спали мертвым сном и мало кто слышал этот
гул; показания же ребят были настолько разноречивы, что строить на них
какие-либо выводы было невозможно. Во время опроса в сельсовет приплелась
убогая старушонка и терпеливо дожидалась своей очереди.
Когда старуха, наконец, ее дождалась, то оказалось, что старуха глуха на
оба уха, никакого шума, понятно, слышать не могла и пришла лишь потому, что
"господа" спрашивают "у кого болит".
Старуха долго и пространно, шамкая и пожевывая беззубым ртом, объясняла,
где у ней болит: "правый бок пожжет, пожжет, да как саданет"... Насилу
развязались со старухой, объяснив, что здесь не больница. Кум Архипыч
понюхал оставленный ею старый рецепт и тоже пришил к протоколу.
А работа не подвигалась к цели ни на шаг. Работали уже с неделю; работали
поспешно, ввиду приближавшихся заморозков; погода портилась, и крестьяне
всячески отлынивали от удовольствия месить холодную, как лед, трясину. По
селу развивалось страшное недовольство.
Мужики иначе не называли инженеров, как "нехристи" и "потрошильщики".
По вечерам старики, сидя на завалинках, вели тихую, но ехидную агитацию
против работ:
- Матушку-землю потрошить... - скрипел какой-нибудь поросший мхом, вроде
гриба, древний дед Яфан или Хведор. - Ена нас кормит и поит, а ее потрошат.
Грех... смертный грех, мужички!..
Мужики слушали подобные речи, и их темные, заветренные лица становились
еще темнее, и все неохотнее шли они в воду, несмотря на красноречие кума
Архипыча. Реакционная часть Гумилева откровенно возненавидела "кума" и за
спиной на "собраниях" по его адресу отпускались неудобные для печати
эпитеты.
Пришел какой-то странник и возмущал мужиков, подговаривая против
"нечистого дела". Кум-милиционер вынюхал проповедника и засадил его в
холодную, но наутро его не оказалось: мужики выпустили.
Собрание на этот раз было бурное; в избе-читальне клубами плавал дым
махорки и было жарко до одурения. Несмотря на то, что кум совместно с
председателем Иваном Андреичем несчетное число раз взывали: "товарищи!" -
мужики были неумолимы. А один молодой мужик, бросив шапку на стол, прямо
сказал:
- Хоша ты и кум!.. да эх!..
Это решило все дело.
- "Единогласно", - орало все собрание. Кум был бессилен.
Такое положение продолжалось до ноября. Однажды около двенадцати часов
темной ноябрьской ночи Архипыч пришел со сходки охрипший и красный. Не
раздеваясь и вертя в руках мокрую фуражку, он доложил Старчевскому и Осокину
о том, что мужики на собрании держали себя до странности демонстративно и на
все просьбы и уговоры отвечали одним словом: "грех, не пойдем, никто не
пойдет". Очевидно, здесь пришлось уже натолкнуться на стачку, и работу
продолжать было невозможно.
Старчевский вспылил:
- Как невозможно? Когда цель еще не достигнута, когда зима на носу!
Останавливать работу! Сумасшедшие! вызвать красноармейцев, кавалерию...
Милиционер молча пожал плечами и, вздохнув, поглядел на потолок избы.
- Ну что же? - вскричал нетерпеливый профессор.
- Не то время, гражданин Старчевский, - пробормотал сухо и даже как будто
враждебно Архипыч.
Круто повернувшись, Старчевский сел и принялся писать телеграмму.
На утро начальников экспедиции ожидала неприятная новость. На заре мужики
с крестным ходом пошли кругом болота и, что куда хуже, испортили
землечерпательную машину и потопили много инструментов. Это выходило уже за
рамки обычных недоразумений.
Старчевский в дрожках помчался на место происшествия. Около машины, под
мелким осенним дождем, стояли Осокин, инженер-француз, ругавшийся резким
фальцетом, и корреспонденты. Больше никого.
Подойдя к раздраженному Старчевскому, Осокин комически развел руками.
- Работать нельзя. Машина испорчена, разбит паровой котел и сшиблено в
трясину до десятка черпаков...
Старчевский собрал в барак всех членов экспедиции, но, обведя лица всех,
не встретил, к своему удивлению, сочувствия. Все были переутомлены, разбиты
тяжелой работой в холодной воде, под пронизывающим ветром, и в ночном
безобразии видели лишь комическую сторону. Старчевский разразился громовой
речью и пристыдил всех сотрудников.
Собрались охотники исследовать старую гать. Разноплеменная молодежь,
легко находящая веселую сторону в любом, даже неприятном факте, со смехом
потащилась по грязи с вилами и шестами на плечах.
Старчевский, старик-француз и немец, раздосадованные скверным ходом
работ, возвращались на дрожках обратно. Осокин с англичанами предпочел
шлепать по грязи. Он рассеянно слушал рассказ своих спутников о прелестях
утиной охоты в здешнем краю. Дойдя до поповского дома, они увидели
Старчевского; красный от гнева, он что-то громко внушал стоявшему перед ним
смущенному маленькому попику.
- Стыдно! Позорно! - кричал профессор. - Возмущать темную, слепую
массу!.. Позор, преступление!
- Не возмущая я! - оправдывался батюшка.
- Крестный ход! - кричал, не слушая его, Старчевский. - Как на нечистую
силу ополчились... Это позор, на всю Европу позор! И вы, человек
образованный, хотели нас выгнать крестом! Машины портить... Это так вам не
пройдет, я сообщу в губком!..
- Довольно, коллега! - кричал с дрожек замерзший француз.
Профессор в сердцах плюнул и вскочил в дрожки; дернувшая лошадь обрызгала
смущенного батюшку с ног до головы грязью.
Часу в 12-м дня собралась сходка перед сельсоветом, около пожарного
навеса. Дождь на время угомонился. Мужики были пасмурны и сидели молча на
завалинке и на корточках, когда подошли старшие члены экспедиции; лишь
комсомольцы с шестами на плечах постукивали нога об ногу и пересмеивались.
Из мужиков кое-кто встал и снял шапки, а большинство провожало их злыми
взглядами; кто же позубастее - то и насмешками вполголоса.
Разбрызгивая грязь, подскакала пара лошадей, и из коляски вышли начальник
губмилиции, высокий угрюмый человек с бритым лицом, и ответственный
секретарь Н-ского губкома тов. Филатов, знакомый лично Старчевскому, с
которым весело поздоровался. Стряхивая комья грязи с плащей, приезжие вошли
в совет. Придерживая болтавшийся на боку револьвер, подбежал кум Архипыч.
Мужики столпились перед крыльцом.
Сначала говорил т. Филатов, говорил долго и пространно о пользе
образования, о международном положении и буржуазии. Мужики вздыхали,
обменивались цигарками и, видимо, были во всем согласны с оратором.
После него вышел высокий начальник милиции и сразу попал в точку, но
время уже было упущено и мужики не хотели новых поисков "планиды". Едва он
замолк, мужики разом загалдели; красные лица, заломленные шапки мгновенно
смешались в общую кашу.
- Грех!.. Смертный!.. - неслось из толпы. - Матушку-землю потрошить! Не
пойдем!
Неизвестно чем бы все это кончилось, если бы на конце улицы не показался
верховой. Подлетев на неоседланной лошади к сельсовету, он, еще не осаживая
ее, уже крикнул на скаку только одно слово:
- Нашли!
Это слово, как удар грома, упало в толпу и водворило внезапное молчание.
Старчевский покраснел, а один из американских корреспондентов без шапки,
бегом пустился но улице. Толпа посыпалась вслед за ним.
Старчевский хотел было идти, но верховой заявил, что найденный болид уже
везут сюда.
- Везут? - в недоумении спросил профессор. - Неужели он так мал?
Верховой показал размер болида руками. Старчевский недоуменно пожал
плечами. В этот момент показалась подвода. Толпа бросилась встречать диво,
упавшее с неба. Старики облегченно крестились.
- Слава-ти, господи, отмаялись!
- Разойдись, разойдись, мужички, - вежливо покрикивал развеселившийся
Архипыч, - не напирай очень, предмет хрупкий.
- Антиресно ведь, кум, - отвечали, как полагается, мужички и
расступались.
Старчевский и все ученые подошли к подводе, и профессор сдернул рогожу.
Круглый, футом в диаметре, черным, весь в иле предмет лежал на подводе.
Нашедших метеор обступила толпа, но Старчевский махнул им идти в совет.
Ученый был серьезен и в каком-то ошеломлении. Двое мужиков, сгибаясь под
тяжестью, осторожно внесли аэролит, и пока они его несли, вокруг него
раздавались шутки и остроты.
- Глядите, товарищи! Степка целу землю несет!
- Держись, Степа! Крепче руками за одну, ногами за другую, не упадешь.
Толпа, довольная окончанием постылой работы, развеселилась.
Болид был положен на стол... Наступило молчание. Старчевский с минуту
смотрел на этот черный безобразный предмет, великую цель их тяжелых трудов,
и снял шапку,
- Товарищи, - сказал он тихо и задумчиво, - настал великий момент...
Все также сняли шапки и затаили дыхание. Профессора молча разделись и,
засучив рукава, приступили к очистке болида от грязи.
- Странно, - произнес Осокин, - чувствуется металл...
- Осторожней, осторожней, - приговаривал немец.
Грязь комьями спадала с круглой, как шар, поверхности болида и
раскладывалась на белой клеенке стола...
Корреспонденты что-то лихорадочно заносили в записные книжки...
- Ни малейшего намека на минерал... гм... - произнес немец и скребнул
ножом.
Старчевский становился все мрачнее и серьезнее.
- Это что? - произнес он вдруг странным, сдержанным голосом, указывая на
два круглых, правильных возвышения, словно от излома. - Это что?
Осокин осторожно стер тряпкой грязь и наклонился. Один из корреспондентов
поспешно налаживал кинематографический аппарат. Осокин что-то бормотал под
нос.
- Что? - спросил Старчевский.
- Пять пудов... - сказал Осокин.
- Что - "пять пудов"?
- "Пять пудов" написано, - ответил тот и поднял глаза. В них бегали
какие-то искорки, и сам он был красен, как рак.
Старчевский бесцеремонно повернул метеорит к свету. Щелкнул затвор,
послышался треск, - великий момент был увековечен...
- Гиря!! - крикнул Старчевский. - Пятипудовая заводская гиря!! Олухи!!
Присутствующие, как оглушенные, разинули рты. В это время протолкался к
столу мужичонка и с радостно расширенными глазами объявил:
- Батюшки! Да ведь это дяди Яхвана гиря-то! Прошлого лета робята с гати
уронили... вишь ты, нашли!
И, высунувшись в окно, он крикнул:
- Дядя Яхван! Иди скорея! Товарищи твою гирю нашли!..
Все окаменели от неожиданности. Лондонские корреспонденты стояли молча.
Немец-профессор от недоумения разинул рот так широко, как не разевал его,
вероятно, никогда в жизни. Осокина одолел пароксизм гомерического веселья;
ухватившись за живот руками, он корчился от хохота, а француз-профессор
вторил ему визгливым фальцетом, как потерявшая голос дворняга.
Старчевский словно взбесился: сбросил гирю со стола, сбил с ног
спешившего дядю Яфана, свалил злосчастный кинематографический аппарат и, как
сумасшедший, вылетел из сельсовета.
Толпой овладел приступ безудержного веселья, и около совета началась
"воинственная пляска диких" с гамом, свистом и визгом гармошки.
Прошло пять месяцев. Но Старчевский был не из тех, кто отступает от раз
намеченной цели. Весной следующего года он снова появился в Глумилове в
сопровождении новой экспедиции - подвод с машинами, разными приспособлениями
и достаточным количеством живой рабочей силы. Но на этот раз, наученный
горьким опытом, он избежал ошибок прошлого: работы по изысканию и извлечению
болида инженеры производили втихомолку, не предавая гласности результата
своих трудов.
Впрочем, сделать это было им не трудно. Не только у местных крестьян, но
и у всего ученого мира пропал интерес к болиду. Жизнь настоятельно выдвинула
новые вопросы. Химическая война, омоложение, открытия в области радио
отвлекли внимание ученых от Невидимок и нашумевшего болида. Поэтому, когда,
в конце концов, труды Старчевского увенчались успехом и осколки болида были
найдены, газеты, да и то далеко не все, поместили об этом немногострочное
сообщение в отделе "научной хроники".
Осколки были отправлены в Московский М-ский рабфак, где их подвергли
самому тщательному исследованию, но никаких следов органической жизни там
найдено не было, оставалось предполагать, что все живое, если таковое и
находилось на болиде, погибло от страшного жара, развившегося во время
прохождения аэролита через земную атмосферу. Таким образом, единственным
звеном между живой жизнью и болидом оставались Невидимки, которые
по-прежнему жили в своих хрустальных ящиках под наблюдением профессоров
Московского рабфака. Но теперь, после подробного исследования болида,
загадка их появления на Земле стала еще более неразрешимой.
Болид ли был их родиной? С ним ли вместе низверглись они из мирового
пространства на Землю или явились к нам каким-нибудь другим путем,
совершенно независимо от падения аэролита?
На эти вопросы ученые не находили ответа, и в скором времени им суждено
было окончательно лишиться всякой возможности получить его.
Однажды, когда дежурный член "Комиссии по питанию Невидимок", по
обыкновению, впустил в их ящик определенное число капель питательного
вещества, он с удивлением заметил, что вся масса Невидимок не поспешила, как
раньше, к источнику своего питания. Это его обеспокоило, и он вызвал всю
комиссию. Произведенное тщательное исследование констатировало печальный
факт: оба летучих корабля недвижно лежали на дне ящичков, дно же было усеяно
мертвыми телами Невидимок.
Что явилось причиной их смерти - ученым определить не удалось. Из многих
высказанных по этому поводу догадок наиболее близким к истине казалось
предположение, что Невидимки отравились теми безопасными (с точки зрения
земной физиологии) веществами, которые прибавлялись к пище Невидимок для
вкуса.
Единственный случай, представившийся людям для ознакомления с жителями
других планет, был потерян!
И прав был 84-летний профессор Козяволотский, старейший член комиссии,
отпраздновавший все свои ученые юбилеи, когда он всплеснул руками и с
неподдельной горестью воскликнул:
- Теперь жди такого случая!
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 23.12.2002 13:45
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг