забывший свои обязанности кашевара, и Нарендил, которому не терпелось
напоить коней. Работа получилась неприятной. К удивлению и досаде всех
троих, у источника было полно орков, вернее, орок, женщин, - числом никак
не менее пятнадцати, не считая детенышей при них. Орки, видно,
обеспокоились, не наложили бы чужеземцы жадных лап на вонючую утварь,
затопленную в ручье. Беспокойство пересилило страх, и каждая пришла за
своим добром. Теперь они толклись на бережку, щерясь от слишком яркого
вечерного света, отпихивали друг дружку, царапались и приглушенно
бранились; одна волокла из воды тяжелый котел, подцепив его палкой и охая
от натуги, другая пыталась пролезть низом, между топчущихся ног, никак не
могла дотянуться до своего горшка и получала только пинки... Эльфы подошли
уже совсем близко, когда одна из орок случайно подняла на них глаза и
испустила знакомый визг. Пять или шесть тварей кинулись прочь, остальные
рухнули на землю, прикрывая головы руками. Но Тингрил снова прокричал: "Мы
не тронем вас!", и они вернулись к прерванному занятию.
- Вот это и есть женщины орков? - спросил Нарендил, наполняя водой кожаное
ведро. Тингрил молча кивнул.
- Удивительное дело, - улыбнулся Элуин, - я и не думал, что у них есть
женщины. У орков... Многие говорят, что орки родятся из камня, вроде
гномов...
- У гномов тоже есть женщины, - насмешливо сказал Тингрил. - Весьма
достойные леди, не в пример этим тварям.
- Ты шутишь, предводитель? - ошеломленно спросил Элуин.
В его роду спокон веков не любили гномов и брезговали любыми известиями о
них.
- Нет.
- Женщины гномов... - пробормотал Элуин, осторожно погружая в воду второй
котелок. - Надеюсь, хоть с ними-то меня судьба не сведет.
Воды нужно было много. Спустились к источнику еще раз, а потом еще. Орки
перестали бояться и загомонили вовсю. Было похоже, что они все время
ссорятся, враг их знает, за что, - то ли за прежнее, то ли сейчас посуду
не поделили, - но кричали все сразу, неумолчно и пронзительно, словно
чайки над лодкой рыбака.
Теперь их можно было хорошо рассмотреть. Женщины-орки оказались во всем
достойны своих господ и повелителей. Безобразные, длиннорукие, косматые и
раскосые, со шрамами и кровоподтеками на темных лицах, не разберешь,
молодые или старые. Золотоволосых среди них не было, но, на удивление
младшим эльфам, попадались орки со светлыми гривами: не то русые, не то
грязно-седые. Все они, подобно оркамвоинам, носили штаны и куртки, грубо
сшитые из кусков меха. Одни были босы, другие - в тяжелых башмаках,
похожих на лошадиные копыта. На многих были украшения - костяные и
золотые. Странно выглядели грязные пальцы, унизанные драгоценными
перстнями. "Они бы и рады обменять свои игрушки на мясо и хлеб, да слишком
далеко до тех мест, где с ними поменяются, - сказал Тингрил. - А золото
эти будто бы не служившие Мордору, само собой, добыли на войне". У двух из
них были совсем маленькие детеныши, у одной - привязанный к спине, у
другой - к животу.
Плач орочьих младенцев вторил воплям орок и вертящихся у тех под ногами
орчат. В глазах темнело от пронзительных криков и дурного запаха. И тут
одна из них, поймав взгляд Нарендила, что-то сердито крикнула, подхватила
с земли небольшой камень и швырнула в него. Эльф едва успел отклониться в
сторону. Другие орки последовали примеру зачинщицы. Камни один за одним
рассекали воздух, сопровождаемые злобными выкриками.
- О чем они кричат? - спросил Элуин.
- Хотят, чтобы мы ушли, - ответил Тингрил. Камни будто сами огибали его и,
похоже, он нисколько не растерялся. - Поносят нас.
- Это безумие, - сказал Нарендил, - они видят, что мы вооружены, и
все-таки нападают... - Но едва он, произнося эти слова, взглянул на
рукоять кинжала у пояса, каменный дождь сошел на нет и несколько орок даже
отбежали в сторону, надев горшки на головы.
- Нет, Нариндол, - усмехнулся предводитель, - это не безумие, это орочья
злоба. Тьма ведет их как бешеных собак - но до поры, покуда нет угрозы их
жизням.
Однако не все орки бежали. Не успел Тингрил договорить, острый камень
ударил Нарендила в плечо у локтя. Тот невольно схватился за ушибленное
место, и еще один камень разбил ему костяшки пальцев. Боль и гнев застлали
эльфу глаза, он сделал шаг в сторону орок - но тут же остановился. Что с
ними делать, не кинжал ведь пускать в ход? Ударить? Но разве не этого
хотят они сами - учинить драку? Притом, они женщины, хоть и орки, но
все-таки женщины... Между тем орки неверно истолковали его нерешительность
и развеселились пуще. Камни снова полетели часто, выкрики стали
насмешливее, не утратив при этом злобы. Нарендил как потерянный
вглядывался в хохочущие хари. Тингрил молчал. Элуин, видимо, тоже
растерялся. Но надо ведь было сделать хоть что-нибудь этим подлым тварям,
чтобы прекратить их торжество! Гнев иногда бывает на пользу. Нарендил
больше не раздумывал, все вышло само собой. Он увидел среди орущего сброда
орку-вождя: совсем небольшая и тощая, но горластая, эта вопила вроде бы на
слово впереди прочих, - те повторяли, гогоча, все, что она выкрикивала
первая. Нарендил сам не заметил, как очутился рядом с ней и ухватил за
шиворот. Остальные шарахнулись в стороны, но эта не смогла увернуться, и
Нарендил, цедя сквозь зубы самые ужасные проклятья Сумеречья, поднял ее и
сунул в воду, словно собаку:
- Остынь, дочь Мордора!
Глубины хватило, чтобы окунуть ее с головой, придавив загривок. От
неожиданности, или же от резкого холода, она не сопротивлялась. После
этого Нарендил счел себя отмщенным. Уже спокойно он вытащил мокрую тварь
на берег и разжал руку.
Орка упала на четвереньки. Она кашляла и плевалась, вода струйками стекала
со слипшихся волос, капала с одежды. Но когда она подняла лицо, эльф
отшатнулся. Давно он не видал подобного бешенства - орка пылала и
корчилась, как сосновая ветка, охваченная огнем. Другие орки, по своему
обычаю, хохотали над ней - и даже они на мгновение притихли, едва девчонка
обернулась; но тут же опять загалдели, показывая пальцами.
Мокрая орка в ярости швырнула несколько камней, ни в кого не попав. Зато к
ней вернулся дар речи, и она вновь принялась орать. Нарендил понял, что
орка обращается к нему. Орка выговаривала слова быстро и четко, в голосе
ее звучало злорадство. Но нельзя было понять, о чем она говорит (оттого,
вероятно, что Вестрон Мглистых гор еще в конце Третьей Эпохи перестал
походить на Всеобщий язык других племен). Как будто бы о конях: похожее
слово послышалось несколько раз... Орочья шайка прислушивалась с явным
одобрением. Слова сопровождались жестами, но и среди них не попадалось ни
одного понятного. Орка то скрещивала руки каким-то особым образом, то
сплетала пальцы, может быть, изображая мордорские руны, - и похоже было,
что она изо всех сил старается сказать эльфу о чем-то. Наконец она указала
направление - широкий взмах вытянутой руки наверняка означал именно это:
юго-восток, запад и снова юго-восток. Нарендил оглянулся на предводителя.
Тот сразу же спросил с легким раздражением:
- Долго ты будешь внимать мордорской крысе?
- Мне кажется, она говорит о чем-то важном, - сказал Нарендил, - может
быть, нам угрожает опасность, она показывает на восток... - Он осекся,
услышав смех Тингрила.
- Ты забыл, что я понимаю их язык. Это наречие не совсем похоже на то,
которое я изучил поневоле, но суть уловить можно. Она на разные лады
поносит тебя.
- Я так и думал, - сказал Нарендил. - Но она чему-то радуется, и все
остальные тоже. Может быть, ты не все понял?
- Прекрасная дева орков, - традиционная формула вежливости переводчиков
прозвучала в устах Тингрила ядовитой насмешкой, - желает сказать тебе, о
Нарендил, что мать твоя - дохлая лошадь, а отец - грязный равнинный орк.
Она указывает на равнины запада, дабы слушатели получше усвоили
особенности твоей родословной, а юго-восток - это путь, которым ты, по ее
мнению, будешь идти. Радуется она своему остроумию, и все остальные -
тоже. Довольно с тебя?
- И больше ничего?..
Тингрил улыбнулся невесело, как он один умел.
- Еще много чего, да все про то же. Она проклинает тебя по всем правилам
красноречия, принятым у ее народа: упоминает твоих предков, твоих
потомков, твоих женщин, всех эльфов вообще. И язык у девчонки на редкость
гнусный. Надеюсь, ты разрешишь мне не переводить это во всех подробностях?
- Я не могу понять... - медленно произнес Нарендил. - Странные твари...
Он никак не мог оторваться от созерцания сквернословящей и торжествующей
орки. В этот миг ему и впрямь хотелось постигнуть, каково это - быть
одержимым черной злобой, которая заставляет изрыгать бессмысленные
ругательства и радостно смеяться им. С легкой улыбкой на застывшем лице
вглядывался эльф в косматую девчонку, что подпрыгивала перед ним в такт
словам, - теперь она выкрикивала нечто вроде песни, должно быть,
родословная Нарендила перешла в баллады. Но вдруг она умолкла и сама
уставилась на эльфа, словно бы пораженная новой мыслью. С досадой что-то
крикнула остальным. Орка уразумела наконец, что ее усилия пропадают даром,
ибо предмет восхвалений не понимает ни слова. То-то он так улыбается!
- Ты... ты, ты, - заговорила она опять, - ты - падаль! Ты - навоз!
- Ойе! - воскликнул Элуин. - Как же это?
- Она говорит на чистом Вестроне, - сказал Тингрил, с прищуром глядя на
орку, - женщина... Кто теперь скажет мне, что они не воевали? На таком
Всеобщем их порода беседует только с пленными!
Он подхватил котелки и быстро зашагал вверх по склону. Младшие эльфы
последовали за ним.
Вечер ничем в сущности не отличался от других вечеров в пути. Эльфы
развели костер, напоили коней водой, когда она степлилась. Смолистый
аромат горящего можжевельника пересилил чады и смрады деревушки.
После ужина не пели - сидели возле костра и беседовали. В темном небе над
головами эльфов, над зубчатым краем гигантской чаши, загорелись яркие
звезды. Разговор сам собой обратился к преданиям Предначальной Эпохи, к
берегам Куйвиэнен, к первым дням славной и горестной истории Арды.
Вспомнили тех несчастных, которых похитил Черный Всадник. Они исчезли в
темницах Утумно, а спустя годы черные врата распахнулись, и оттуда вышли
полчища орков - так поется в песнях, так говорят Мудрые.
- Но возможно ли, чтобы орки были родней квэнди?! - горячо вопрошал Имлас.
- В них все омерзительно, они во вражде со всем миром и с Детьми Эру...
Это не может быть правдой!
- Ты говоришь, это невозможно? - негромко сказал Келион. - Но разве в
истории квэнди не было места отвратительному и темному? Вспомни хоть о
Феаноре, если не сыщешь более новых примеров.
- Ты равняешь принца нолдор со зловонными орками, - Имлас сказал это
излишне резко, - он, подобно многим другим, почитал Создателя Камней
превыше всех героев прошедших эпох.
- Я не говорил этого, - отвечал Келион. - Но в самом деле, когда Феанор
покинул Альквалондэ, Валар отвратили свои лица, как от любого деяния
орков, - лишь с большей печалью, наверное.
- Как ты можешь сравнивать, - горько сказал Имлас и замолчал, не
продолжив.
- Тебе, Келион, и вправду следует поискать других примеров, - заметил
Нарендил. Ему тоже нравился Феанор, но, восхищаясь тем, кто владел столь
многим, он и жалел того, кто столь многое потерял. - Нельзя смешать тьму
со светом. Пламенный Дух был светел, орки же - дети Черного.
Келион пренебрежительно усмехнулся.
- Нельзя смешать тьму со светом? Ты ведь не скажешь, друг Нариндол, что я
первый пытаюсь это свершить! О таком смешении повествует добрая половина
наших песен и сказаний.
- Маэглин глядел на Идриль - и ждал,
и любовь в его сердце становилась тьмой... -
вполголоса пропел Элендар. - Да, как будто ты прав. Но начало этой истории
не здесь. И кто расчислит пути зла, что приходит на место любви?
- Но все же оно приходит, - упрямо и мрачно сказал Келион.
- Сын Марвен говорил верно, - тихий голос Тингрила, как всегда, заставил
эльфов взглянуть на говорившего.
Сын Марвен был Нарендил. Марвен с Эйфель Даэн изо всех дочерей Сумеречья
была наиболее искусна в сложении песен. Тингрил прожил у нее несколько
дней, когда вернулся после освобождения из плена. Затем он снова уехал за
войском. Нарендил в эти дни был в Южном Сумеречье, с отрядом лучников, - с
тех пор как Тьма пришла в движение и до самой гибели Кольца ему нечасто
случалось бывать дома. Марвен рассказала сыну о странном госте немного. Он
не был им родней, не могло быть речи и о любви - Марвен по сей день
помнила отца Нарендила, погибшего в последний год Бдительного Мира.
Тингрил после войны не появлялся в доме у Эйфель Даэн. Уже на пути к
Мглистым горам Нарендил узнал, что предводитель и есть тот самый
Освобожденный Пленник, гостивший у матери. "Сын Марвен" звучало похвалой,
которую Нарендил принимал с удовольствием: мать он любил и гордился ею.
- Нариндол прав, - продолжал Тингрил, - в том, что орки - дети Черного.
Быть может, правы и Мудрые, и Проклятое Племя пошло от эльфов, которых
похитил Моргот. Только с тех пор наши пути разошлись так далеко, что проку
нет толковать о родстве. Они не дети Эру и нам не братья. Что с того, что
иные квэнди жестоки и несправедливы? Орел с перебитыми крыльями не станет
гадюкой, падший эльф не станет орком.
- Верно! - воскликнул Элендар. - Какова бы ни была их история, ныне имя им
- орки. Вы взгляните на них - где тут родство?
- Тяжелое наследство мы оставляем Смертным, - ни с того ни с сего вымолвил
Келион.
С тем они и отправились спать. В шатре теплые одеяла и несколько часов
блаженного покоя ожидали всех, кроме Элуина, часового. Караулить в свой
черед предстояло всем - в здешних местах бывает опасно спать, если некому
разбудить.
Дальнейшее касается одного Нарендила Рыжего. Его очередь была за полночь,
в самую темную пору. Луна едва прибывала, и августовские звезды светили
ярче нее. Нарендил с луком через плечо прохаживался вокруг лагеря.
Можжевеловый дым ел глаза. Нарендил прислушивался к ночным звукам: дыхание
коней, пощелкивание и трески угольев, далекое журчание ручья в камнях...
Ночью ожила орочья деревушка. В каждой землянке горело по костру: то ли
они еду варили, то ли пытались согреться. Тяжелый зловонный дым
расползался по склону, но лишь изредка дотягивался до высоко
расположенного лагеря. Зато звуки были слышны отменно: визгливые крики,
плач, торжествующий рев победителя в драке... Потом грянули песню в
несколько голосов, заухал барабан, и звуки его преследовали Нарендила даже
в шатре, когда его сменили. Зачем им барабан, думал он, неужели они
танцуют? Почему-то эта глупая мысль не давала ему покоя.
Он не мог уснуть - на грани забытья лепились из темноты хохочущие рожи
орок. Все они были безобразны, каждая по-своему, и черты их расплывались,
искажались, становясь еще уродливее, пока не теряли последних примет
разумного существа, - и это было так мучительно страшно, что Нарендил,
вздрогнув, сбрасывал пелену кошмара и видел темный купол шатра, слышал
дыхание товарищей, легкие шаги часового и упрямый барабан. Затем все
повторялось вновь. Самым ужасным было то, что орки в его сне говорили на
Квэниа, на высоком наречии. Он забыл фразу, повторенную несколько раз,
помнил лишь слово "аурэ".
Когда он снова открыл глаза, сквозь полог пробивался розовый свет.
Нарендил подумал, что ему сегодня больше не спать, и осторожно, чтобы
никого не разбудить, выбрался наружу.
Его встретило ясное горное утро. Свет и ледяной ветер текли в долину,
будто ледяная вода здешних речек. Дым, застигнутый врасплох, тянулся
клочьями по земле и пропадал. За восточными хребтами вставала заря цвета
раскаленного железа, яркая подстать холоду. Проклятая деревня уснула,
барабан наконец молчал.
Утро было прекрасно, и Нарендил решил спуститься к воде, сполоснуть лицо,
чтобы прогнать последние тени дурной ночи. Он помахал часовому - это был
Элендар - и, прихватив котелок, направился вниз по склону.
Он не рассчитывал встретить орков, ведь солнце уже всходило, слепящее
солнце, которого они боятся больше всего. Но все-таки, огибая скалу перед
ручьем, он замедлил шаг. И не зря. На берегу кто-то был, одинокая
маленькая фигурка, на корточках хлопочущая над чем-то. Нарендил плотнее
завернулся в плащ и прижался к скале. Их разделяло не более двадцати
шагов, и солнце светило ему прямо в затылок, делая его почти невидимым и
позволяя в то же время внимательно рассмотреть неизвестное существо.
Оно было маленькое, тощее и быстрое в движениях. Конечно, орк. Ох нет -
орка! Он поспешно отвернулся. Орка сняла свои одежды, полагая, что никто
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг