представитель.
Перекурин махнул в его сторону рукой, словно говоря; "Да подождите вы".
- Был я однажды в гостях у поэта Серегина. - Перекурин замолчал. Вот
смех-то! Ведь он был у нее в квартире еще зимой. Серегин тогда сам
попросил кого-нибудь прийти из БОТа. Поговорить, узнать друг друга лучше.
Ему хотелось завязать прочные контакты с бюро. А Миры в тот день не было
дома. Ну конечно, ведь это было в рабочий день.
- Поэтов у нас маловато, - сказал директор.
- Так вот. Был я однажды у него в гостях... Сколько он ни выпустил
книжек, а ведь мы ему до сих пор свидетельство даже о простой одаренности
выдать не можем. Не находит наша машина ничего. А он на нас обижается.
Халтурщики, говорит, вы. Вот и я подумал, может, у него в душе покой,
когда он к нам приходит, потому и получается круглый нуль. А он говорит:
"Вот хотите, я на ваших глазах напишу гневное стихотворение. О Вьетнаме,
например". - "Хочу", - отвечаю я. Берет Серегин лист бумаги и шариковую
ручку. Начинает писать. Написал две строчки - заело. Походил немного по
комнате. Мать его предложила нам кофе с коньяком и конфеты. Выпили мы.
"Прекрасно, - говорит он. - Люблю этот напиток. А вы?" Поговорили о кофе и
коньяке. Тут Серегин еще пару строчек написал. Снова заело. Это меня не
удивило. Не может же человек как из рога изобилия сыпать строфами.
Наоборот, что-то уж очень быстро у него получалось, по моему мнению. За
полчаса написал стихотворение. И поговорить за это время успели о многом.
И о собаках, и о любовницах, и о бельгийских костюмах из черного шевиота.
Показывает он мне стихотворение. Очень аккуратное стихотворение. Даже с
восклицательным знаком. "Через недельку, говорит, - увидите в областной
газете". И действительно ведь появилось. Только зря бумага пропала. Никого
оно не тронуло, я уверен. Разве что главного бухгалтера, когда он
ведомость подписывал. Не было в этих стихах гнева. Не было! Разве можно
писать о горе, а самому рассказывать сальные анекдоты в это время? Тишина
у него в душе. Покой. Доволен он всем. И войной этой он доволен, потому
что она его не касается, а писать о ней можно. Напечатают.
- Так, значит, машина правильно выдает свидетельства? - спросил
представитель. - В чем же тогда дело?
- Если в душе покой - машина не ошибается. У этого Серегина вечный
покой. Но ведь бывает и по-другому. Что-то взрывает покой, и человек
начинает сочинять музыку. Человек талантлив не всю свою жизнь. Это
моменты, периоды. У одних короткие, и человек проскакивает мимо них,
боится их. Ведь это что-то необычное. У других продолжительные. Мы же ведь
анализируем спокойные души людей и выдаем им справки, что они обычные,
серые, неодаренные, как и большинство. Не то мы делаем. Над спокойным
морем мы ищем бурю. Катись к черту весь план! Не в нем дело. В людях дело.
Надо разрушить покой в человеческих душах. Ведь не для того же мы живем,
чтобы тратить зарплату на мясо и брюки, чтобы износить семьдесят пар
ботинок и умереть, испытывая гордость, что ты помогал развивать обувную
промышленность.
- Но ведь никто и не признается, что живет ради этого, - успел вставить
директор.
- Никто, - подтвердил Перекурин. - Никто, но многие так и живут.
- С таким настроением нельзя работать, - сказал представитель.
- Нельзя. Я знаю. Я уйду с этой работы.
- Нет уж, милый! - вспылил директор. - Развалил и сразу: уйду. Ты
сначала наладь как следует в своем секторе, а потом будем говорить.
- Закрыть надо мой сектор. Бесполезен он. Вреден даже. Только в хор
электролампового завода и можем набирать людей. Да и там поют только: "Ох,
миленок..."
- Этот хор известен по всей Сибири, - возвысил голос директор. - А ты
его хаешь.
- Я его не хаю. Не тем мы занимаемся. Не открывать таланты надо. Что их
открывать. Талант сам откроется. Делать нужно так, чтобы в людях исчезал
покой. Тогда и таланты будут. Хотя, наверное, не у всех... Все равно не у
всех.
- Времени у вас много свободного, вот вы и мечетесь, - сказал
представитель. - Я буду в главке ставить вопрос. У станка бы постояли,
меньше глупых мыслей лезло бы в голову.
- Неправда, - тихо сказал Перекурин.
- У тебя у самого в душе покой или как? - спросил директор.
- Нет в моей душе покоя.
- Что же ты стихи не пишешь?
- Вполне могу обходиться и без этого, потому и не пишу.
- А что же тогда нам, серым, делать? - съехидничал директор. - У меня
вот тоже одни волнения, а что-то петь не хочется.
- Вы прекрасный организатор. В этом ваш талант.
- Ну будет, будет, - заскромничал директор. - Говорить хорошо. Что с
планом делать?
- Ничего. Раз сама система неправильная, техника нам не поможет. На юг
люди едут. Не до нас им.
Перекурин вышел. А когда дверь за ним захлопнулась, директор сказал:
- Ишь ты. Волновать сердца людей ему надо! Влюбился, что ли, мужик?
- Надо серьезно подумать... - начал представитель.
- Нет, я его в обиду не дам, - не дослушав, предупредил директор.
8
А Перекурин снова пошел к Управлению главного архитектора. Надо было
ему увидеть Миру. Чтобы не думала она, что он просто поволочиться хотел.
Чтобы знала она, что любит он ее. Любит! Чтобы успокоилась она, не боялась
встретить его на улице, не боялась выходить на балкон.
В управлении уже начался обед, когда он зашел в комнату, где работала
Мира. Там никого не было, кроме одной незнакомой женщины. Перекурин ничего
не спросил и вышел. Он пересек улицу и стал ходить напротив окон здания.
Еще раз зайти он не решался. Ведь какой стыд он испытывал при этом! И уйти
отсюда он не мог. Не мог уйти, не увидев ее.
И вдруг за его спиной раздались шаги. Это была она. Он не видел ее, но
уже почувствовал это. Обернулся. Ну, конечно же, это была она.
- Мира, - сказал он.
- Здравствуйте, - сказала она.
- Мира, здравствуйте.
- А я случайно посмотрела в окно, вижу, знакомый человек ходит. Я
подумала, что вы пришли ко мне.
- Да, да. Я даже заходил в комнату, где вы работаете. Но вас там не
оказалось.
Она стояла перед ним в легоньком в синих цветочках платье. Стояла и
улыбалась. И снова добродушно, словно говоря: "Нет, Саша, я не обиделась
на тебя".
Знала бы она, что делает своей улыбкой! А он стоял и смотрел на нее, и
казалась она ему чудесным незнакомым ритмом, странной и прекрасной
мелодией и словами, нежными и красивыми. Вся она была как песня. Далекая
песня. Песня, без которой и жить-то, наверное, не стоит.
Она чуть-чуть кивнула ему, как бы говоря: "Ну что же вы?" Перекурин
представил себе, что с ним будет, если он больше не увидит ее, как и писал
он в своем письме. Сейчас можно было просто постоять рядом с ней и
помолчать. И не говорить глупых слов, потому что неглупые куда-то пропали.
Но Перекурин решил быть честным. Ведь он хотел передать письмо. И только.
- Хотите еще одно стихотворение? - спросил он.
- Хочу! - ответила она. Это было сказано таким тоном, что Перекурин
писал бы ей каждый день, лишь бы слышать это "Хочу!" Он протянул ей
сложенный: вчетверо лист бумаги и сказал:
- Вот и все. Я не буду задерживать вас. До свиданья, Мира.
- До свиданья, - сказала она, и теперь в ее голосе ему почудилась
растерянность. Может быть, она хотела услышать еще что-нибудь от него. Или
у нее просто есть несколько свободных минут времени, которые все равно
пропадут зря.
- Ну я пошел, - сказал Перекурин.
Она кивнула ему и улыбнулась. Он повернулся и ушел не оборачиваясь.
В его секторе все шло размеренно. Приходили люди, заполняли анкеты,
садились в кресла, вставали, получали свидетельства. Одни уходили молча,
ничуть не расстроенные, другие все-таки протестовали.
- Вот у меня рассказ, - напирал на Гордецова один упитанный молодой
человек. - Я на конкурсе первое место занял. Проверьте свою машину!
- Что за конкурс? - поинтересовался Гордецов.
- Во второй пекарне. Хлеб-то наш едите. Что я, зря писал, что ли?
- Бросьте писать, - сказал Перекурин. - Если для конкурса да для нашей
машины, то не стоит. Кроме этого рассказа что-нибудь еще писали?
- Нет.
- А хочется?
- Хлопот много, а толку мало. Может, действительно бросить?
- Бросьте. Не пожалеете потом. Зачем писать, если можно без этого?
Недовольный толстячок успокоился.
- Здорово это у тебя получается! - сказал Гордецов. - От некоторых ведь
никак не отвяжешься. Прут как на буфет.
- Тут дело не в том, чтобы отвязаться. Не надо прельщать людей надеждой
на то, что они могут стать талантливыми. Надо сделать так, чтобы они
становились ими. Халтурой занимаемся.
До вечера Перекурин успокоил еще многих, а некоторых отговаривал прямо
в небольшом зале ожидания.
План за день едва выполнили на двадцать процентов.
После работы Перекурин пошел на сквер возле здания, где работала Мира.
Сел на скамейку. Он не знал, когда она кончает работу, да и не хотел
попадаться ей на глаза. Он видел, как она вышла из подъезда, как шла по
улице в пятидесяти метрах от него. С этого дня он каждый вечер садился на
привычную скамейку. И ждал ее. Ждал, хотя дал ведь себе слово не искать
встреч. Он их и не искал. Да и к чему они были? Ведь, кажется, выяснено
все. Каждый день он говорил себе, что больше не пойдет, что это смешно,
нелепо, глупо, что нужно же иметь гордость, наконец. Но только все было
напрасно.
Так прошло три недели. Три мучительные недели. Но как радовалось его
сердце, как он бывал счастлив, когда видел ее хотя бы издали. А ведь он
видел ее еще и со своего балкона. Она тоже выходила на балкон, обычно
сразу же после захода солнца. Ее профиль четко выделялся на фоне медленно
темнеющего неба. Она почти всегда была одна. Раза два, правда, выходил ее
муж Сергей. И тогда Перекурин с удивлением обнаруживал, что он радуется.
Пусть хоть у них в семье все будет хорошо.
В конце августа он случайно встретил ее в Университетской роще. Оба
вначале растерялись. Перекурин смутился, покраснел, сказал:
- Это случайно. Я не искал вас.
- Я знаю. А вот мне хотелось вас увидеть. Ваше последнее
"стихотворение" было так непохоже на первое. Неужели что-то изменилось в
вас за такой короткий срок?
- Ничего не изменилось, Мира. Разрешите, я буду называть вас на "ты".
Смешно ведь. Я люблю вас. Я хочу сказать хоть раз: я люблю тебя.
- Хорошо. Если хочешь, скажи.
- Я люблю тебя.
- Я знаю. Дальше не надо.
- Это, наверное, наказание мне за тот день, когда я не уступил такси
вашему мужу.
- Наказание?
- Наказание и прощение. Все сразу. И даже награда. Почему ты не гонишь
меня? Ведь каждый раз я причиняю тебе только горе.
- Нет. Хочешь, я тебе расскажу, как я училась в школе.
- Хочу.
Они встречались еще раза три. В роще и в Лагерном саду.
- Хочешь, - говорила она, - я расскажу тебе...
- Хочу! Конечно, хочу!
Они и домой возвращались вдвоем, только он не провожал ее до подъезда.
Она так хотела.
9
Как-то Перекурин возвращался с работы поздно вечером, почти ночью.
Нагнал компанию подвыпивших ребят с девушками. У одного из них была
гитара. Перекурин умел играть на гитаре, хотя брался за нее в последние
годы редко.
И такое вдруг на него накатило! Хоть плач, хоть кричи, хоть пой! Он
просто представил себе, что с ним будет, когда она уедет. Это она вчера
сказала ему, что Сергей собирается переезжать в Марград. В Усть-Манске у
него были натянутые отношения с писательской организацией. И он решил
переехать в Марград.
Перекурин представил себе это. А если навсегда? Ведь не жизнь будет
это! А раньше смеялся, что из-за любви стреляются.
Перекурин молча втесался в толпу ребят и снял с плеча у одного из них
гитару.
- Таскать надоело, - только и сказал тот. - Каждый день, как лошадь.
- Спой нам цыганский романс! - крикнули девушки и рассмеялись.
Нет, цыганских романсов он не пел. Он и вообще не знал, зачем ему
понадобилась гитара. Вот только не может он без нее, и все.
И Перекурим запел. Слова и мелодия возникали сразу, словно кто-то
нашептывал их ему на ухо. А пел он о ее улыбке. И снова видел перед собой
ее улыбающееся лицо. И дальше уже не помнил ничего, пока его не начали
трясти за плечи.
- Что с тобой, старик? - спросил один парень.
- Завидую его жене, - сказала одна из девушек.
- Ненормальный какой-то, - сказал кто-то. - Разве можно так петь.
С этого вечера все и началось.
С ним что-то происходило. Это начиналось внезапно, без всякой видимой
причины и было как клапан, через который вырывалось наружу нервное
напряжение его мыслей и чувств.
Он называл эти взрывы приступами счастья. И бросал все. Работу, если
это происходило в бюро; семью, если был дома; друзей, если был в их
компании. Он брал гитару и шел на улицу. И не имело никакого значения, был
ли это день или ночь, шел ли дождь, жгло ли солнце. Он ничего и никого не
замечал, и в голову приходили слова, а руки сами начинали перебирать,
струны, и Александр пел.
Пел странные и незнакомые песни.
Пел, будоража и взвинчивая сердца и души незнакомых людей чем-то
необычным, прекрасным и далеким-далеким, как несбыточное.
Сказка! Сказка была в его песнях!
Друзья заметили, что с Перекуриным что-то случилось. И Машенька
заметила, и даже директор бюро. Но говорить с ним на эту тему было просто
бесполезно. Это понимали, чувствовали все, хотя и пытались все-таки что-то
сделать. Хуже всего было Машеньке. Он не стал более молчаливым, замкнутым.
Не стал менее внимательным к ней и детям. Внимания он им уделил теперь
даже больше, чем прежде. Он дарил своей жене цветы, целовал ее, словно
торопился, что не успеет сделать ей приятное. Но она-то чувствовала, что,
целуя ее, он видит кого-то другого. Другую женщину. И здесь не мелкое
увлечение, за которое можно дать пощечину. Машенька плакала тайком и
терялась в догадках. И спросить было не у кого. Да и стыдно, тем более
что, она была уверена в этом, никто из его друзей все равно ничего не
знал.
Директор бюро шел как-то вечером по бульвару и встретил Перекурина. Тот
стоял, прислонившись спиной к тополю, с полузакрытыми глазами и пел.
"Пьяный, что ли?" - подумал директор и подошел поближе. Перекурин его не
заметил. Вокруг него стояло человек пятьдесят, а подходили все новые и
новые. Директор не сразу понял, о чем поет Александр, но что-то резануло
его по сердцу; закружилась голова, перед глазами всплыло лицо школьницы,
которую он любил тридцать пять лет назад. Директор был волевым человеком и
отогнал видение. Но ему вдруг стало грустно-грустно. Ведь надо же! Лет
пятнадцать уже не вспоминал ее. А тут вдруг на тебе! Директор покачал
головой и поспешил уйти. А в спину неслось: "Не убивайте любовь!" И ритм
какой-то нервный, непохожий ни на что слышанное ранее.
Директор жил с младшим сыном. Старший уже обзавелся собственной семьей.
А жена у директора умерла пять лет назад. Допоздна просидел директор над
альбомами с фотографиями, тихо улыбаясь и покачивая головой. Ну и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг