Михаил Клименко.
Отчего бывает радуга
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Ледяной телескоп".
OCR spellcheck by HarryFan, 21 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
ЦВЕТНАЯ КЛЯКСА
Утренний час "пик".
Автобус полон под завязку. Я втиснулся между спинкой сиденья и кассой.
Гляжу в окно поверх какой-то широкополой шляпы. В такие-то жаркие дни этот
толстый человек носит фетровую шляпу...
Автобус проезжал как раз мимо пристани, когда за окном я неожиданно
увидел ту самую золотисто-лимонную девушку. И сегодня вся она светилась
неправдоподобно чистым зеленоватым пламенем! До чугунного парапета, вдоль
которого она шла в сторону причала, было метров двести, но я сразу узнал
ее. Конечно же, это она - та, которая вчера вечером, проходя мимо игравших
на пляже волейболистов, так пристально и странно равнодушно глядела на
меня.
Дверь еще открыта. Я протискиваюсь, отчаянно пытаюсь пробраться к
выходу. Но звякает одна половинка двери, кто-то там поворачивается,
помогает закрыться другой. Пассажиры слегка удивлены моим неожиданным
рывком.
За спиной всем известный шутник требует моего внимания:
- Костя!.. Эй, Дымкин, это еще не фабрика. Остановка "Институт"! - И
смеется... Вроде бы намекает, что я в прошлом году не прошел здесь по
конкурсу.
Я не оглядываюсь. Автобус покатил.
Невольно в сотый раз начинаю вспоминать и размышлять о недавнем
событии, перед которым над деревней прошла гроза с сильнейшим ветром, с
оглушительными раскатами грома. Потом стало тихо, быстро вышло яркое
послеполуденное солнце и осветило мокрый высокий лес за рекой. А над
лесом, перед занавесом темно-лазурной тучи, появилась близкая радуга...
Тогда-то едва и не произошла трагедия. В ту критическую минуту и
возникло в моем зрении удивительное отклонение, которое никак не
проходило.
Я видел как и прежде, но с той лишь разницей, что дома, вода, доски,
машины, облака, камни, то есть все неживое, виделось мне белым, черным и
серым. Как в черно-белом фильме или на обыкновенной фотографии. А вот люди
вместе с их одеждой, деревья, трава, животные и птицы были какого-то
одного и того же цвета, и, что самое поразительное, цвет этот был мне
совершенно неизвестен. Я его никогда в жизни не видел и до сих пор не
знаю, с чем его можно сравнить. Меня преследовало неотвязное желание всем
рассказать об этом безымянном цвете, но в то же время я прекрасно понимал,
что бессилен это сделать. Я мог лишь сказать, что незнаемый тау-цвет (как
я его про себя называл) являлся дополнительным цветом к
фиолетово-сиреневому, образованному крайними цветами солнечного спектра,
один из которых уходит в инфракрасную, а другой в ультрафиолетовую часть.
Загадочный тау-цвет был и не желтым, и не зеленым, и не синим, и не
красным. Просто какая-то чистая и светлая смесь всех цветов неизвестной
мне радуги.
На четвертый или пятый день я заметил, что во всем, что светилось
тау-цветом, я начал улавливать пусть и очень слабые оттенки естественных
цветов, как будто тот или иной живой объект был подсвечен невидимым
цветным фонарем или окутан легчайшей дымкой. Но моя радость была
преждевременной. В воскресенье вечером на пляже я, к ужасу своему, увидел
и понял, что это какие-то не те цвета. Что все это значило, пока что я
понятия не имел.
И вот вчера, когда начала спадать жара, на пляже появилась та девушка,
как золотисто-зеленое пламя под серым, безоблачным небом. Она была
единственным зеленовато-лимонным пятном среди тау-цветных деревьев,
множества того же цвета загорающих. Неторопливо шла с кем-то по серому,
рыхлому и глубокому песку, мимо скинутых одежд - черных, белых, серых с
черными полосками, серыми цветочками, белыми квадратиками...
Я как раз играл в волейбол - и остановился как вкопанный, когда вдруг
увидел этот золотисто-зеленый горящий силуэт. Проходя мимо, она совершенно
равнодушно, можно сказать, потрясающе равнодушно и в то же время как-то
пристально посмотрела на меня. Ничего не понимая, я глядел на нее. Стало
вдруг темней. Может быть, просто солнце зашло за облако... Нет, было
безоблачно. Я так и стоял с мячом в руках... Все, кто был в игре,
требовали мяч...
Кажется, она училась в седьмом классе, когда я учился в девятом. Как
она изменилась, повзрослела!..
Золотисто-зеленым в девушке было все: и лицо, и руки, и платье, и даже
сандалии. Чем дальше она уходила, тем больше менялся ее цвет. Скоро она
стала золотисто-лимонной и исчезла среди уходящих домой, среди деревьев...
Чем дольше я на нее глядел, тем темнее становилось вокруг, а этот самый
тау-цвет стал прозрачнее, как бы незаметней. После того как я увидел
светящуюся девушку, незнаемый цвет утратил то неопределенное значение,
которое меня тревожило и тяготило, и стал восприниматься как нейтральный
фон.
В моей цветослепоте все было непонятно. Я снова с беспокойством подумал
о своем здоровье: теперь меня меньше всего волновала сама аномалия
цветозрения - за этим скрывалось что-то поважней...
После отпуска я вышел на работу в среду, на второй день после того
происшествия в деревне. Три дня кое-как проработал, думал, все пройдет. Но
диковинная цветослепота не только не проходила, но приобретала все более
странные формы.
Цветотонировщиком я больше работать не мог. Поразительно: такой недуг
обрушивается именно на колориметриста-тонировщика, на человека, вся
трудовая деятельность которого связана с цветом! Колориметрист, который
различает лишь белое, черное и серое да еще какой-то тау-цвет, - в этом
было что-то трагикомическое.
Я ехал на фабрику, чтоб сегодня же, в понедельник, уволиться или
перейти на другую работу.
Наконец-то автобус останавливается. Здесь выходят почти все. Дальше еще
две остановки - и конечная. Около фабрики шофер постоит чуть подольше.
Пока пассажиры выходят, шофер, как всегда, по репродуктору объявляет:
- Фабрика ЭФОТ. Билеты в автобусе на пол просьба не бросать... - и
закуривает, это я вижу, обходя автобус.
То, что это фабрика, и без него все знают. И правильней было бы
сказать: "Остановка ЭФОТ", потому что ЭФОТ - это значит "Экспериментальная
фабрика особых тканей". И никакого отношения к фотографии, как думают
многие, не имеет. Это название старое. Теперь официально она называется
иначе: "Экспериментальная художественная фабрика праздничных и особых
тканей". Но все привыкли к короткому старому слову, и никого уж не
переучишь.
С заявлением об увольнении мне надо было зайти к директору. Я прошел
через проходную. Во дворе фабрики через траншею был перекинут узкий
мостик, сколоченный из свежих серых досок. Недалеко справа, над этой же
глубокой траншеей с выброшенным на стороны темно-серым грунтом, над новыми
водопроводными трубами, был перекинут другой такой же мостик. По одному
люди шли в одну сторону, по другому - обратно.
И вдруг за тем мостком, в дальней стороне двора, куда только что вдоль
высокого забора, гремя пустыми флягами, укатил грузовик, я увидел яркое
цветное пятно - одно-единственное во всем, что меня окружало. Нечто
слепящее фиолетово-розовое...
Там, слева от проезжей части дороги, под развесистыми тау-цветными
акациями, у кучи выброшенного грунта стояли трое. Двое из них были цвета
тау и почти сливались с такого же цвета деревьями и травой. Я бы на них
никогда и внимания не обратил. А вот третий среди нейтрального,
безразличного для меня тау-цвета, на фоне черно-серого грунта светился
яркой сиренево-фиолетовой кляксой.
Я стоял на мостике, словно коряга на быстрине. Люди спешили. Кто
выражал недовольство, кто шутил: "Ну, приятель, нашел где досыпать!.."
Я боялся, что далекое цветное пятно вдруг расплывется и тогда я не
смогу узнать, кто там из троих и почему такого яркого фиолетового цвета.
Не отрывая от кляксы взгляда, я сошел с мостика и побежал по правой
стороне траншеи. И чем ближе к ним подбегал, тем интенсивней, ярче
становился цвет того человека.
Запыхавшись, я взлетел и остановился на склоне глиняной кучи. Трое
мужчин стояли на краю большой квадратной ямы и не спеша обсуждали какой-то
вопрос, похоже, касающийся прокладки труб, которые из этой ямы расходились
по разным направлениям.
Когда я, тяжело дыша, остановился на куче высохшего грунта, все трое с
удивлением повернулись ко мне. Один из них был директор фабрики Павел
Иванович. Другой - мой тезка, Костя-автогенщик. Он был в брезентовой робе,
стоял с горелкой в руках, от которой к баллонам тянулись черные шланги.
А этот, третий, в длинном фиолетово-сиреневом макинтоше, стоявший на
разлапистой задвижке на краю ямы, был не кто иной, как Ниготков,
замдиректора по хозяйственной части. И не только его длиннущий макинтош
вызывающе переливался розовато-фиолетовыми разводами, но и руки, лицо,
шляпа, туфли - все светилось яркими ядовито-сиреневыми оттенками.
- Ну что, товарищ Ниготков?! - не глядя под ноги, соскальзывая с сухих
комьев, громко спросил я его. А сам продолжал взбираться по склону серой
глиняной кучи. - Как дела? Как самочувствие?.. Ничего такого, Демид
Велимирович, не чувствуете у себя за спиной? И никакого такого
беспокойства нету, а?..
Все трое снизу, с края ямы, в недоумении глядели на меня.
Территориальный грузовичок с коротким кузовом пропылил между забором и
траншеей в сторону проходной. В красильный цех повезли фляги с краской...
- В чем дело, товарищ Дымкин? - так и не опустив удивленно поднятых
мохнатых бровей, спросил меня директор, когда грузовик проехал и стало
тихо.
Как бы краем сознания я поймал себя на мысли, что мою необъяснимую
неприязнь, этот горячечный наскок никакой логикой не оправдать. Здравый
смысл будто нашептывал мне издалека, подсказывал: очнись, остановись-ка...
Но я почему-то был в таком взвинченном состоянии, что руководить своими
эмоциями не мог. А для того чтоб сдержаться, не хватало самой малости.
Взять бы себя в руки да чуть поразмыслить, взглянуть на себя со стороны...
- Он что?.. - тихо спросил Ниготков директора. - Видно, из драмкружка
парень?..
Ярко-сиреневый, весь в фиолетовых и розовых разводах (будто какой
диковинный попугай), Ниготков сел на задвижку и, чуть склонившись, стал
внимательно разглядывать переплетение труб в яме.
Да, действительно, странная картина была перед моими глазами. Если не
считать того, что нейтрального цвета тау были деревья да директор с
Костей-автогенщиком, - все остальное вокруг было белое, черное и серое. И
лишь один Ниготков тут такой цветной. Этакий гранат, багровый фурункул
или, может, кочан цветной капусты сидит на краю ямы и разглядывает трубы!
Я сразу заметил, что от моих слов вся его попугайски сиреневая расцветка
подернулась тенями, омрачилась сливяно-сизыми потеками...
Он вдруг поднялся. Стоял, топтался в ярко-сиреневом длинном своем
пыльнике, в начищенных, с утра зловеще поблескивающих черно-пурпурных
туфлях. На голове его слегка набекрень сидела ярко-фиолетовая шляпа. Его
лицо теперь было с насыщенным синевато-металлическим оттенком, словно
покрытое гибкими пластинами свежей окалины. Такого же цвета были и его
руки.
Директор глядел на меня, я - на Ниготкова.
Конечно, я был чересчур взволнован и поэтому не отдавал себе отчета в
том, что веду себя не очень-то разумно. Они и представить себе не могли,
что я вижу, а тем более, почему фиолетовый цвет, эта клякса Ниготков до
такой степени вывел меня из равновесия.
Костя-автогенщик, не обращая на нас внимания, открыл краник горелки. Из
горелки закапал, струйкой полился на железный лист керосин. Костя чиркнул
и швырнул спичку в растекшуюся по листу жидкость. Вспыхнуло, сильно
зашипело широкое бесцветное пламя.
- Ничего такого, - стараясь перекричать шипение, громко спросил я
Ниготкова, - ничего такого не можете, товарищ Ниготков, вспомнить про свои
подходы, про свое штукарство? А?..
- Это что же такое?.. - повернувшись к директору, недоуменно спросил
Ниготков. - В чем дело? - приподнял он свои прямые плечи.
- Послушайте! - развел директор руками. - Что наконец происходит? Вы,
Дымкин, переходите все границы!
- Еще не перешел, - сказал я. - Может, и перейду.
- Дымкин, - повысил голос директор, - вы почему не приступаете к
работе? Объяснитесь!.. Что вы мне, понимаете, здесь утренний спектакль
устраиваете?
- Молодой человек того... - снисходительно улыбнувшись, сказал Ниготков
и выразительно покрутил у своей фиолетовой шляпы синевато-свинцовыми
растопыренными пальцами. - Недоспал. Молодежь! Прогуляют, а потом
бесятся!..
Он повернулся к бензорезчику и дружески засмеялся. Тот никак ему не
ответил, лишь улыбнулся чему-то своему и по трапу стал спускаться в
котлован.
- Вообще-то, Павел Иванович, нарушение техники безопасности: с горящей
горелкой спускается, - сказал Ниготков директору о Косте-бензорезчике. -
Не следим за людьми. Не беспокоимся.
- Вы, товарищ Демид Ниготков, - крикнул я, - лучше бы за собой
последили! Побеспокоились бы о себе, а?!.
- Константин Дымкин, стыдитесь! - закричал на меня директор. - Имейте в
виду, за опоздание, за недозволенное поведение в рабочее время получите
выговор. Вам ясно? Чего вы не в свое дело вмешиваетесь? Идите! А за
оскорбление в служебное время Диомида Велимировича ответите сполна.
Я слушал слова директора, кивал головой, а сам не отрывал глаз от
Ниготкова. Когда я сказал, чтоб он лучше за собой последил, его лицо стало
таким же пурпурно-черным, какими были его зловеще поблескивающие туфли.
- Посмотрите, какое у него лицо! - сказал я. - Посмотрите, что
происходит с этим фиолетовым человеком! А потом говорите.
- Что значит фиолетовый?! Вам дурно, Диомид Велимирович? - участливо
спросил Ниготкова директор. - Что с вами? Ну, я это так не оставлю.
Не-ет!..
- Все-таки это такое оскорбление, Павел Иванович, - садясь на
разлапистую задвижку, качая головой, проговорил Ниготков. Фиолетовым
платком он вытер черно-пурпурный взмокший лоб. - Да, мне действительно
стало дурно... Потому что вот такие наскоки молодых хулиганов меня всегда
пугали. Своей необузданностью, недомыслием!..
Костя-автогенщик погасил тонкое, словно свечное, отлаженное пламя.
Горелка хлопнула, чуть задымила. Костя из ямы уставился на нас, улыбчиво
глядя то на меня, то на директора и Ниготкова.
- Имейте в виду, Дымкин, - очень строго сказал директор, - вызовем
специально врача и проверим вас на трезвость. А там посмотрим.
Мне и самому стало как-то неприятно из-за этого почти бессмысленного
наскока: с чего это, действительно, налетел вдруг на человека? Какие-то
там ассоциации? Ну и что из этого?..
Горячка почти бесследно с меня слетела, и я, пристыженный, побыстрее
ушел.
ФЕНОМЕН РАДУГИ
В нашей мастерской все, кроме меня и Эммы Лукениной, уже приступили к
работе.
- Здравствуйте, - сказал я угрюмо, зная, что сюда я пришел, можно
сказать, в последний раз, во всяком случае, на работу в последний раз.
- А, привет, привет! - прервав свое бодрое "трам-пам-пам",
приветствовал меня длинный Борис Дилакторский. Он стоял на стуле и
стаскивал со шкафа "гарнитур" (лист с девятью глубокими ячейками для
смешивания красок). - Ну, как дела? А что, собственно, происходит? А,
Костя?.. Хмурь какая-то, вот-вот дождик капнет?
- Увольняюсь я...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг