оказав нам сопротивления, но вряд ли у него найдется, чем заплатить за
отпущение грехов.
Дордий нагло насмехался над птипапием, стараясь скрыть собственный
страх за свою душу, которую еще предстоит выкупить.
Пока Дордий разглагольствовал перед каретой прелата, солдаты волокли
по пыли скрюченного монаха Мартия.
Птипапий Пифий потеснился в карете, чтобы сведенное судорогой тело
молодого человека водрузилось рядом с ним, и приказал ехать не в Орлан, где
его ждали, а обратно в монастырь.
Карета скрылась в поднятой ее колесами пыли, а главарь насильников
вернулся во двор старосты, приказав рассортировать награбленное со всего
села, выделив немалую часть богатств для предстоящей оплаты "святого
прощения".
Он рассчитывал получить его в ближайшие же дни, облегчив тем сердце и
укрепив волю "безгрешного" воителя. Но война подобна извилистому бурному
потоку. И Дордию под натиском бешеной волны подоспевших к пылающему селу
войск из-под Орлана пришлось отступить, унося награбленное. И в монастырь к
Пифию он смог явиться только через сорок два дня.
Глава вторая
СКАЛЫ ЗЛА
Любое, даже верное учение, превращенное в догму, становится опорой
власти насилия, противореча законам общечеловеческим.
Пифий, философ-антискалист.
Сорок дней пролежал потрясенный Мартий в отведенной ему монастырской
келье. Братья-добреиты выхаживали его, и сам настоятель по утрам навещал
новообращенного и беседовал с ним.
Мартий уже не был прежним простоватым парнем, способным, растрогавшись
после выпивки, постричься в монахи. Пережитое им потрясение, ужас
увиденного, долгие дни болезни в одинокой келье и жгучие, горестные мысли
переродили его. И потому, когда однажды настоятель навестил его, он, силясь
приподняться на ложе и словно видя пылающий отчий дом с трупами родителей у
крыльца, сказал:
- Не судороги и нестерпимая боль в теле мучают меня, иные муки терзают
мой ум и сердце.
- Говори, сын мой, облегчи свою душу.
- Разве может разбойник, именующий себя королем, купить себе прощение
за поджоги и пролитую кровь, за преступное попрание заветов божественного
Добрия, мученически принявшего смерть от людей полторы тысячи лет назад?
- Сын мой, - мягко отвечал настоятель, - ты начитан, не лишен ума, но
молод и неискушен. То зло, которое кажется неизмеримым в тихое время труда,
не выглядит таковым во время безжалостных войн. Война, как перст
всевышнего, карает смертных за неискупленные ими грехи.
- А разве несмышленые дети, сгорая вместе с родителями в подожженных
домах, виновны перед всевышним?
Птипапий вздохнул.
- Ты думаешь, что пожары в родном твоем селе - дело рук злобных воинов
короля Дордия IV? А кто виновен в извержении вулкана, когда клокочущая лава
и горячий пепел губят города и села вместе со злодеями и праведниками?
Знай, сын мой, все свершается на Землии по воле всевышнего, и без него ни
один волос не падет с головы.
- А если падают не волосы, а головы? И не от разгула стихий в горах
или океанах, а по злобной воле человека, оказавшегося хуже зверя? Кто тогда
вправе простить его?
- Милость всевышнего равна его всемогуществу. И право оказывать ее
передается им своему наместнику на Землии, святому папию, а тот, в свою
очередь, чтобы распространить милость всепрощающего на всю грешную Землию,
поручает святое дело прощения слугам своим, птипапиям.
- А если кто-либо из безвинно убитых и замученных восстанет из небытия
перед таким вольнопрощающим прелатом и воскликнет, что тот лжец, прислужник
сатаны в личине святости, жадно торгующий милостью всевышнего?
- Остановись, сын мой, святые устои добриянской религии не могут быть
поколеблены. Ты тревожишь мою душу, которая должна быть крепкой, как скала,
чему учит нас сам папий И Скалий... - Пифий покинул келью больного в полном
смятении, его терзали сомнения, недостойные его высокого сана. Ужели
Мартий, по внушению всевышнего, пробуждает в нем его же собственные тайные
и опасные мысли? И Пифий бросился на колени и клал земные поклоны, пока
силы не оставили его.
На сорок второй день после набега тритцев на село Лютого Мартий из
своей кельи услышал шум в монастырском дворе, ржание лошадей, грубые
голоса, чужую речь. Кто-то важный приехал со свитой.
Когда все смолкло, Пифий не пришел к Мартию, а вызвал его к себе,
поскольку тот уже ходил. Мартий подумал об отеческом отношении к нему
настоятеля. Ведь высказывания инока вполне могли привести его в когти слуг
СС увещевания папийской церкви. Волнение овладело им. Будет ли он тверд?
Мог ли Пифий выдать его?
Пифий бессильно полулежал в кресле.
- Сын мой, тяжкий недуг, который может сравниться лишь с тяжким только
что выполненным мной долгом, сковал меня. А я обязан немедленно ехать в
Ромул, чтобы там в Святикане отчитаться перед папием за дарованные святые
прощения, а потом с облегченной совестью принять участие в религиозном
диспуте как раз на тему нашей последней беседы.
- О святом прощении? - живо спросил Мартий.
- О милосердии всевышнего, дарующего прощение. К несчастью, сердце мое
не выдержало испытаний, я не могу передвигаться без посторонней помощи и
потому выбираю тебя своим сыном-наперсником, на кого могу опереться не
только рукой, но и мыслью.
- Отец наш, не знаю, чем заслужил я такое доверие! - воскликнул
растроганный инок.
- Перенесенным страданием и дерзостью ума, сын мой. Объявляю тебе, что
ты поедешь со мной в Ромул, став мне опорой во всем.
Мартий опустился на колено и поцеловал руку Пифию.
- Готов служить вам телом и душой.
На следующий день подаренная папием И Скалием карета с упряжкой в
восемь беломастных лошадей цугом ждала птипапия с иноком.
Кучер Кладий, из Святикана, оказался знатоком дальней и быстрой езды.
Он запряг в карету лишь четверку коней, а вторую четверку повел на поводу
за каретой, чтобы сменять уставшую упряжку.
Кучерская выдумка сказалась в пути. Карета птипапия неслась так, что
конные тритцы едва поспевали за ней. Дордий, только что посетив монастырь,
оставил их для охраны кареты с предназначенными Святикану богатствами, дабы
его войска случаем не ограбили ее.
В пути Пифий и Мартий беседовали.
- Болезни, голод, войны, жажда благ, власть насилия и произвола - все
это порождено стремлением к выгоде, что омрачает души человеческие, - с
грустью говорил мудрый старец.
- Потому-то одни люди стремятся заставить других работать на себя, -
отозвался Мартий.
За окнами кареты до самого горизонта раскинулись возделанные поля с
согнутыми фигурками земледельцев на них.
- Чувствую, сын мой, что ты, отрекшись от мира, стал иным. Да, все эти
люди обрабатывают чужие поля.
- Не значит ли это, отец наш, что основа зла - собственность на землю
и рудники, на корабли и мастерские?
- Дерзкие вопросы задаешь ты, сын мой! Не нам с тобой менять уклад,
испокон веков на Землии существующий, предписанный всевышним, как
утверждает наша религия.
- Отец наш, доверьтесь мне. Какие опасности ждут вас на предстоящем
диспуте, где будет сам папий И Скалий?
Пифий опустил голову.
- Сердце велит мне открыть тебе, что знаю сам. После внезапной кончины
от огня в желудке предыдущего папия на место главы папийской церкви
надлежало избрать достойнейшего из числа высших священнослужителей. Для
этой цели сто птипапиев из многих стран были вызваны в Ромул, и каждый из
них уединился в отдельной келье, где ежедневно получал по кружке воды и ни
крошки пищи. Не общаясь друг с другом, они обязаны были запиской,
переданной через щель в двери, назвать имя нового наместника всевышнего на
Землии! На этот раз избирающим пришлось поститься двадцать дней, ибо
названные ими имена были столь различны, что ни одно из них не повторялось
пятьдесят один раз, как того требовал священный устав. Приходилось,
испытывая муки голода, вписывать в записки все новые и новые имена. Но
всевышний никак не хотел надоумить пятьдесят одного из своих верных слуг
назвать угодного ему святого. Впрочем, один из них не менял сразу
названного им имени, своего собственного.
- Разве это возможно? - удивился Мартий.
- Птипапиями незримо руководил сам всевышний!..
- И как же?
- На двадцать первый день имя этого птипапия было названо еще
пятьюдесятью постившимися. Голосовавший за самого себя (конечно, по
внушению всевышнего) происходил из горной страны, населенной гордыми
горцами, смелыми воинами, носителями древнейшей культуры. Звали его И
Джугий. Став наместником всевышнего на Землии, он принял имя И Скалия. Но
гнев всевышнего воплотился в нем и через его посредство покарал всех
девяносто девять птипапиев, что так долго колебались, не называя истинного
наместника всевышнего. Все они, помолимся за их души, один за другим попали
в когти Святой Службы увещевания, страданиями плоти своей очищаясь от
греха, чтобы в сияющей святости перейти в небесные дали блаженства.
- Как же так? - воскликнул Мартий. - Ведь среди пятидесяти, написавших
имя И Джугия, были и те, кто назвал его сразу.
- Наместник всевышнего считал, что лучше покарать девяносто девять
невинных, чем упустить одного виновного. Гнев всевышнего, воплощенный в
сердце наместника, беспределен, очищая дорогу для великих дел.
- Чудовищно! - воскликнул вне себя от гнева Мартий.
Пифий, приложив палец к губам, показал на козлы кареты, где сидел
кучер Кладий, тоже инок. Он обладал чутким ухом и все слышал, сделав для
себя вывод о птипапии и его спутнике. Прежде он был стражником в Святикане,
нанятым в той самой горной стране, откуда родом И Джугий. Грубость офицера
охраны вызвала дерзкий ответ Кладия, и он попал в покаянные подземелья.
Выйдя оттуда, не захотел возвращаться в строй, а постригся в монахи, стал
конюхом Святиканской конюшни, потом кучером. Однако нрав его не изменился,
и от него постарались избавиться, сплавив его вместе с каретой и ее
упряжкой в монастырь Пифия.
Кладий, не надевая вновь двухцветной формы охраны (с правым рукавом и
штаниной одного цвета, а левым рукавом и штаниной другого) мог бы теперь
возвыситься куда больше, сообщив слугам СС увещевания о крамольной беседе
птипапия и его инока, но он был горд.
На освободившиеся места устраненных незадачливых владык И Скалию
пришлось срочно возводить в сан новых птипапиев. Тогда-то и возвысился
скромный настоятель монастыря близ Орлана.
И Скалий сделал добавление к названию папийской религии, которая после
его избрания считалась уже религией твердой, как скала, веры. Потому и имя
свое на святом престоле выбрал он - И Скалий. Может быть, на эту мысль
навело его то, что Святикан возвышался над Ромулом крепостью на скале,
омываемой с трех сторон рекой.
Великий город Ромул стал центром религии добриян. Прежде он был
столицей завоевателей полумира, впоследствии побежденных варварами.
Смешавшись с потомками покоренных горожан, победители приняли религию
Добра, воздвигнув Святикан. Однако за тысячелетия гуманные основы учения о
Добре остались лишь в догматических славословиях, произносимых теперь
служителями церкви "твердой, как скала, веры". Государи, короли и
императоры распоряжались только жизнями своих подданных, а мыслями и
чувствами их владела церковь, держа этим в руках и самих властителей.
Карета, громыхая по камням, подъехала к воротам Святикана. Наемники в
двухцветной форме пропустили ее в святую крепость.
Пифий не смог сам выйти из кареты, и Мартий на руках отнес его в
Святиканский дворец.
Он поднимался по мраморным лестницам, минуя золоченые залы со
звездными сводами, где драгоценные камни застывшим звездопадом слепили
глаза своими многоцветными переливами. Он проходил мимо предметов
несказанной роскоши, диковинных ваз, расписанных фантазерами прошлого, мимо
причудливой мебели из редчайших древесных пород, мимо бесценных статуй и
волнующего совершенства женской наготы, запечатленной на стенах кистью
гениальных художников.
В предоставленных Пифию покоях Мартий уложил его на постель под
богатым балдахином из пурпурной, как мантии птипапиев, материи с золотыми
кистями.
К приехавшим явился изящный папиец св. Двора в алой мантии, с
пластическими движениями беспокойных рук и прилипшей улыбкой на лисьем
лице.
Вкрадчивым голосом он передал приглашение И Скалия на пир в честь
прибывших птипапиев.
Пифий хотел было отговориться нездоровьем, но посланец папия
доверительно сообщил, что такой отказ может быть воспринят Великопастырем
как неуважение к святому престолу, а гнев всевышнего по этому поводу,
переданный через папия И Скалия, подобен землетрясению или того хуже.
Этот доверительный тон со скрытой угрозой убедил Пифия, что
противиться воле папия небезопасно.
- Кроме того, ваша святость, - добавил папиец св. Двора, - папий И
Скалий облек вас исключительным доверием, поручив вам выступить на
церковном диспуте по поводу святого прощения. В соревновании ораторов
примет участие и златослов Эккий.
Пифий ни словом не выразил своего отношения к предстоящему диспуту, но
отлично понял, ради чего он проводится. Очевидно, предстоят массовые
злодеяния, и всеобщий грех, который потом оплатят за святое прощение, сулит
папийской церкви немалый доход.
Мартий, стоя рядом, не поднимал взора. Не ему, скромному иноку,
высказывать свое мнение при прелатах. Но внутренняя сила зрела в нем и
рвалась наружу.
Попутно посланец тем же доверительным тоном, но с мелькнувшей
жадностью в мутных глазах, осведомился, привез ли птипапий Пифий подношение
святому престолу от грешников, которых он осчастливил святым прощением за
время пребывания в своем сане.
Пифий поручил Мартию вернуться к карете и передать папийцу св. Двора
привезенный и охраняемый тритцами сундук.
С тяжелым чувством выполнил Мартий это поручение и вернулся к Пифию.
Тот уже не лежал в постели, а, облаченный в пурпурную мантию, готовился
отправиться на папийский вызов.
Однако идти не мог. Мартий предложил отнести его в трапезную, но Пифий
побоялся разгневать папия И Скалия.
Почти повиснув на Мартии, еле передвигая ноги, Пифий отправился на
столь нежеланное ему пиршество.
Долго шли они царственными залами, украшение каждого из которых могло
бы прокормить население какого-либо государства в течение нескольких лет.
Наконец два безобразных темнокожих лакея в золоченых ливреях
распахнули перед ними двустворчатые двери с полукружьями вверху, и шум
голосов подобно птичьему базару обрушился на оглушенных Пифия с Мартием.
Так молодой инок в огромной трапезной на сокровенном пиршестве,
устроенном папием И Скалием, и увидел его самого, полагая встретить в нем
величественного Великопастыря всех времен и народов.
Но папий оказался человеком ниже среднего роста с угрюмым рябоватым
лицом, свидетельством давно перенесенной заразной болезни. Говорил он
намеренно медленно и тихо, заставляя всех напряженно прислушиваться, чтобы
не проронить ни одного его слова. Одетый нарочито скромно, по сравнению с
пурпурными мантиями гостей, в серую монашескую сутану, он занял место во
главе длиннейшего стола, с одной стороны которого сидели сто новых
птипапиев, а с другой - столько же приближенных папийцев св. Двора.
Мартий облегченно вздохнул, увидев, что не он один стоит за спиной
немощного Пифия. Многим птипапиям прислуживали их монахи, так же, как и
папийцам св. Двора, завсегдатаям папийского стола.
Пир потряс Мартия. Привыкший к простой деревенской пище и
монастырскому воздержанию, пораженный обжорством в трапезной Святикана, он
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг