Я не глядел ни на Ниготкова, ни на его паству. Я глядел на сто свечей,
плавающих посреди озера. Мне было понятно: жертву собирались принести
сразу же, как только погаснет последняя свеча.
- Кто ты? - мягко, как-то вкрадчиво спросил меня Ниготков, продолжая
держать девочку за плечо и напряженно вглядываясь в полумрак.
Я стоял неподвижно, не отвечая на его вопрос. Вырванные из
экстатического, восторженного бреда, молчали и его единоверцы.
- Что тебе надо здесь?! - осознав смысл сложившейся ситуации, лишившись
вдруг своего напускного благолепия, взорвался Ниготков. - Зачем явился?!
Я где-то мельком слышал, что вот такие "оживители" воды и им подобные
дико боятся посторонних, считая их посланниками дьявола. А тем более Игорь
Словесный надоумил меня тогдашней своей "догадкой".
И негромко, но внятно я проговорил:
- Я антихрист. Я пришел спасти Евгению.
Эффект был более чем потрясающий.
Девочка, мотнув плечом, вырвалась от Ниготкова и бросилась на мой
голос, в полумраке едва различая меня.
- Куда ты, к антихристу?!. - закричал Ниготков.
- Уведите меня домой! - кричала девочка, пробираясь по скользким
неровным камням. - Вы же не с ними! Я знаю!..
Запинаясь, едва не падая, я бросился ей навстречу. Прижал ее горячую
голову к своей груди и будто чужим голосом сказал:
- Ничего не бойся! Ты спасена! Спасена.
- Пойдемте на землю! - быстро шептала она. - Надо быстрей уйти
отсюда!..
И в эту минуту в моем теле появилась какая-то необыкновенная легкость,
а на сердце стало невыразимо светло и спокойно. Как тогда, в деревне,
когда я после грозы глядел на близкую радугу, перед тем как вдруг услышал
крик ребенка...
И в этом подземелье вдруг что-то переменилось. Вокруг темного, тускло и
лениво мерцавшего озера белые берега неожиданно стали тускнеть, стали
темнеть и камни вокруг, будто "снег", быстро-быстро начали таять. Казалось
теперь, что все вокруг покрыто белесым, пепельно-серым не то мхом, не то
лишайником.
И все разноцветные люди на берегу темного озера стали заметно
утрачивать свои характерные цвета - они все ярче светились незнаемым
цветом тау.
- Нет, ты не антихрист! - исступленно кричал Ниготков. - Не антихрист
он! Не верьте ему!.. Да что же это?.. - Он упал на колени. - Пойте
"Милость мира"! Молитесь, дети мои!..
- Я вижу всех вас! - сказал я. - Вы знаете. И если хоть один из вас
сдвинется с места, я обрушу на вас этот свод. И вы, минуя чистилище,
окажетесь в аду.
Как легко вот таких суеверных запугать всякой чертовщиной! Честное
слово, мне даже жаль их стало. И самому неприятно от тех слов, которые я
только что произносил. Но я вынужден был разыгрывать этот спектакль до
возвращения Руслана с другими людьми. Ведь мне было понятно, что какого-то
там сверхъестественного антихриста они боятся раз в десять больше, чем
пистолета, который дал мне Кукушицкий.
На круге посреди озера погасла последняя свеча.
Вцепившись ногтями, девочка до боли сжимала мне руку.
Я наклонился и шепнул ей:
- Ты не бойся, ладно? Ничего со мной не бойся!
- Ладно! - убежденно прошептала она.
Мне показалось, что некоторые из "жрецов" незаметно приблизились к нам,
пока мы разговаривали. Все бледно-тау-цветные, они стояли полукругом, как
тогда в лесу.
- Эй, куда ты лезешь! - грубо крикнул я. - Эй, ты!.. Я ж тебе сказал!
Сейчас, - шепнул я девочке, - я выстрелю. В воздух, ты не бойся.
- Страшно боюсь... - прошептала она как будто даже весело.
Я немного отошел от нее и выстрелил на ту сторону, вверх над озером.
Сдавленный гул заколыхался вслед за выстрелом и затих.
Подземные отшельники лишний раз уверились, что я действительно вижу их
в этой кромешной тьме, и никаких попыток что-либо предпринять больше не
делали.
И вот - наконец-то!.. - где-то вверху над нами, на самой вершине башни,
"ведущей на небеса", что-то застучало, забрякало, зазвенело.
С того момента, как эту пещеру оставил Руслан, прошло минут сорок.
Над сводом, куда вонзалась эта бревенчатая башня-лестница с белыми
оконцами, послышались торопливые голоса.
В далекой вышине кто-то внятно сказал:
- Ребята, вот он, по-моему, ход!.. Это дверь. Вот ручка!
- Ну и чертовщина, - ответил ему другой. - Придумают же!
Что-то заскрипело, звякнуло. Что-то там со скрежетом, сильно стали
ломать.
- Не сорвись: ступеньки скользкие...
Где-то там, высоко под сводом пещеры, ударил яркий, ослепляющий свет.
Луч туда-сюда метнулся по стенам вверху, по стенам же, причудливо
неровным, начал спускаться ниже, ниже.
- Эй! - крикнул Руслан. - Костя, как дела? Жив?
- Нормально, - задрав голову, сдавленным голосом ответил я. - Вас
сколько там человек?
- Хватит... - безразлично сказал Руслан. - Ребята, не лезьте же вы все
разом! Гниль ведь - вся эта башня. А то один там сорвется - и разом всех
посшибает.
Сквозь веки я все явственней ощущал теплый и ровный световой фон. Я
потихоньку открыл глаза. Пещера была освещена обыкновенными карманными
фонариками. Только слишком уж ярко, как мне показалось...
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Я даже не заметил, как постепенно во всех окружавших меня людях почти
бесследно растаял незнаемый цвет тау. Больше не виден был и тот белесый
налет, который, кроме озера и людей, покрывал все вокруг и который я
принял за иней. Я понял, что так виделась мне какая-то подземная плесень.
Так вот откуда седой, мертвенный след на траве!.. Перегнившая до брожения
болотная почва прилипала к подошвам посетителей пещеры, и они на своих
ногах вместе с болотной гнилью выносили на поверхность споры грибка,
который и поражал траву! Так появилась белесая тропа, которую я увидел
вечером...
По скользкой лестнице внутри башни мы с Женей поднялись на поверхность
земли. Когда я вышел из сеновала, у меня закружилась голова. Наверное, я
слишком устал за последние дни. А может, голова кружилась оттого, что
здесь, на поверхности земли, был такой свежий утренний воздух - не то, что
в затхлом подземелье. Или потому, что чистейший свет, разлитый над лесом
по восточному небосклону, слепил меня своей прозрачной бездонностью.
Когда я снова почувствовал себя легко и уверенно, я увидел, что слабые
тау-цветные оттенки из всего, что меня окружало, совершенно исчезли.
Я видел, как видел прежде! Как все!
У меня было такое ощущение, как будто я после очень долгих странствий
вернулся домой. Я поднял голову. Над зелеными, близкими и далекими лесами
светилась огромная бледно-палевая заря. А над ней простиралось
хризолитовое, а выше бирюзовое, а еще выше, над самой головой, синее небо!
Мы с Женей медленно пошли по старой, заросшей дороге.
Девочка молчала, смотрела по сторонам, словно кого-то надеялась
увидеть. У нее было такое выражение лица, как будто она что-то пыталась
вспомнить.
И до чего ж она была бледна и худа. Огромные глаза да торчащие ключицы.
А на скулах шершавые, розоватые лишаи.
Мы шли с ней медленно, просто так, пока "оживителей" воды извлекали из
подземелья и пока там, в сеновале, что-то выясняли и уточняли. Вокруг было
очень тихо. С каждой минутой лес и окрестные поляны становились светлей и
теплей. На деревьях давно уже щебетали и кричали птицы. А в близкой
деревне орали петухи.
- Сейчас май? - вдруг спросила она. - Или какой месяц?
- Уже июнь. А что?
- Просто так... А как вас зовут?
- Костя. Фамилия - Дымкин.
Мы с ней отошли от мрачного тяжелого сеновала метров на двести.
- Когда тебя украли? - спросил я.
- Давно, - ответила она и задумалась. - В том году, а может, и раньше.
Тогда тоже было лето... Я купалась, а потом пошла домой. И брат Диомид
позвал меня в свою машину... А когда мы отсюда домой уедем? Я уже маму
плохо помню, - виновато улыбнулась она. - Вспоминаю, вспоминаю...
- Скоро. Часов в восемь сегодня утром ты будешь дома! - улыбнулся я ей.
- А где же ты жила?
- Теперь? Или давно?
- Где тебя прятали?
- Под полом у брата Диомида. Там есть маленькая комнатка. А двери из
толстых-толстых белых досок. Он меня давним летом завел туда, и я там все
время жила. И еще там Оля была. Она там еще раньше меня жила. Мы с ней в
куклы играли или вышивали. Но ее брат Диомид с миром отпустил домой, и я
осталась одна.
- Страшно было?
- Скучно... Да и страшно, когда брат Диомид свет выключал.
До заросшей дороги мы по кругу не дошли метров пятьдесят.
По этой дороге, снизу из туманной низины мчался мотоцикл.
Еще не поравнявшись с нами, мотоцикл остановился...
(Я увидел, как по той же дороге из низины, словно сумасшедший мчится,
высунув язык, Джек...)
С заднего сиденья мотоцикла соскочила девушка, остановилась, замерла,
глядя на нас.
Мотоциклист покатил к сеновалу.
- Это Лариса, - улыбаясь, глянув на меня, спокойно сказала Женя. - Моя
сестра.
Я и так видел, что это Лариса.
Она бежала к нам.
- Женька!!. Женя!.. - побледнев, закричала она. - Неправда! Неправда!..
- Подбежала, схватила ее в объятия...
А девочка улыбалась и не по-детски сдержанно смотрела на Ларису с
выражением снисходительного удивления. Сквозь ее наивную доброту и
спокойную улыбчивость просвечивало все ее непонимание невероятности
происходящего: очевидно, она всегда была уверена, что такая встреча
обязательно произойдет.
А вокруг, радуясь не меньше нас, носился Джек.
Я только теперь обратил внимание, что Лариса в ярко-зеленом, с
изумрудными отливами платье. Да, волосы у нее каштановые,
золотисто-умбровые. Цвет лица - персиковый. А глаза!.. Зеленые, каких я
никогда не видел. Зеленые, небесно-зеленые - такой иногда бывает средина
весенней зари...
У меня снова возникло такое ощущение, как будто я только что вернулся
домой из далеких и долгих странствий.
- Лариса, - сказал я, - когда ты подбежала к нам, я вспомнил, что ты
говорила мне о ней, о Жене. А до той минуты и не догадывался, что это
именно она и есть.
- Что говорить... Ведь мы считали, что она утонула. Ах, Женя, Женя! А
как мама узнает?..
- Ее надо подготовить, - сказал я. - Вначале надо сообщить вашему отцу.
- Мама же все знает! - неожиданно заявила Женя. - Она ведь цветы мне
посылала с братом Диомидом - розы. И велела ждать и терпеть... И не
плакать до самой встречи... Он мне говорил...
Так вот для чего он покупал розы! Мы переглянулись с Ларисой и ничего
не стали объяснять Жене.
Приехала медицинская машина, а за ней милицейская. Из широченной двери
пепельно-черного сеновала вышел и побежал к машине Руслан. Я его даже не
сразу узнал, видя его в обычной разноцветной одежде.
Мы пошли к угрюмому сеновалу, где перед дверью уже стояли две
автомашины, мотоцикл и толпилось немало народу.
Навстречу нам быстро шел высокий строгий человек. Из-под его плаща
виднелся краешек белого халата.
- Вас как зовут, девочка? - спросил он. - Женя? Как вы себя чувствуете?
- Хорошо, - пожав плечами, тихо проговорила она.
Врач горько усмехнулся.
- Ну, пойдемте, Женя, в машину, - сказал он. - Здесь еще свежо. Скоро
мы вас отвезем домой...
Когда мы проходили мимо широко открытой двери диковинного сооружения, я
приостановился. Из внутреннего полумрака пустого строения, как бы
проявляясь на фоне темного экрана, к обширному проему двери рядом с
Горшиным шел Ниготков. Он был уже не ниготкового цвета. Обычного цвета
лицо, руки, обычного цвета одежда. Только на коленях его песочно-серые
брюки были мокрыми и поэтому казались черными, будто заплатанными.
Следом за ним торопко шагал тот дядя, который отдал мне Джека...
Выйдя из сеновала, Ниготков мельком взглянул на меня, сделал рукой
неопределенное движение...
- Жаль, - сказал он, - не удалось мне с тобой по-настоящему
побеседовать...
- Побеседуйте, Демид Велимирович, лучше с прокурором.
- Все порушили... - провещал он и неожиданно остановился передо мной,
стоял на кривоватых ногах неподвижно, как на деревянных. - Все погубите!
Уж и водицы живой испить нет источника! И ты - запомни это - душу в
мертвую воду не вдохнешь.
- Вам кажется, что вы мудрый хитрец, Ниготков. Но вы просто помешались.
Раз ценой другой жизни взялись вроде бы оживлять воду! Но в обмен на жизнь
ребенка вы никогда не напьетесь, Ниготков. Вы уже пили, да только что-то у
вас все губы пересыхают.
В глазах его проступила перламутровая муть. Не знаю, было ли ему что
сказать. Раньше не говорил. А теперь не было времени. Повернулся он и,
будто и не останавливался, потопал за тем дядей, имени которого я не знал.
Ко мне подошли Лариса и Женя. Поверх нелепой рубахи на плечи девочки
был накинут чей-то плащ.
- Мы сейчас уезжаем, - сказала Лариса. - Здесь так врачи решили, что в
этой деревеньке Подлунной Женю у кого-то там уложат спать. Уж сколько
проспит, но непременно сейчас же. Ей это совершенно необходимо, потому что
она ночь не спала, да и нервно истощена. А то ведь пока еще до Остинки
добираться, да потом на электричке...
Я видел, что Лариса взволнована и говорит, говорит...
- Совершенно верно, - прервал я ее. - Прежде всего надо сделать все,
чтоб к ней начали возвращаться силы. А обследования - это дело третье. И
нечего ее тормошить. Хотя она вот и улыбается. А ведь устала.
- Да не устала я.
- Не устала! - вроде бы строго сказал я. А она все с лету понимала,
видела, какая это у меня строгость.
- Вы, Костя, - сказала она, завязывая на груди рукава плаща, - сильней
меня устали.
- Это почему же? - удивился я. - Я ведь взрослый.
- И потом он все-таки мужчина, - сказала Лариса.
- Ну и что, - сказала она. - Я привыкла к тернистому пути, а вы нет.
- Ох, ну и Женя!.. - вздохнула Лариса. - Слова-то у тебя какие:
"тернистый путь"! Я просто мечтаю, чтобы ты стала обыкновенной девочкой.
- Да уж ладно, стану, - поглядывая то на меня, то на Ларису, сказала
она.
Мы сели во врачебную машину. Доехали до деревни Подлипки. Там по мосту
переехали через реку и скоро были в деревне Подлунной.
В доме полной немолодой женщины - у сердобольной и предельно участливой
Татьяны Петровны - Женю напоили теплым молоком с медом и уложили спать.
Лариса уехала на станцию Остинку с врачами, которые должны были вернуться
за Женей в полдень. В доме с девочкой осталась одна хозяйка. Татьяна
Петровна села у окна вязать - специально, чтоб ее однообразное занятие
успокоило и усыпило Женю.
С берега реки я вернулся часа через три. Если б не дождь, краем
захвативший деревню (от которого я спрятался под какой-то обширной крышей,
где похрамывала одинокая лошадь), я пришел бы к дому Татьяны Петровны в
полдень, как собирался. А пришел вовремя. Женя, видно, давно уже
проснулась и скучала.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг