волос выбиваются между пальцами, как мягкие живые водопады. Куда ее
занесло? Не могу поверить, что она добровольно работает в этом аду. Она не
похожа на искательницу приключений.
И вообще странно все это. Мы живем какой-то двойной жизнью. Похоже,
что из них я один не представляю, что творится вокруг.
Най стоит у края болота, положив искусанные клещами руки на автомат.
Он смотрит куда-то вверх. Лицо его угрюмо и непроницаемо. Рыжая борода
свалялась. В ней застряли кружочки высохшей ряски.
Сильный человек, но его тоже что-то гложет, впрочем, как и всех на
Ферре. Но разве узнаешь, что? Здесь надо жизнь прожить, чтобы понять этих
странных людей. Для них мы чужаки.
Най плотнее затягивает ремешки каски. Мне бы хотелось иметь такого
друга. Только, похоже, в дружбе здесь не нуждаются.
Поднимаю голову и тоже смотрю на джунгли.
С деревьями определенно что-то происходит.
Лен Брас
С деревьями определенно что-то происходит.
Сначала высокие и стройные, как свечи, они начинают изгибаться, кроны
их разрастаются, образуя над болотом купол из ветвей. Стволы розовеют,
покрываются чешуей с красными насечками. Листва редеет, сквозь нее
виднеются громадные плоды с крупными шипами. Сверху, словно серпантин с
рождественской елки, спускаются спирали воздушных корешков. Коснувшись
земли, они проворно зарываются в грунт.
Такого видеть мне еще не приходилось. Наверное, Пихра основательно
растревожил сельву. Но время идет, а опасности не видно.
Носильщик перешагивает через спутанные корни, стараясь по возможности
не касаться гибких молодых побегов. Кажется, он и сам уже поверил, что
опасность миновала. В начале пути у нас было шестеро носильщиков, теперь
остался только один...
- Назад! - раздается вдруг у меня прямо над ухом крик Ная. - Быстрее!
Носильщик оборачивается и непонимающе крутит головой.
Внезапно, будто крышка гроба, поднимается и отваливается в сторону
пласт сухой земли. Еще один, еще!.. Все болото приходит в движение.
Спекшаяся корка трескается, лопается, идет волнами.
Носильщик, бросив поклажу, несется обратно. Он еще не понимает, что
происходит.
Я тоже не понимаю, да и не я один. Глаза Пихры вот-вот вывалятся из
орбит. Келин сжалась в комок, словно маленькая испуганная зверюшка. Илм
стоит, будто ему прострелило поясницу, и, трудно поверить, на лице его -
смесь страха и восхищения. Ей-богу, он самый ненормальный среди нашего
бродячего бедлама.
А вот Арвин сел на вещмешок и спокойно курит. Уж он-то знает, что
произойдет через минуту. Нюх, как у собаки - старой, битой, стреляной, на
своей шкуре узнавшей, чего стоит украденное мясо. Железный парень. Лучшего
проводника никто не смог бы найти.
Из трещин в земле начинают бить фонтанчики жидкой грязи. Она
растекается, снова превращая поляну в непроходимое болото.
Носильщик уже увяз по колено. Он пытается вырваться из трясины, но
она засасывает его все глубже и глубже.
Илм срывает с плеча моток веревки, дрожащими пальцами привязывает
груз и бросает конец носильщику. Но веревка коротка: не хватает
каких-нибудь двух-трех метров...
Грязь прибывает. Еще мгновение, и над поверхностью болота виднеется
лишь бритая голова. Как ни странно, носильщик не кричит. Глаза его полны
не ужасом, а тоской. Тоской по жизни, пусть это всего лишь жизнь нищего
работяги на зараженной спорами планете. Кажется, в этом биолог прав...
Но мне нельзя размякать. Дело - прежде всего. Остальное - бред и
чепуха!
Вот и все. Сельва проглотила человека, и гром не грянул, и мир не
рухнул...
Арвин Най выплевывает окурок и встает.
- Пойдемте, - говорит он, вытаскивая из мешка надувной плот.
На сельву опускаются сумерки.
Келин Квинн
На сельву опускаются сумерки.
Арвин запалил костер. Привал. Наконец-то можно остановиться.
Меня опять знобит. Я так устала, что даже гибель человека меня почти
не трогает. Нет, я, конечно, переживаю, но как-то не так, не
по-настоящему.
Две недели блуждаем по сельве. Наверное, даже к этому можно
привыкнуть. Если не хочешь сойти с ума, надо отупеть до такой степени,
чтобы уже ничто тебя не волновало. Должно быть, именно поэтому на Ферре
все чуточку ненормальные.
Как трудно порой разобраться в самой себе. Иногда мне кажется, что
нет у меня людей ближе, чем Най, Пихра, Илм. Они такие разные, жестокие и
добрые, внимательные и равнодушные... В их характерах перемешалось так
много всего дурного и хорошего, что невероятно трудно выделить
какое-нибудь одно, главное чувство, ведущее их по жизни.
Порой же я их всех ненавижу. Эгоисты, черствые существа.
Начинаешь разбираться в себе - и полный туман. Зачем живешь? Что
заставляет тебя делать то, что человек просто не должен делать? Дни идут
за днями, недели - за неделями, а ты словно прикован к креслу кинозала:
смотришь и содрогаешься от увиденного, но разум твой ясен, и думаешь ты о
своих повседневных делах, а не о страданиях киногероев.
Самое мерзкое - это то, что люди даже в сельве остаются врагами. В
сельве, где единственная возможность выжить - стать союзниками, сжаться в
единый кулак.
Мало увечий, наносимых джунглями, надо еще самим искалечить судьбы
друг друга.
Хотя какое право я имею судить этих людей?..
Итак, привал. Можно отдохнуть.
Вако
Итак, привал. Можно отдохнуть.
Костер разгорается, и все усаживаются кружком. Пихра стягивает со
спины баллоны с горючей смесью и ставит их подальше от огня. Глаза у него
желтые, как у кошки, и светятся в темноте. Боюсь я его, Пихру. Вроде
здесь, в сельве, он не посмеет меня тронуть, а все равно боюсь.
Най подкидывает в костер хвороста. Огонь вскидывается желтыми
снопами. Смотреть на него весело. Он какой-то живой, беспокойный,
изменчивый. Могу часами сидеть у костра, и ничего мне не надо. Даже боль в
затылке утихает. Забываю, что я - голь перекатная, что в поселке меня
презирают...
Най протягивает мне флягу и закуривает папиросу.
Арзин хороший! Он никогда меня не обижает. В поселке иной раз монетку
подкинет, поинтересуется, как жизнь. А сам - такой рыжий, яркий, как пламя
костра. Только глаза поблескивают, как зеленое стекло.
Лен Брас тоже хороший, хотя он и не из наших. Дал мне целых десять
золотых! Говорил: "Пойдешь со мной в экспедицию. Будешь мне помогать. Что
скажу - делай без раздумий. Присматривай за остальными. Заметишь
что-нибудь необычное - сразу ко мне. Вернемся - получишь триста золотых".
Лен добрый! Триста монет!
С ветвей валятся клещи. Они ползают по телу и щекочут. Голову опять
сдавливает тисками.
Это началось еще там, на Эсте.
Родителей своих я не помню. Да и были ли они у меня?
Вечно голодный, грязный, оборванный. Выпросишь монетку или украдешь
что-нибудь - на то и живешь.
Мальчонкой пошел на завод. Поставили меня на конвейер - механической
отверткой затягивать болты на корпусах автомобилей. Работа адская. Даже
сейчас вспомню - руки дрожать начинают. Чуть замешкаешься - уже новый
корпус ползет, догонять надо. Крики, ругань, мастер с гибкой стальной
линейкой... Смена кончится - только бы до кровати добраться. Идешь -
шатаешься.
Года три я так проработал. А может, и все четыре, сейчас уже не
помню. Пришел я однажды на смену, отвертку свою проклятую взял, только к
линии стал - слышу: "Берегись!!!"
Что дальше было - не помню. Уже в больнице рассказали мне, что балка
крепежная с потолка сорвалась и краем - мне по голове. Чудом жив остался,
врачи все удивлялись, макушку мою щупали, а там - вмятина на три пальца
глубиной.
Жив-то я остался, только уж лучше бы помер. Позабыл половину, что-то
в мозгах сдвинулось, и боль страшная...
Долго я в госпитале провалялся, а когда вышел оттуда, оказалось, что
никому я не нужен. На завод обратно не взяли, говорят - здоровым мужикам
работы не хватает.
Голодал я месяца три и думал, что уж совсем конец, как вдруг на рынке
услышал, что людей набирают для работы на Ферре. Что такое Ферра, я не
знал, но решил, что это уж никак не страшнее, чем голод.
Бросил я свои нехитрые пожитки - и на космодром. Там как раз
транспорт с вербованными отходил. Сплошь горемыки - такие же, как я.
С тех пор головной болью и мучаюсь.
Костер затихает. Пора спать.
Лен Брас
Костер затихает. Пора спать.
Спать... Когда же я последний раз спал? По-настоящему, глубоко, со
снами? Наверное, еще дома, на Эсте.
Нет. Никак не заснуть. Мучает один вопрос: "Кто?"
Инструктора еще там, в центре подготовки, предполагали, что в группе
пойдет кто-нибудь чужой. Теперь и я чувствую, что рядом - враг. Но кто?
На привалах я незаметно осмотрел багаж и личные вещи членов
экспедиции, но ничего подозрительного не обнаружил. И все равно чужой
есть! Просто он очень осторожен.
Арвин Най? Крепкий, немного странный парень... Нет, не похож на
подсадку. Хотя... Что я о нем знаю? Много лет на Ферре, поразительное
чувство опасности, остатки благородства и доброты... Разве это мешает за
хорошие деньги завести экспедицию в дебри, а самому раствориться в сельве?
Обратно без проводника не выберешься.
Капрал Пихра? Туповат, зол и подозрителен. От такого можно всего
ожидать. Но хитрости в нем - ни на грош. А главное оружие агента - именно
хитрость. Правда, проскакивает в глазах капрала что-то такое, чему
невозможно дать определение. Может, он вовсе не так прост, как хочет
казаться, и в этом-то и заключается его хитрость?
Буфи Илм? Известный биолог, обеспеченный человек, наука для которого
не средство существования, а работа для души. Задумчивый взгляд, очки в
тонкой золотой оправе... На такого подозрение падает в последнюю очередь.
Но, может, в этом-то и заключается коварный ход конкурентов?
Келин Квинн? Единственная женщина в группе. Красивая, не слишком
умная, очень уставшая то ли от похода, то ли от жизни. Проверка не выявила
ничего подозрительного, но... Только ли романтика позвала ее в джунгли?
Вако? С этим проще. За свои триста монет он согласится работать на
кого угодно. Правда... За пятьсот он с удовольствием продаст того, кто дал
ему триста.
Кто же еще? Носильщиков не осталось, так что...
Но кто-то же рылся в моих вещах! Кто-то искал карту сельвы или другие
документы, способные навести на Дерево!
Кто же еще? Остался один я. Может, это действительно я?
Надо заснуть, иначе так можно сойти с ума.
Буфи Илм
Надо заснуть, иначе так можно сойти с ума.
Капрал привалился к стволу дерева и храпит так, что ветки трясутся.
Счастливчик!
Келин смотрит на малиновые угли, обняв колени руками. Она ничего не
слышит, пребывая в каком-то своем, далеком от сельвы мире.
Небо - черное, без единой звездочки. Невидимые цветы распространяют
приторный аромат. В листве мелькают зеленые огоньки. Клещи щелкают
челюстями, пытаясь прокусить плотную ткань комбинезона.
От костра распространяется волна теплого воздуха. Трава и одежда
подсыхают, и недовольные пиявки, шурша, уползают в болото. Где-то кричит
беспокойная ночная птица.
Брас и Вако о чем-то шепчутся, склонившись над раскрытым вещмешком.
Вако, как всегда, гогочет, а Лен дергает его за рукав, чтобы не мешал
спящим.
Странный он какой-то, этот Лен Брас. И, конечно, вовсе не ботаник.
Путается в названиях цветов, зато прекрасно разбирается в химии и обладает
организаторскими способностями, более подходящими деловому человеку, чем
ученому. Достойный противник!
Что-то важное проходит мимо меня.
Все стараются делать вид, что у нас обычная исследовательская
экспедиция, но в то же время каждый знает, что это не так. Для простой
научной экспедиции у нас удивительно строгий маршрут. Брас постоянно
сверяется со своей путевой запиской, не расставаясь с ней ни днем ни
ночью. У него есть цель, и мы движемся к ней на пределе человеческих
возможностей, почти без привалов, не говоря уж об остановках для сбора
образцов.
Каждый считает, что сосед ни о чем не догадывается. Например, я.
Ученый тюфяк, мямля, разбирающийся только в лягушках и пиявках. А ведь я
разбираюсь не только в биологии.
Наконец все засыпают. Даже Келин покидает свой далекий мир и роняет
голову на колени.
Один Арвин бодрствует. Он сидит и курит, уставившись напряженным
взглядом куда-то за круг света, в живую темноту сельвы. Я вообще никогда
не видел его спящим.
Подхожу к нему и усаживаюсь рядом.
- Арвин, - говорю тихо. - У вас есть мать?
Най вздрагивает, словно его ударили хлыстом. Он пристально смотрит
мне в глаза, а потом отвечает:
- Нет. Я сирота. Хотя... где-то на Эсте должна жить моя сестра.
- А почему бы вам не вернуться домой, не разыскать сестру?
- Най усмехается и хлопает себя по груди:
- Легкие, - коротко бросает он. - Я ведь здесь уже десять лет. Да и
жить на Эсте на что-то надо. В сельве на кусок хлеба всегда заработаешь.
Я согласно киваю, хотя знаю, что Арвин лжет.
Давно, когда на Ферре начали строить первые поселения и лагеря,
напалмом выжгли почти две тысячи гектаров леса, а на следующий день в
воздух поднялись облака желтой пыльцы. Люди вдыхали ее, и вроде бы ничего
не происходило. Но когда несколько колонистов попытались вернуться домой,
оказалось, что в их легких произошли необратимые изменения. Они уже не
могли дышать воздухом, в котором не содержалось пыльцы. Два десятка
посиневших от удушья трупов на космодроме Эсты доказали это с ужасающей
наглядностью.
Тогда попытались закрывать поселения колпаками, как это делалось на
спутнике Эсты - Велле, имеющей непригодную для дыхания атмосферу.
Ничего не вышло. Желтая пыльца таинственным образом появлялась под
герметичным колпаком.
Ферра оказалась в изоляции. Тот, кто прожил в сельве больше года, уже
никогда не мог вернуться на Эсту.
Но поток переселенцев, доведенных нуждой до отчаяния, не только не
поредел, но даже возрос. Сельва всем давала кусок хлеба, и перед этим все
ее ужасы оказались пустяками. Люди боялись нищеты больше, чем смерти.
Эту историю знают все. Но все же Арвин говорит не то, что думает.
- Вы привыкли к сельве? - спрашиваю я.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг