Такой я себе ее представляю. Ведь думал, думал я, что ей еще надо,
немного, чуть-чуть, чтобы стать настоящей принцессой. Вчера вот вечером за
переводом английского вдруг и понял: к ее матовому белому цвету лица и
пепельным глазам нужны черные волосы. А она словно почувствовала это.
Впрочем, "почти что приятель" может и пошутить. Но ведь он не мог знать
мои мысли. Никто этого не мог знать. Да нет, все так и есть. _Она
слушается_ меня. Другого слова я не могу подобрать. _Слушается_. И хотя
встречаемся мы не очень часто, общие лекции не в счет, да и отношения наши
вполне обычны между однокурсниками (потанцуем иногда, побродим по улицам
или Университетской роще, да еще раза два мне удавалось проводить ее с
факультетского вечера), несмотря на это, она меня _слушается_.
Это началось с самого первого дня, с первой лекции. И не лекции даже, а
общего собрания, потому что наша студенческая жизнь началась с колхоза, с
сельхозработ. Так вот. Я еще и свою группу-то как следует не знал.
Аудитория амфитеатром, крутая, светлая. Через ряд сидит какая-то... Вот
ведь чуть слово "пигалица" не вырвалось. Волосы какие-то линялые, прямые.
Лица я еще не видел, но уже представлял: нос картошечкой, на щеках
веснушки, рот большой, глаза белесые, веки без ресниц. Я так увлекся
составлением ее портрета, что даже не слушал, что это там вещает декан о
нашем предстоящем трудовом подвиге. Я хоть и горожанин, но еще в школе
достаточно наездился на осенние сельхозработы. И ничего там непривычного
или нового для меня не могло быть. Не знаю уж, как другим...
И вот я сижу и нахально смотрю ей в затылок. Сам понимаю, что нехорошо,
подло даже, а ничего не могу с собой поделать. Притягивает она меня
чем-то. В душе смех, веселость какая-то идиотская. А потом вдруг как
что-то грохнется! Оборвалось что-то в душе. Тут она и оглянулась.
Наверное, почувствовала мой взгляд. Головой кивнула, как бы спрашивая:
тебе чего? Я медленно пожимаю плечами. Да так, ничего. А нос у нее
действительно картошечкой, на лице веснушки, рот большой, глаза... Глаза
пепельные-пепельные! Поразительные глаза. Она еще раз кивком спросила,
какого черта мне от нее надо?! Я отвернулся, потом мельком взглянул в ее
сторону. Все еще смотрит. Но в глазах уже раздражение, ярость. Я уронил
ненужную мне сейчас ручку, которую зачем-то вертел в руках, и полез ее
искать.
А потом я встретил эту девушку в коридоре. Вся их группа, наверное, тут
стояла. Росту девушка была небольшого, фигурка мальчишеская, без этих
самых... ну... понятно... Платье школьное, туфли простенькие. И
ничего-ничегошеньки особенного. А вот во рту у меня пересохло, ноги
ватными стали. Все вокруг галдят, о чем-то спорят, предлагают что-то,
старосты с какими-то списками бегают. А мне... Да я ничего и понять-то не
могу. Ну, была бы красавица. Красавицу-то ведь я себе представляю. А тут
ведь ничего особенного. Прохожу мимо. Вид напускаю на себя совершенно
безразличный. Вроде, я уже к лопате примериваюсь, чтобы картошку начать
копать. Слышу, догоняет. "Ты что?" - "А?" - "Ты что на меня пялился?" -
"Да ничего я не пялился". - "Понравилась? Ну скажи, понравилась я тебе?" И
это на виду у всего потока! И вот ведь что нужно было мне сделать: плюнуть
на все, неприступность свою, рисовку бросить, сказать, выдохнуть:
понравилась. И не бросаться обнимать или, скажем, целовать, а просто
сказать: очень! А что же я? Стою болван болваном, чувствую, что краснею,
просто заливаюсь краской. И кажется мне, что все только на нас и смотрят,
ждут, что я брякну, чтобы оглушительно засмеяться. "Да нет, - мямлю я, - я
просто..." - "Ну что просто, что просто-то?" - "В колхоз вот еду..." -
"А-а..." И все. Повернулась и пошла к своим. Плечики худенькие, и кажется,
вздрагивают. Нет... Смеется чему-то со своими. Ясно.
Из колхоза мы вернулись через полтора месяца. Мы были в разных деревнях
и ни разу не встречались. Но я думал о ней. Все время думал о ней. Я ее
конструировал. Специальность наша будущая - конструкторы-дизайнеры. Что
это такое, я еще толком не понимаю. А вот слово "конструировать" нравится.
Вот я и конструировал. В мыслях, конечно. Времени было достаточно. Темнело
быстро, шли нудные дожди. По вечерам сидим по избам и режемся в карты.
Шахматы-то никто не догадался с собой захватить, а карты продавали в
магазине. Значит, так, думаю, ты меня, вроде бы, как поразила. Допустим. А
чем? Красотой? Умом? Так я с тобой и двух слов не сказал. Характером? В
характерах я и вообще-то не очень разбираюсь. Сам не знаю, чем. Влюбился!
Да, да. От себя, по крайней мере, скрывать это не стоило. Она была
самая лучшая, самая красивая. Она стала в моих мечтах чуть выше ростом,
волосы ее волнами спускались на плечи. Исчезли веснушки. Нос тоже как-то
неуловимо изменился. И даже чуть большой рот казался единственно
естественным на ее таком милом лице.
И вот мы встретились на лекции. Не специально, конечно. Да и слово
"встретились" - неверно. Просто мы оказались на лекции недалеко друг от
друга. Я видел, куда она села, а мне удалось захватить место чуть повыше,
через два ряда. Я старательно записывал все, что говорил лектор. Опыта в
этом деле у меня никакого не было. Но писать было надо, все писали. Я
старался не смотреть на _нее_, от этого было только хуже. Я чувствовал,
что мое поведение неестественно. Она обернулась и покачала головой, словно
я ей мешал. Я дернулся и начал что-то быстро писать, совсем уже ничего не
соображая.
Дело в том, что она была та самая. Уже не замухрышка и пигалица, а
красавица. Веснушки с ее лица действительно исчезли. Конечно, осень. В это
время они и должны исчезать или быть не так уж заметными. У нас у всех
пообветрили лица, огрубели, а у нее кожа лица была чистая, матовая. И нос,
и губы, все, все в ней было так, как я себе представлял. Она _менялась_.
В перерыве между лекциями она сама нашла меня, спокойно поздоровалась,
расспросила о колхозе и посоветовала не пялиться на нее во время лекций.
Причем, все это было подано как шутка, чуть ли не поощрение. Мы, вроде бы,
даже сразу стали друзьями. Но только я чувствовал, что все пропало,
развалилось, сгинуло. Так спокойно, как она, можно было разговаривать с
любым.
А потом началась размеренная студенческая жизнь: лекции, практические
занятия, лабораторные работы, тысячи по английскому, коньки, лыжи,
праздники, танцы, театр, кино...
А меня уже несло вскачь. Ничего я не мог с собой поделать. В своих
мыслях я наделял ее все новыми и новыми качествами. Я даже дошел до того,
что в новогодний вечер представил ее в каком-то королевском наряде. И она
действительно явилась в нем. Она выделялась среди всех. Ведь маскарадных
костюмов почти ни у кого не было. Я танцевал с ней вальс, и она сказала:
"Спасибо! Не за вальс..." За что же?
Девушки из нашей группы рассказывали, что у нее не было этого платья из
бархата и парчи ни до, ни после, вечера. Какой бархат, какая парча в
студенческом общежитии?! Но у нее все откуда-то бралось, а потом бесследно
исчезало. И если я хотел видеть ее в развевающемся алом плаще, она и
появлялась в нем, и плащ развевался, несмотря на то, что ветра не было.
Она как-то очень быстро стала центром всего курса, а я бултыхался
где-то на его окраине. Она и экзамены в зимнюю сессию сдала блестяще. А
как же иначе, думал я. И хотя к экзамену по физике она не готовилась (моя
вина; погода стояла снежная, теплая, и мы с ней бродили по городу с утра
до вечера), она и его сдала на отлично. Я, конечно, уверял ее, что она
сдаст, я даже ей что-то объяснял, потому что мне физика давалась легко, но
столь блестящий успех ее напугал.
Мы то сближались с ней, то отдалялись, ей было "некогда", хотя в это
время она ходила на танцы с кем-нибудь другим. Не любовь, не дружба. А так
- мучение одно. И чем дальше, тем лучше я понимал, что она начинает
специально, сознательно сторониться меня. Я ее чем-то пугал. Однажды она
сама это сказала.
"Тебе бы очень пошли черные волосы", - сказал я ей вчера. Она даже не
засмеялась. Она уже, кажется, ненавидела меня.
И вот "почти что приятель" утверждает, что она действительно выкрасила
волосы в черный цвет.
В раздевалке десятого корпуса я вижу, как она встряхивает головой,
раскидывая свои черные, жгуче-черные волосы по плечам. Подруги что-то
говорят ей, смеются. А она - каменная. Ее словно и нет здесь. Случилось
что-то, случилось!
В перерыве ко мне подошел "почти что приятель" и сказал, что она хочет
поговорить со мной после лекций. А он сам надеется, что после этого
разговора я не буду столь часто маячить у него перед глазами и
преследовать ее. Я ему сказал: ничего не обещаю. А он мне: смотри!
А снег все так же блестит, слепит глаза, сверкает. Чистота его
необыкновенная, чарующая.
Мы идем с ней по бульвару. Так ей ближе к общежитию. И я чувствую, что
она выбрала этот бульвар тополей, чтобы в любое мгновение сказать "пока!"
и убежать.
Сначала мы говорим о том о сем, о чем-то незначительном, постороннем. А
потом она вдруг заявляет:
- А ведь ты мне тогда сразу понравился.
- Да? - глупо спрашиваю я и, кажется, даже ухмыляюсь. Я уже знаю, что с
моих губ будут сейчас срываться одни банальности, глупости, но ничего не
могу с собой поделать. Такой день сегодня, что ли? - Только тогда?
- Нет, не только. - Она говорит искренне, словно хочет выговориться и
больше не возвращаться к этому. - И позже тоже.
- Позже... А что же... сейчас уже нет?
- Да, сейчас уже нет.
Снег поскрипывает под ногами. Солнце светит нам в спины. И мир искрится
уже не так празднично, как раньше. Песком посыпают проезжую часть улицы.
Она чернеет.
- Что ж... - говорю я.
- Да нет, ты ничего не понял. И этот твой друг тут ни при чем.
Она имеет в виду моего "почти что приятеля".
- А кто при чем?
- Кто? Ты сам.
- Я?
- Ты, ты! - Она останавливается и смотрит мне в глаза. Зрачки у нее
сейчас маленькие-маленькие. Ну да, это от солнечных лучей, от света. И
глаза пепельные-пепельные, как моя сгоревшая мечта. Я даже различаю в них
самого себя, маленького человечка. - Ты думаешь, мне вся эта красота очень
нужна?
- Какая красота?
- И волосы по плечам, и греческий нос? - Нос у нее вовсе не греческий.
- Меня уже девчонки в общежитии затюкали. Скажи да скажи, как это все у
тебя получается? А у меня все само собой получается. Я ничего не делаю. И
волосы вчера не красила. Это все ты!
- Я?
- Ты, ты! Не знаю уж как, но только это все ты делаешь. Ты же ведь
говорил, что я стану красавицей!
- Говорил?
- Говорил, говорил. Да если бы и не говорил, я все равно чувствую. Ты
хочешь, чтобы у меня исчезли веснушки, и они исчезают. Ты в своих мечтах
видишь меня принцессой, и я действительно ею становлюсь. Ты веришь, что я
умница, и я блестяще сдаю экзамены. Если ты захочешь, чтобы я научилась
летать, - я, наверное, полечу. Да только я не хочу всего этого! Понимаешь,
не хочу!
- Не хочешь?
- Нет. Не хочу. Это все не мое. Это все твои фантазии. Ты решил - и я
такой стала. Я ничего не могу с собой поделать. Я как робот, как
марионетка в твоих руках. Я живу и боюсь, а что тебе взбредет в голову
завтра?
- Взбредет?
- Да, взбредет. Ты думаешь, я страдала от того, что была такой
пигалицей, как на первой лекции? Нисколечко. Я нравилась сама себе. Я была
такая, какая есть. И все, что мне нужно, я сделала бы сама. Даже покрасила
или сделала пластическую операцию.
- Операцию?! - ужасаюсь я.
- Нет, ты сейчас просто прикидываешься простачком. Ведь ты делаешь со
мной, что захочешь.
Да, это кажется, так и есть. Ну, не совсем, что захочу, а только то,
чтобы она была еще прекраснее.
- А мне это не нужно. Я хочу быть сама собой. Почему ты тогда, в первый
раз, не сказал, что я тебе понравилась? Господи, как бы все хорошо было!
Все было бы хорошо... А теперь я тебя боюсь. И страх этот сжигает мою
любовь. Мне даже с твоим другом легче. Ему хоть наплевать на то, какая я
есть.
Страх? Чего же она боится?
- Ты думаешь, это счастье - быть такой, какой ты захочешь? А вдруг тебе
когда-нибудь захочется, чтобы я стала дурнушкой? Вдруг ты меня разлюбишь?
Что тогда? Что тогда?!
- Да разве я могу разлюбить тебя?
- Можешь, можешь! Ты и сейчас любишь не меня, а свою мечту, свою
принцессу! Так и оставь меня. Я не хочу, не хочу!
Она чуть не плачет.
- Прошу тебя, не думай обо мне, не замечай меня, разлюби,
возненавидь... А я снова стану той, что была раньше. Ты обещаешь?
Обещаешь?
- Обещаю. - Я ошеломлен. Я даже не знаю, что я обещаю. В моих ли это
силах?
- Ну и хорошо. Спасибо тебе. Всего только полгода я и не жила. Всего
только полгода. Но ведь это же не на всю жизнь? О господи, для чего все
это? Так я пошла?
А я смотрю на нее и вижу, как выбившиеся из-под вязаной шапочки волосы
светлеют, блекнут. Медленно, неохотно.
Она сама еще этого не видит.
Я не хочу, не хочу!
- Ну, пока? - говорит она.
- Пока, - говорю я.
Я стою один, приговоренный. Пусть будет так, как она хочет, пусть будет
так всегда! Пусть она явится завтра на лекцию той замухрышкой, какой я
увидел ее в первый раз! Пусть! Пусть все удивляются, сожалеют, успокаивают
ее. Пусть. И тогда я подойду, возьму ее на руки, скажу...
Ах, опять я только о себе...
4. АПРЕЛЬ
Не люблю я этот месяц. Растает все, грязь, накопившаяся за полгода,
вылезет на божий свет. Но ее еще не убирают, потому что снова повалит
снег, на день, на два. Присыплет все, скроет от глаз человеческих. А на
следующий день снова грязь. Кучи мусора, прошлогодняя трава, листья, битые
бутылки, обломки старой мебели. Какое-то междувременье. Ни зима, ни весна.
Правда, в конце месяца обязательно бывает три-четыре теплых дня. Это уж
как закон. А середина месяца...
Слякоть на улице. Грязь непролазная.
Я иду со своим другом. Мы работаем. Мы сами себя назначили Смотрителями
улиц. "Конечно, мы работаем еще и в других организациях. Друг -
инженер-конструктор, а я - врач скорой помощи. Там мы получаем зарплату,
но основной и он, и я считаем вот эту свою работу, за которую нам никто не
платит денег и которая не предусмотрена ни в одной смете, а штатные
единицы не значатся ни в одном учреждении.
Я не сразу пришел к этой работе. Сначала было другое.
Однажды, еще студентов, судьба привела меня в ремонтную организацию.
Работа была неквалифицированная, тяжелая. И вот мы, десять человек в
грязных робах, начали долбить отбойными молотками асфальт. Асфальт был еще
относительно нов и провалился лишь в нескольких местах, по крайней мере,
все близлежащие улицы были не асфальтированы вовсе, и грязь с этих
истерзанных грузовиками улиц развозилась по дороге, которую мы
ремонтировали. Товарищи по работе были настроены добродушно и даже с
некоторым юмором, который, как я понял чуть позже, очень помогал совершать
бессмысленную работу, усыплял совесть, как бы говорил: знаем мы, все
знаем, но ведь и другие делают то же, не мы первые.
А то, что мы не первые, я понял, как только раздолбил квадратный метр
асфальта и обнаружил в нем семь "культурных слоев", как иногда это
происходит с археологами, только слои эти разнились друг от друга не
веками, а лишь месяцами, неделями.
Улица уже была золотая...
Мы поставили предупреждающие заградительные щиты для транспорта и могли
спокойно потешаться над легковыми машинами, которые теперь были вынуждены
объезжать ремонтируемый участок по непролазной грязи ближайших улиц. Их
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг