лекарства, упаковал в пакет и положил на стойку. Я вернул ему альбом.
"Да, - сказал я беспечным голосом, - отличный экземпляр, поздравляю.
Только вот кто-то выводил с них штемпель. Не знаю, не знаю, я бы не
рискнул оставлять такую в коллекции." Это можно было увидеть даже без
лупы. Ахиллес что-то буркнул и спрятал марки под прилавок. "А что, -
спросил он, - зять твой еще не вернулся?" - "Нет, - ответил я. - Он в
Марафинах". Ахиллес покивал головой, потом сказал: "В столице, говорят,
сейчас неспокойно." - "С чего ты взял?" - спрашиваю. - "Шурин приезжал, -
ответил он. - Говорит, какие-то законы должны принять. Новые". - "О чем?"
Ахиллес пожал плечами: "Ясно о чем, - он скривился. - О желудочном соке".
В трактире наши бурно обсуждали очередные новости. Оказывается, отныне
стационарный пункт приема желудочного сока вновь открывается, и даже уже
открылся (мэрия, как всегда, обо всем узнает последней), но только не как
государственное учреждение, а как частное. Принадлежащее какому-то
акционерному обществу "Марс Инкорпорейтед". Название никого не обманывало,
все откуда-то знали, что на самом деле новым хозяином стал чудесным
образом вернувшийся в город господин Лаомедонт. Одноногий Полифем,
движимый любопытством успел посетить вновь открывшееся заведение и сообщил
нечто действительно невероятное: теперь за стакан желудочного сока будут
давать пять монет далеко не каждому. Новым владельцем (или владельцами)
установлено нечто вроде тарифа: все сдатчики желудочного сока
подразделяются на пять категорий. Первая, вторая и так далее. Так вот:
только представители первой категории будут получать пятерку за стакан.
Вторая - три, а третья - два. Сумму оплаты пятой категории, по-моему,
невооруженным взглядом разглядеть невозможно.
Я не поверил. В конце концов, нельзя же принимать подобные решения вот
так, ни с чего. И если уж изменять плату, то в сторону увеличения, а никак
не уменьшения. Хотя, с другой стороны, появление статей доктора Марсия
тоже о чем-то говорит.
"Вот-вот, - сказал Полифем. - Это ты ему скажи, Лаомедонту. Он тебе живо
сопатку начистит".
Сколько я его знаю, кажется, лет тридцать пять, столько из него так и
лезет унтер-офицер. Раньше, в пору нашей общей молодости, когда он ходил
на двух ногах, это почему-то не так бросалось в глаза.
Тут в разговор влез Зет, двоюродный брат заики Калаида. В отличие от
Калаида Зет не заикался, но понять его все равно с непривычки было трудно.
Он высказался в том смысле, что, возможно, установили состав желудочного
сока и признали его менее годным.
"Ну, каких-то элементов не хватает. Или наоборот - больше чем нужно.
Потому изменили цену. Нужно спросить у Ахиллеса, может, надо какие
витамины попить, чтоб, значит, сок был качественнее..." - "Заткнись, -
посоветовал Полифем. - Тоже, нашелся знаток. А у самого Лаомедонта не
хочешь проверить состав желудочного сока? - тут он оживился. - А что?
Дерьмо штатское! Проверить состав и набить морду. В соответствии с
категорией. Отполировать мослы и дать копоти..."
Но сказал он это, против обыкновения, не совсем уверенно. Что, в общем-то,
было понятно. Все молча принялись раскуривать погасшие за время разговора
трубки и сигары, а Япет вернулся за стойку и зачем-то тщательно протер и
без того чистую поверхность прилавка.
Полифем некоторое время обдумывал что-то, потом положил костыль поперек
стола и заявил:
- Вот что, старички. Тут надо всем быть заодно. Три монеты, ишь чего
захотел! Он наш сок будет перепродавать марсианцам втридорога, а мы будем
какие-то гроши иметь с этого, да еще и благодарить? Так не пойдет. Верно,
Аполлон? - дурацкая у него привычка: чуть что, обращаться ко мне за
поддержкой. И все только потому, что когда-то воевали вместе. Я промолчал,
но Полифем, видимо, счел мое молчание поддержкой и сказал:
- Никто не должен идти в этот его поганый пункт. До тех пор, пока не даст
нормальную цену. А что?
Кто-то сказал: "А можно написать мэру", - но этого предложения никто не
поддержал: секретарь мэра наверняка восстановил дружеские связи с новым
хозяином. Все молчали, пряча друг от друга глаза. Первым не выдержал
Мидас. Решительно отодвинув рюмку, он поднялся со своего места и пошел к
выходу. "Ты куда? - спросил было я. Он остановился и ответил не
оборачиваясь:
- Три монеты - тоже деньги. Не так, что ли? - и вышел. Мы внимательно
следили, как он быстрыми шагами пересек площадь и скрылся за тяжелой
дверью. Через некоторое время Мидас вышел, вернулся в пивную и, положив на
стойку деньги, гордо сказал Япету:
- Всем пива! За мой счет.
- Я от штрейкбрехеров пива не принимаю! - заявил Полифем. Я тоже
почувствовал себя неудобно. Действительно, поступок Мидаса нарушал нашу
вроде как складывающуюся солидарность. В конце концов, рассуждения
Полифема содержали рациональное зерно. Мы могли бы добиться от господина
Лаомедонта повышение стоимости хотя бы до четырех за стакан - для
минимальной категории. А так...
Но с другой стороны, Полифем с его прямолинейностью и привычкой все делить
исключительно на черное и белое вряд ли способен был стать организатором
настоящей общественной акции протеста. Его неспособность к компромиссам
просто отпугнула бы возможных участников, и в итоге мы остались бы в
меньшинстве, столь смехотворном, что с ним уже не посчитался бы не только
господин Лаомедонт, но и любой здравомыслящий человек...
Тут оказалось, что пока я предавался рассуждениям, все наши спокойно
приняли кружки с пивом, и даже сам Полифем уже выцедил добрую половину,
хотя и отвернулся демонстративно от улыбающегося Мидаса.
11 сентября.
Погода неприятная. Нескончаемый дождь и порывистый ветер, температура
каких-то десять градусов по Цельсию, а влажность непереносимая. Всю ночь
пролежал на спине, хватая по-рыбьи открытым ртом воздух. И экзема совсем
замучила. А тут еще утром Гермиона закатила скандал Артемиде из-за
неубранной с вечера посуды. Скандалила-то она с Артемидой, но метила в
меня: я засиделся с вечера за марками, чай пил в кабинете и чашку с
блюдцем оставил там же. Сделал вид, что не понимаю. Оделся, сказал что
схожу на почту, узнаю насчет пенсий. Пенсии по-прежнему не было, зато
пришла телеграмма от Харона: "Связи изменившимися обстоятельствами
вынужден заехать столицу буду через три дня". Телеграмма, как-будто,
подтверждала мои вчерашние предположения. Я вспомнил свои предположения о
готовящихся реформах и о возможном участии в них моего зятя. Подождем,
посмотрим.
Несмотря на ворчание Гермионы, я все-таки отправился сегодня в стационар.
В конце концов, пенсии все нет и нет, а сбережения тают как снег на
солнце.
Странно, но внутри стационара все осталось по-прежнему - те же улыбчивые
очаровательные девушки, тот же сверкающий кафель и никель. И все-таки
что-то кажется мне изменившимся, даже неприятным. Сама процедура тоже,
как-будто, стала неприятнее. Или это от внутренней неуверенности? Не знаю,
не знаю.
Действительно, на видном месте был вывешен новый прейскурант - с делением
всех доноров на категории в зависимости от результатов экспресс-анализа.
Здесь мне неожиданно повезло - я получил категорию "элита". Конечно
пустяк, но хоть немного улучшилось настроение. Мне назначили даже не пять,
а десять монет за стакан. Если и Гермионе установят "элиту", все пойдет
совсем неплохо.
Несмотря на очевидный успех, поспешил уйти, хотя улыбчивые сестрички
традиционно предлагали после процедуры посидеть немного в уютном кресле,
полистать иллюстрированные журналы.
Когда я вышел на улицу, как раз подъехал черный лимузин нового хозяина.
Господин Лаомедонт вышел из автомобиля. Увидев меня, он сделал
приветственный жест рукой - что меня весьма удивило - и улыбнулся. Улыбка
у него приятная, я должен это отметить, несмотря на вполне естественную
неприязнь, испытываемую к этому типу. По-моему, он даже хотел заговорить
со мной, но тут случилось непредвиденное.
На площадь, с ревом и стрельбой вылетело окутанное ужасной вонью чудовище.
Только через какое-то время я узнал в нем цистерну золотаря и вспомнил,
что Минотавр, по слухам, вернувшись к прежнему образу жизни, вернулся и к
прежнему виду деятельности.
Вонючая машина неслась во весь опор, Минотавр блаженно улыбался, а все,
бывшие на площади, зажимали носы и жались по стенам. И конечно, наш
лихач-золотарь вписался прямехонько в центр сверкающего лимузина господина
Лаомедонта. От удара у Минотавровой машины вылетели, видимо, какие-то
пробки, и потоки зеленоватой жидкости хлынули наружу и побежали по
площади, распространяя зловоние.
Господин Лаомедонт, подобно жене Лота, превратился в соляной столб. А
Минотавр, заметив дело рук своих, мгновенно ретировался из машины. Еще
через мгновение на площадь вылетел, завывая сиреной, полицейский джип, за
рулем которого сидел Пандарей. Пандарей что-то орал, пытаясь перекричать
собственную сирену.
Зажав нос пальцами, и стараясь не ступать в образовавшиеся лужи, я
поспешил в трактир.
Наши сидели у окна и наблюдали за развитием ситуации. Полифем даже не
обратил внимания на то, что я вышел из стационара и, следовательно, тоже
могу быть причислен к штрейкбрехерам.
Я взял пива и присоединился к собравшимся. На площади представление, между
тем, закончилось. Пандарей отвез Минотавра в участок, вызванные господином
Лаомедонтом пожарные мощными струями чистой воды смывали плоды
деятельности пьяного золотаря. Тягач утянул с площади пострадавший лимузин.
Вскоре разговор перешел на другие темы, более тревожные, чем пьяные
безобразия. По словам Миртила, в свою очередь узнавшего обо всем от
брата-фермера, кто-то поджог у окрестных фермеров амбары. Сгорели все
семеные запасы синей пшеницы. Поначалу фермеры не особенно беспокоились:
власти в подобных случаях всегда приходили на помощь. Однако в этот раз
все было по-другому. Из официальных представителей сельхозуправления никто
к фермерам не явился, зато явились люди господина Лаомедонта и предложили
семена по цене вдвое большей, чем государственная. Фермеры их предложения,
естественно, не приняли. Тогда ночью загорелись и склады с убранным
урожаем. Фермеры устроили форменный бунт и даже изрядно поколотили людей
господина Лаомедонта, приехавших с зерном на следующий день, то есть -
сегодня. Наши бурно обсуждали это событие. Естественно, все были на
стороне фермеров.
"Молодцы, мужики! - кричал Полифем. - Дали этому вонючему дерьму по первое
число!" - "Помяните мое слово: это не к добру, - мрачно сказал Парал. -
Фермеры тоже свое получат."
С этим все согласились. Люди господина Лаомедонта не походили на таких, с
которыми подобные штучки проходили безнаказанно. Тут появился Пандарей, в
расстегнутом мундире, радостно возбужденный.
"Ну все, - сказал он, - все, старички, кончилось мое терпение. Теперь я
упеку его на месяц, не меньше." - "А кто же будет чистить канализацию? -
ядовито спросил Парал. - Опять полицейские?"
"А что господин Лаомедонт? - спросил Силен. - Очень рассердился?"
"Послушай, а как его, все-таки, выпустили? Черт-те что, - сказал Полифем,
- всякое дерьмо непременно выкрутиться..." - "Есть мнение, - веско ответил
Пандарей, - что господин Лаомедонт никуда и не отбывал. Это была особая
операция. Его просто пригласили для консультаций. Проконсультировали и
отпустили. Возможно даже, именно господин Лаомедонт выставит свою
кандидатуру на ближайших выборах мэра. Нам давно нужен энергичный человек
во главе мэрии".
Выборы должны были состояться примерно через месяц. Заявление Пандарея
настолько дико прозвучало, что я едва не поперхнулся выпивкой.
"Ну ты даешь, Пан... - сказал Силен. - Это сколько ж надо выпить, чтобы
голосовать за такого?"
"Да, - сказал желчный Парал. - Тут уж лучше выбрать моего зятя-майора..."
Все зашумели, принялись хлопать Пандарея по плечу: "Да, Пан, это ты дал
сегодня... Не надо было тебе, Пандар, за Минотавром гоняться..."
Пандарей начал раздуваться. Я ушел. Честно говоря, ничего смешного в его
заявлении я не усмотрел. Конечно, оно противоречило здравому смыслу. Но у
нас, по-моему, все происходящее противоречит здравому смыслу. Так что -
все может быть. И господин Лаомедонт вполне может стать мэром города.
12 сентября.
Погода отвратительная. Все тот же дождь, ветер. Температура десять
градусов. Влажность. Экзема совсем замучила. И ничего не хочется, даже
коллекцией заниматься. Хочется просто лежать, закрыв глаза и ни о чем не
думать. Настроение прескверное. От Харона ни слуху, ни духу, Артемида
гуляет так, словно завтра конец света. Может, она права? Может, конец
света уже наступил, а мы прозевали?
13 сентября.
Погода просто ужасная. Ливень, ураганный ветер. Плюс десять по Цельсию,
приходится кутать шею, когда выходишь на улицы. Влажность такая, что я до
сих пор не могу понять, у меня насморк, или это конденсируется атмосферная
жидкость.
И несмотря на это, приходится выходить из дома и отправляться по делам.
Хотя куда как лучше было бы, завенувшись в теплый плед, сидеть за столом,
рассматривать марки и пить горячий чай с полынной настойкой. Увы! Пенсии
по-прежнему нет, денег за желудочный сок не хватает, тут еще ходят слухи,
что господин Лаомедонт с понедельника снизит стоимость стакана до двух с
полтиной - это для первой категории! Для "элиты", правда, оставили пятерку
- и то хорошо... Ей-Богу, я просто не понимаю - куда смотрят городские
власти? Существуют, в конце концов, антимонопольные законы! Они у нас что,
уже не работают?
Словом, я направился в мэрию в настроении мрачном, но решительном. В конце
концов, надо поставить точки над "i". Должны же навести минимальный
порядок.
Но, оказавшись в приемной господина мэра, я с вполне естественным
раздражением на самого себя, обнаружил, что решительность моя куда-то
улетучилась, а на лице появилось просительное выражение и идиотская улыбка.
В приемной за девственно-чистым столом без малейших признаков бумаг сидел
секретарь мэрии господин Никострат и приводил в порядок ногти на руках. На
мой взгляд, ногти выглядели идеально. Как и золотистые, тщательно
уложенные волосы. Меня он встретил любезной улыбкой, предложил сесть и
изложить суть моего дела.
Набравшись храбрости, я задал господину Никострату воспрос: "Будут ли в
ближайшее время выплачены пенсии?"
На это он ответил, что непременно - как только городской банк опробует
новую электронную систему, монтаж которой на днях закончен. Кроме того,
мэрия рассматривает возможность некоей компенсации для определенных
категорий пенсионеров - из средств городской казны.
Ну, это обнадеживающее заявление меня нисколько не утешило: о том, что
городская казна пуста, знали, по-моему, все. Даже Пандарей.
Пока я раздумывал, о чем же еще можно спросить господина Никострата, он
вдруг сказал: "У вас, господин Аполлон, есть прекрасная возможность в
будущем иметь постоянный источник пополнения семейного бюджета". И
объяснил, что общество "Марс Инкорпорейтед", в совет директоров коего он
имеет честь входить с некоторых пор, собирается пустить в продажу акции.
Они будут иметь хождение наряду с государственными облигациями. Приобрести
акции можно не только за деньги, но и подписав обязательство в течение
какого-то времени ("Весьма ограниченного, - пояснил господин Никострат)
сдавать сок бесплатно.
Предложение выглядело, с одной стороны, чистым мошенничеством, но с другой
- секретарь был, все-таки, представителем официальных властей. Я сказал,
что подумаю. И неожиданно для самого себя, спросил, как он относится к
поведению служащих компании "Марс Инкорпорейтед" (в совет директоров
которой он сам входит) во время событиях, происходивших в окрестных
деревнях? И не кажется ли ему, что методы угроз и шантажа не могут
поддерживаться представителями государственных или общественных
учреждений, каковым, без сомнения, является городская мэрия.
На это господин Никострат, продолжая полировать ногти пилочкой и нисколько
не смутившись, туманно ответил в том смысле, что, дескать, конечно, методы
некоторых подчиненных господина Лаомедонта нельзя отнести к законным. Но,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг