ДАВИД КОНСТАНТИНОВСКИЙ
ЧЕРТЕЙ НАМ ТОЛЬКО НЕ ХВАТАЛО
Легко, вприпрыжку Ромка пересек проспект Науки и быстро
двинулся дальше, к Морскому. Вид у него был тридцатилетнего,
а внутри потрескивало, орало, бормотало и пело то, что могло
принадлежать также и двадцати-, и пятнадцатилетнему; а мо-
жет, и попросту беззаботному ребенку. Густые курчавые воло-
сы, чуть рыжеватые, облегали голову плотной шапкой, надежным
шлемом, ладно украшавшим его; глаза не то что смотрели, а
зыркали и вперед, и влево, и вправо, все и всех держа в поле
зрения, дабы безошибочно избрать Ромке занятие на этот сол-
нечный воскресный день; нос чуть изгибался, устремленный
вперед, как и весь Ромка, и ноздри шевелились, вбирая запахи
травы и перегретой хвои от леса, запахи плавящегося асфальта
и бензинового дыма - от улицы, и не такие явственные, но
слышимые Ромке запахи табака и духов, исписанных бумаг либо
свежих ягод от спешащих по своим делам прохожих. Солнце па-
лило нещадно, отдохнув за зиму, оно теперь не жалело сил.
Ромка был в ковбойке с закатанными рукавами, производства
барабинской швейной фабрики, и джинсах, которые, напротив,
попали в Академгородок издалека и достались Ромке как не по-
дошедшие комуто по размеру. Шагал он твердо, быстро и, как
сказано, легко; и тут увидел Оксанку. Она была в красном са-
рафане и выглядела блестяще: высокая, тоненькая, открытые
плечи и спина, дочерна загорелые и чуть с веснушками, и тем-
ные распущенные волосы.
Ромка догнал ее, минуту шел следом и любовался, потом по-
равнялся и коснулся ее руки.
- Оксанка!
- Ромка!
- Ты куда?
- А ты?
- Я просто так.
- А я на променаде.
- Пойдем вместе?
- Конечно!
И они пошли вниз по Морскому. Все глядели на Оксанку,
мужчины и женщины, она делала вид, что принимает это как
должное,- и вспыхивала, улыбалась, расцветала от каждого
взгпяда, вспыхивала,- словно пульсирующее сияние исходило от
нее, взгляды достигали ее, проникали в нее, - и внутри Ок-
санки тотчас будто чтото срабатывало, и что-то загоралось
бесшумно и ярко, отвечая на взгляд уже сто- и тысячекратно.
- Оксанка, честно, я тебе не мешаю?
- Нет!
- И не компрометирую тебя?
- Да брось ты!
Оксанка весело рассмеялась, и Ромка рассмеялся тоже.
- Куда ж ты, все-таки, ходила?
- А! Хотела клубники купить на базаре.
- Любишь?
- Очень!
- И где же твоя клубника?
- Потом куплю. Дня через три.
Ромка задумался. Так шли они и шли, под воскресным сол-
нышком; Ромка спросил:
- Дорогая очень?
- Жуть.
- Не расстраивайся, - сказал Ромка.
- Да ну! Потерплю. Скоро будет подешевле. И уж тогда я
ее, знаешь...
Тут они встретили Леночку. Она шла прямо на них, спортив-
ная, крепенькая, юная; короткая стрижка, загар и озорная по-
ходка, и белая невесомая рубашечка, или как это там называ-
ется, и белые в обтяжку брюки, и высокие каблуки. Леночка
остановилась и уперла руки в бока:
- Это вы что?
- Гуляем, - сказал Ромка.
- Пойдем с нами! - сказала Оксанка.
И пошли они дальше втроем. С прохожими от Леночки дела-
лось нечто невероятное, словно электричество было разлито в
воздухе вокруг Леночки, она шагала озорно и весело в собс-
твенном своем электрическом облаке, и видно было, когда
встречный научный сотрудник, младший или старший - все рав-
но, соприкасается с этим облаком и вступает в него: сначала
удивление, беспокойство на лице и напряженность во всей фи-
гуре научного сотрудника, затем человек замирает, съеживает-
ся, останавливается, и тут происходит электрический разряд,
искра проскакивает, видимая даже при солнечном свете, чело-
века поражает током, несчастный случай на улице, срочная
требуется помощь...
- Ты откуда? - спросила Оксанка.
- Да в аптеку бегала, - ответила Леночка, - лекарство за-
казала!
Тут они увидели Валентину, она переходила дорогу и махала
им рукой; они остановились и подождали.
Она подошла к ним неспешно, как всегда ходила, полная,
улыбающаяся Валентина, коса на плече, каждое движение плав-
ное и мягкое, нежное, очень женственное, очень ласковое; и
ситцевое платье не облегало ее, а только чуть приобнимало,
тоже мягко и ласково, с любовью и нежностью к Валентине.
- Как же это понимать? - спросила Валентина.
- Да так и понимать, - ответила Оксанка.
- Что ж тут непонятного? - сказала Леночка.
- Пойдем, пойдем, - сказал Ромка.
И пошли они дальше вчетвером. Тут прохожим полегче стало,
от ровного спокойного излучения, которое исходило от Вален-
тины, оно падало на каждого, кто оказывался рядом, и дейс-
твие оказывало живительное, как бы частицами излучала она
свою женственность и свою ласку и каждого одаривала, каждому
доставалось хоть по маленькой корпускуле, и это давало людям
чуточку прохлады и отдохновения от жары и не только от нее,
но также от многого другого; и всякий, с приближением Вален-
тины, увидев ее, исцелялся от чего-то и вдыхал с облегчени-
ем, надеждой и желанием жить дальше.
- Ты по делам или так? - спросила Леночка.
- Ну, - ответила Валентина, - какие у меня дела, нет у
меня никаких дел!
Так и шли они все вместе, и улица, весь Морской проспект,
ярко была освещена уже не солнцем, - оно, воспользовавшись
случаем, поднялось повыше передохнуть, - а Оксанкиным сияни-
ем, прямо залита была этим сиянием, вспыхивавшим раз за ра-
зом, словно молния без конца ослепительно блистала, только
что гром не гремел, и даже становилось жутковато от бесшум-
ности и бесконечности, неиссякаемости ослепительного этого
сияния; и в пульсирующем этом сиянии лежали кругом все впо-
валку, вся улица была в пострадавших от электрических Леноч-
киных разрядов, сильнее всех мегаватт мира, - случай массо-
вого поражения, мужчины всех возрастов лежали, раскинув бес-
помощно руки-ноги, а по сторонам валялись как попало портфе-
ли, чертежи, перфокарты, а также авоськи и рассыпавшиеся по
тротуару помидоры; и вся улица полна была счастливых воск-
ресших людей, оживленных корпускулами ласки, Валентиниными
мягкостью и нежностью, и по всему Морскому раздавались ра-
достные вздохи, и люди бежали дальше, осененные надеждой и
прохладой, крепко ухватив свои портфели, чертежи, перфокарты
и помидоры.
Так дошагали они до угла Дома ученых, и Ромка предложил:
- Зайдем?
И они свернули, и вошли, и просторность и полумрак вести-
бюля охватили их, как бы приглашая и говоря, что они посту-
пили правильно. Пожилая вахтерша подняла на них глаза и про-
пустила, ничего сперва не сказав, и они пошли дальше, сопро-
вождаемые ее взглядом.
- Чертей нам только не хватало, - донеслось затем до Ром-
ки сказанное вслед, впрочем, беззлобно; личность он был,
как-никак, довольно известная. Ромка виду не подал, что ус-
лышал, только в зеркало по пути глянул повнимательнее, все
ли в порядке, но все было в порядке, и волосы ровной шапкой
закрывали ему голову.
Устроились они уютно за столиком, и молоденький щеголева-
тый официант тут же подскочил к ним, и произошло веселое и
тщательное обсуждение, и вот уже официант бежал к бару, и
бежал от бара к ним, и хлопнула пробка, и золотистые пузырь-
ки рванулись со дна одного, и другого, и третьего, и четвер-
того бокала, наперегонки понеслись к пенящейся белой поверх-
ности, темная бутылка отпотела и сделалась матовой, и бокалы
сделались матовыми, а после того, как все четверо сдвинули
бокалы, и наслушались их звона, и отпили по первому ледяному
и жгучему глотку, и вернули бокалы на льняную скатерть, пос-
ле этого на матовом стекле остались чистые прозрачные следы
от пальцев и потом тоже начали делаться матовыми.
Ромка проследил за тем, чтобы официант не забыл про веж-
ливость и чтоб все было на месте, и добавил всем шампанско-
го, и вглядывался в лица и ждал, и дождался наконец, и тогда
откинулся на спинку стула.
- Ой, девочки, хорошо! - воскликнула Оксанка.
- Хорошо! - воскликнула Леночка.
- Ой! - только и сказала Валентина.
Они смотрели на него, ему в лицо, в глаза ему, и смея-
лись, смеялись, смеялись втроем, и он волновался и радовал-
ся, он захвачен был волнением и радостью, своими и чужими.
Глаза у Оксанки горели, волосы растрепались, сарафан оказал-
ся вдруг слишком открытым, чересчур, бессовестно, неотразимо
открытым, и лучше бы Ромке не смотреть на Оксанку; Леночка
постукивала пальцами по столу, десятью пальчиками по очере-
ди, слева направо, слева направо, и было в этом несдерживае-
мом постукивании такое, что выходило за всякие рамки, за все
возможные рамки, столько всего и всякого было в этом несдер-
живаемом постукивании, и лучше бы уж не видеть никогда таких
пальцев и не слышать этого постукивания, ни Ромке, ни нам с
вами; Валентина раскраснелась, мелкие капельки, крупиночки
пота выступили на ее полной верхней губе, чуть пушистой,
чуть от этого темной, капельки гнездились там и поблескивали
из пушистой темноты, и лучше, получалось, и в эту сторону не
глядеть, вот каково было Ромке. И они, конечно, знали это,
чувствовали и знали, все они чувствовали и знали, и Ромка
понял, что худо его дело: влево посмотришь - погибель себе
найдешь, и вправо посмотришь - погибель найдешь, и прямо
посмотришь - то же будет. Все, все они чувствовали и знали,
и глядели ему в глаза неотрывно и смеялись, и все вокруг
оказывалось насыщено сиянием, электричеством и нежностью, и
мощь была безмерная у этих сияния, электричества и нежности,
и они пронизывали Ромку, настигали беспрепятственно и прохо-
дили его насквозь, навылет, свободно и безоговорочно, не
спрашивая его согласия, как космические лучи, и он уже сда-
вался на милость победителей, сил у него больше не было,
сдавался он им, Оксанке, Леночке и Валентине.
А им, видно, мало этого казалось, они все знали и все
чувствовали и хотели кто их знает чего, и Ромка обнаружил
внезапно, ощутил с трепетом и осознал в испуге, что Леночка,
сидевшая слева от него, придвинулась и ее колено прижалось к
нему, и тут же Валентина, сидевшая справа, наступила ему на
ногу, а Оксанка, она сидела напротив, закинула руки за голо-
ву, и у него перехватило горло, и глаз отвести нельзя было.,
как и отнять левую ногу или правую, а затем Оксанка положила
локти на стол, протянула руки и взяла в них его ладони. Тут
он сгинул и воскрес, захлебнулся и выплыл, и вдруг нашел в
себе силы как-то засмеяться тоже, вначале смех у него полу-
чился напряженный, из самых последних малостей, но потом он
встряхнулся, засмеялся свободней, своим уже голосом, и вот
уже все вчетвером смеялись, глядя друг на друга, а потом по-
щадили Ромку, смилостивились над ним, и снова он добавил им
в бокалы, и они выпили.
Я просто обедал в тот день, - как все остальные, кто был
там.
Помню, с утра у меня не ладилось что-то.
И, как все остальные, тоже был, сознаюсь, странно напуган
молниями, разрядами, и излучением. И, как остальные, поспе-
шил, едва пообедав, ретироваться, - что было, разумеется,
просто малодушием. Прямо на глазах зал пустел.
Ромка вышел из-за стола, сказал официанту, - тот ждал у
бара, - что надо еще мороженого. И не вернулся сразу, а отп-
равился дальше, к фонтану, и постоял, наблюдая за рыбами.
Потом обернулся и посмотрел, как официант опускает мороженое
на столик, - держась от столика подальше, возможно дальше, с
такой опаской, будто не вазочки с мороженым на ресторанный
столик, а в самую сердцевину разбушевавшегося огня нечто он
должен поместить, да не опалить бы напрочь руки, да тотчас
бежать, пока тут не зашлось окончательно, не взорвалось все
к такой-то матери. Когда официант, с грехом пополам, завер-
шил эту сложную операцию, Ромка вернулся в зал.
Приблизившись к столику, он услышал, что Оксанка, Леночка
и Валентина обсуждают личную жизнь своего брючного мастера.
Ромка отправился к окну и некоторое время смотрел на раска-
лявшиеся за ним на солнце машины. Когда он снова приблизился
к столику, разговор шел о внешности известного киноактера.
Ромка прогулялся до бара и обратно, стараясь потратить на
это как можно больше времени. Стало уже совсем пусто. В углу
возле бара сидела последняя посетительница, развернувшись
туда, где были Оксанка, Kеночка и Валентина, и неотрывно
смотрела на них, прикусив палец.
Ромка еще раз подошел к столику, теперь при его приближе-
нии наступило молчание, он сделал еще шаг или два, на него
замахали руками, и он удалился, и тотчас же, как только он
повернул, шепот за его спиной возобновился. Ромка встал пос-
реди зала. У потолка собрались ясно различимые скопления
света, электричества и ласки, а ниже по всему пространству
свет, электричество и ласка гуляли ощутимыми струями, как из
разных частей света ветры, как течения в океане. Ромка замер
посреди зала, словно пловец, оказавшийся в средоточии тече-
ний. Затем он встрепенулся и погреб к выходу.
Денег вроде должно было хватить. С деньгами у Ромки вечно
была проблема, сколько бы он ни вкалывал, и все из-за кадро-
вички, до сих пор она не могла оформить его по-человечески,
ссылаясь на то, что это не предусмотрено. Нет, пожалуй,
должно хватить.
Он еще постоял у фонтана, глядя отсюда через стекло на
Оксанку, Леночку и Валентину. За кого можно было принять их?
Он-то знал, что у Оксанки муж аспирант, и живут они на одну
его стипендию, места для сына в детском саду все нет и Ок-
санка потому не работает, обитают они в общежитии, да еще у
мужа нелады с темой, и уж клубникой с базара не полакомишь-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг