- Вы пешком идете в Москву? Кстати, мне думать нечего, потому что я вас
совершенно не знаю. Вы для меня такой же прохожий, как и все остальные. Вы
даже не представляете себе, как вы мне безразличны!
Она вдруг спохватилась, что говорит слишком много, и умолкла.
Ах, как она была красива! Как она мне нравилась!
Мне казалось, что она по чьей-то доброй воле идет по улице только для
того, чтобы ее увидели люди. Но я не переставал удивляться этому странному
безразличию прохожих. Лишь кое-кто мельком бросал на нее взгляд. Не чаще
даже, чем на меня! Нет, я не возмущался прохожими, в глубине души я
смеялся над их слепотой: равнодушно пройти мимо!.. "Эх ты, парень!" -
готов был я оглянуться и крикнуть вослед пижонистому фигляру, горделиво
прошествовавшему мимо нас, который даже не посмотрел на нее, а лишь меня
смерил высокомерным взглядом. Безразличие прохожих к моей спутнице
изумляло меня и где-то в глубине души успокаивало: мне легче и реже
придется ее оберегать от других. А такие пижоны - вон как тот! - пока
осмыслят, что они прохлопали, мы с ней будем уже далеко-далеко.
Она была так стройна! Белые туфельки на ее ногах выглядели очень мило.
Правда, носки их были изрядно побиты, хотя они были и новые. Ничего,
ничего... Конечно, это мини-платье в цветочках, хотя она пока что и была
школьницей, можно было бы сменить на более длинное.
Мы шли, молчали около минуты.
Грубовато, совсем нелюбезно, я вдруг спросил ее:
- Как вы знакомы с Ниготковым?
- Ах, это вы?? Вы все еще не ушли? - удивилась она.
- Что вы о нем знаете?
- Все.
Итак, сейчас я спрошу, и покров таинственности с розовато-фиолетовой
персоны спадет.
- Что все? - опросил я.
- Абсолютно все!
- Что он сделал?.. Скажите!
- Это семейная тайна.
- Говорите! - вскричал я. - Немедленно!
- Пожалуйста... - очень тихо сказала она, - никогда не кричите на меня
при всех... Я этого не заслужила.
- А где же?.. - задохнулся я. - Дома можно кричать?
Она вздохнула и сказала:
- Дом - это не улица...
- Что Ниготков сделал? - допытывался я. - Кто он? И что за семейная
тайна?
- Такая... И почему это, интересно, я встречным и поперечным прохожим
должна все рассказывать?
Я промолчал.
- Ну хорошо, - вздохнув, проговорила она через минуту. - Могу
сказать... Он упорно настаивает на разводе.
- На разводе?! - снова так вскричал я, что обратил на себя внимание
прохожих.
Она вскинула над большими глазами красивые брови (может быть, вскинула
чуть выше, чем следовало), округлила глаза и снисходительно, словно
умудренная долгим опытом добрая женщина, ласково спросила:
- Вы заинтересованы в нем? Вы что, его племянник или брат?
- А вы что, его жена?
- Увы! - задумчиво, печально покивала она головой. - И я мать троих
детей...
- Сколько же вам лет?!. - Я остановился, пораженный новыми фактами.
- Тридцать два. Пошел тридцать второй... Вы понимаете: детей ведь надо
воспитывать и кормить... А я одна.
- Где же вы работаете? - ужаснулся я, глядя на свои, ставшие какими-то
синими руки. Такого же цвета стало и все мое тело, и, конечно, лицо.
- Санитаркой в областной больнице, - просто ответила она. - Сами
представляете: ведра, тряпки, полы...
- Я завтра же пойду на ЭФОТ, - следуя за ней, решительно сказал я. -
Это наша фабрика. Экспериментальная фабрика особых и праздничных тканей. И
стану работать на любом месте. И не поеду в Москву на... - едва не
проговорился я. - Хотите, я буду вам помогать?
- Нет, мне подачки не нужны. Я справлюсь одна.
- Ну... не как подачки...
- Простите, пожалуйста! - виновато улыбнулась она. - Я не совсем
уместно пошутила. Вы не сердитесь?
- Не-ет... - поводил я плечами.
- Ну, ну, что вы?.. - решительно остановилась она передо мной. - У вас
что, нет чувства юмора?
- Возможно...
- Жаль! - вздохнула она. - Но не унывайте: и так как-нибудь проживете!
Я не унывал, но был подавлен. И она, наверное, видела, знала, все
понимала своим женским сердцем. Просто я был оглушен ее присутствием, был
слишком счастлив, что видел ее и слышал. И боялся потерять ее...
- Вы что, спите на ходу?.. Дядя Демид настаивает на разводе с тетей
Светланой! Вам нехорошо? О, простите! Я не думала, что вы поверите в такие
бредни: что я была замужем и вообще...
- Нет, нет... Ничего! Не волнуйтесь, пожалуйста... А кто эта тетя
Светлана? - безразлично спросил я.
- Мамина сестра.
- Так... - глубокомысленно протянул я, возвращаясь в более или менее
уравновешенное состояние. - Значит, он вам седьмая вода на киселе?
- Может, и восьмая.
- Как вас зовут? - довольно буднично спросил я.
- Устала я от ваших вопросов... - не тяжело, а просто глубоко вздохнула
она. - Меня зовут Лариса.
- Очень приятно! - протянул я ей свою руку, но она почему-то своей мне
не подала. - Разрешите, понесу вашу сумку, - нашелся я.
- Пожалуйста, - улыбнулась она. - Да у вас ведь чемодан!
- А меня зовут Константин, - сказал я. - Просто Костя. Дымкин.
И тут нам вдруг не о чем стало говорить.
После продолжительного молчания она оживленно сказала:
- Несколько дней назад я по радио слыхала песню. Там были такие слова:
"Наш Костя, кажется, влюбился, кричали грузчики в порту..."
"Она иногда выдавала такие сюрпризы, что я даже смущался.
- Портовые грузчики - ребята веселые... - с апломбом заметил я, открыл
свой пустой чемодан и положил в него ее хозяйственную сумку.
Мы подходили к огромным старым деревьям в конце улицы, где когда-то был
парк. Здесь я уже лет сто не бывал!..
- Лариса, а вы не знаете, кому ваш дядя покупает цветы?
- Цветы? Не представляю. Конечно, не своей жене, не тете Светлане. Они
вместе не живут уже два года.
- Он настаивает на разводе, а вы говорите, что они два года вместе не
живут?
- Ну и что? Не разведены юридически, но вместе не живут. Он считает,
что и дом, и почти все вещи принадлежат только ему. Вот он и требует
развода "по-хорошему", а тетя расходиться с ним вообще не собирается. Да
неприятно об этом говорить! Почему он вас так волнует? Давайте лучше не
вспоминать о нем! Хорошо? - улыбнулась она.
- Но он такого цвета...
- Какого цвета? - испугалась она. - Что это вас все мучает?
- Так, ничего.
- Значит, он покупает цветы для женщин... Ах, бедная тетя Светлана! Как
я ее понимаю!
Лариса сказала, что она должна меня оставить. Мы договорились с ней
встретиться на следующий день.
Я, счастливый, с легким пустым чемоданом помчался на автобусную
остановку, чтоб сразу же поехать к железнодорожным кассам и сдать билет.
Веселая и возбужденная, став золотисто-шафрановой, на остановку прибежала
Лариса. Оказывается, я едва не увез ее пустую хозяйственную сумку...
НЕОБЫЧНЫЙ ДРУГ
Наше первое свидание состоялось на следующий день, в десять часов утра
на пляже.
Мне это солнечное утро запомнилось на всю жизнь.
Мы купались, загорали и непрерывно болтали. Я, что мог, рассказал
Ларисе о своем странном цветовидении. Рассказал и о нашем с Вадимом
Мильчиным приключении в остинском лесу.
Она смеялась и удивлялась, как все здорово и смешно там произошло. И
сначала не верила моему рассказу, думала, я все выдумываю. В том числе и
про свое цветовидение. Когда я упомянул о Ниготкове, о том, как ошибся,
приняв за него совсем другого человека, Лариса сказала:
- Скорее всего это он гам и был. У него где-то там старинные друзья
живут.
- Но как же он успел появиться дома? - недоумевал я.
- Ну не знаю. Может, на вертолете прилетел.
В полдень мы сложили в сумку нашу одежду и пошли по берегу. Я включил
магнитофон, и мы под тихую музыку неторопливо брели, говорили о разных
разностях. Лариса что-то рассказывала о своей школе, о друзьях. Вспомнила
о своей младшей сестре Жене и вдруг загрустила, совсем сникла, перестала
говорить. Я спросил, что произошло. И она сказала, что в прошлом году ее
сестра Женя утонула... Пошла с подругой купаться и не вернулась...
Что я Ларисе мог сказать?.. Она забеспокоилась, что дома ее ждет мама,
и мы повернули обратно. Я проводил ее до дому. Предложил встретиться
вечером. Она сказала, что, наверное, сможет выйти, дала мне номер своего
телефона, и мы расстались.
Настроение у меня было плохое. Я съездил на нашу фабрику, вернулся
домой, и бабушка послала меня на базар... Часов в семь я позвонил Ларисе,
мне никто не ответил, и я пошел в кино. Так, чтоб отвлечься от некоторых
своих мыслей.
Дома я оказался часов в девять.
Со стола еще не убирали. Не дождавшись меня, семья только что
поужинала.
Из спальни с развернутой газетой появился отец.
- Садись, Костя, ешь, - недовольно сказала мне мать.
По тому, как отец сел на диван, я понял: он сел для долгой беседы.
- Ну как живешь, Костя? - спросил он. - Расскажи хоть!
- Что "как"?.. - торопливо принимаясь за еду, небрежно проговорил я.
- Давно я тебя не видел. Завтракаем без тебя: спишь; обедаем, конечно,
без тебя; ужинаем тоже без тебя.
- Я же не маленький.
- Да, большой, независимый... На обследование не едешь, на работу не
ходишь... Оставил пока эти пустячки? Инвалид третьей группы ждет
социального обеспечения! Позор!
Я ел торопливо.
- Еще котлетку положить? - спросила бабушка.
- Ценное предложение, еще две, - кивнул я и, чтоб отвлечь отца от
неприятных для меня разговоров, сказал: - Бабушка, вот к старости люди
мудрыми становятся...
- Не всем это. Костя, удается! - перебила она меня.
- Ну это верно, - согласился я. - Вот и тот... Один тут человек
ярко-фиолетового цвета, почти как клюквенный кисель... Вроде бы умный.
- Ты вот что, слушай, - сердито сказал отец, отведя в сторону хрустящую
развернутую газету, - оставь-ка людей в покое! А то взялся: тот такой,
этот сякой!
- Почти все люди всяких зеленоватых оттенков, а он фиолетово-сиреневый,
- сказал я. - Наш замдиректора по хозчасти. Представляете?..
- Все зеленые!.. Ты сам-то еще зеленый, чтоб обо всех людях без разбору
судить. Ишь взялся! Чем, спрашиваю, занимаешься?
- Дня через два начну работать.
- Где?
- В одном тут месте. Место неплохое. Очень хорошее! Смогу по
пятьсот-семьсот процентов плана давать.
- Это где же? - поспокойней спросил отец.
- Контролером в трамвайно-троллейбусном управлений. Я ведь сразу
безбилетников вижу. Они почти все одинакового цвета...
- Вот только сунься в трампарк! - отец схватил газету и быстро начал ее
складывать. - Нашелся контролер! Только попытайся. Я тебе дам семьсот
процентов! Ишь!.. Где полегче ищет. Пальцем указывать! Завтра-послезавтра
поезжай на обследование. Неизвестно, что с глазами сделалось, а он сидит.
Контролер! Чего ждешь, спрашивается? Пока отслоение сетчатки начнется? Или
глаукома, или совсем перестанешь видеть? Так? Уж ведь и ешь в темных
очках.
- Ну, отец, хватит, - сказала мать. - Он и сам не рад. А ты, Костя, об
этом подумай, что отец говорит.
Сложив газету, пожалуй, уже в шестнадцать раз, отец поспокойней сказал:
- Пора тебе, Костя, всю эту чепуху бросить. Хватит носиться! Все без
толку. Не школьник уже.
- Клюквенный кисель будешь пить? - вмешалась бабушка.
- Конечно! Три стакана.
Бабушка налила киселя полный стакан и, вопросительно взглянув на меня,
сказала:
- Ишь, какой красивый!
- Да, красивый, - кивнул я, глядя на серое содержимое стакана.
- А то чего это тебе, - совсем спокойно сказал отец, - по базарам
ходить, редиску покупать. Не старик же ты. Костя, не пенсионер...
Сегодня днем я по просьбе бабушки ходил на рынок за свежим луком и за
редиской. Около часа прослонялся у цветочного ряда, но Ниготкова так и не
увидел. И вот теперь вдруг я подумал, что ведь он цветы может покупать и в
другом месте. И даже в этот поздний час...
- Извините, скоро приду... - торопливо вставая из-за стола, сказал я. -
Очень даже вероятно!..
Цветы в это время продавали только около сквера у почтамта.
Я был у импровизированного цветочного ряда через десять минут.
Ниготков расплачивался за три огромные пепельно-серые розы!
Я позвонил Ларисе, чтоб она срочно приехала на Нахимовскую улицу к
спортивному магазину.
Когда я появился в условленном месте, Лариса уже ждала меня. Я еще
издали увидел знакомое золотисто-лимонное пламя.
- Ты напугал меня! Что случилось, Костя?
- Лариса, ты не могла бы по моей огромной просьбе под каким-нибудь
предлогом навестить своего дядю Ниготкова?
- Зачем еще? Поздно ведь, Костя.
- Он только что купил розы. Три огромные розы. Я должен знать, кому он
их преподносит!.. Понимаешь?!
- Нет, не понимаю.
- Ниготков не просто так фиолетово-сиреневого цвета. В этом я убежден.
Из всего, что мне о нем известно, ничто не объясняет мне его фиолетовый
цвет. И вот только эти цветы... Знаешь, Лариса, и Шерлок Холмс не упустил
бы такой детали: одинокий, пожилой человек - тем более фиолетовый! - и эти
цветы...
- Ты что, считаешь, что пожилой, одинокий человек не может дарить
цветы?
- Прости, Лариса. Все из-за этого Ниготкова... Но я должен выяснить:
если он покупает себе, для собственного удовольствия, я об этих цветах
перестану думать. Выброшу это из головы!
Мы быстро все обсудили. Чтоб случайно не обратить на себя внимание
друзей Ниготкова и не бросить тень на поздний визит Ларисы, мы с ней
договорились встретиться на троллейбусной остановке вблизи ее дома. На
третьем номере троллейбуса она от дома Ниготкова могла доехать до самой
своей улицы.
Прошло минут сорок, а Лариса все не появлялась. Да, конечно, надо было
мне остаться на Нахимовской улице и ждать ее недалеко от дома Ниготкова!
Начали сгущаться поздние летние сумерки...
Я уже давно обратил внимание на этого дядю с собакой.
Он стоял за киоском, в котором продавали мороженое. Мужчина был
грязного сизо-розоватого цвета. Огромную, забитую собаку прекрасного
песочно-бежевого свечения он держал на "поводке" - на какой-то толстой
веревке, гнилой и негнущейся. Мужчина одной рукой то и дело прикасался к
огромному козырьку своей сизой фуражки, а другой рукой дергал за поводок.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг