этого я прошу слова. Более того, в силу чрезвычайных обстоятельств, я
требую его.
- Просьба уважаемого профессора Бурунова, но не его требование,
удовлетворяется. Он приглашается на трибуну, - возвестил президент Академии
наук, могучий, начавший седеть бородач, за сходство со скульптурой перед
институтом, который возглавлял, прозванный Юпитером.
Бурунов добрался до трибуны, которую уступил ему академик Зернов,
хмуро глядя из-под насупленных, оставшихся темными бровей.
Константин Петрович залпом выпил нетронутый Зерновым стакан воды и
запальчиво начал:
- Я хочу отвести науку от ложного преклонения перед возможностями
компьютеров, решающих предложенные ребусы!
- Кто это? Кто? - заволновалась Елена Михайловна.
- А-а! Это Бурунов, воздыхатель нашей Звездочки. Но это не он, это все
Пи!
- Какой Пи?
- Ну, Пифагор. Мы так его зовем.
- Пифагор? Но это же немыслимая древность!
- Нет, это самый современный компьютер, ему только дали такое
прозвище.
- Мы слышали расшифровку, которую предложил персональный компьютер
академика Зернова, запрограммированный мною и упомянутой здесь Надеждой
Крыловой. Казалось бы, все ясно. Первое и последнее слова предопределены.
Остается подобрать соответственные слова и между ними, чтобы получилось
заранее задуманное послание о бедствии, которое бы включало в себя обрывки
речи, зафиксированные радиотелескопом Мальбарской обсерватории при
Кембриджском университете. Все как будто бы верно! Но... я позволил себе
продолжить эксперимент расшифровки, дав волю компьютеру. Правда, подсказав
ему на этот раз не мрачные слова призыва о помощи, продиктованные, конечно,
сердечной заботой о возможном несчастье в космосе, а нечто иное. Ведь
первая полученная расшифровка вовсе не однозначна. Надо иметь в виду, что
компьютер, пусть увеличивающее, но всего лишь зеркало наших собственных
мыслей. Судите сами. Достаточно мне было познакомить компьютер с некоторыми
стихотворными произведениями поэтов нашего двадцать первого века и
предшествующего столетия, как я получил на этом же самом компьютере,
решающем тот же самый ребус по обрывкам записанной русской речи, совершенно
другие расшифровки, которые я позволю себе привести. - И Бурунов достал из
карманов модной куртки ворох бумаг. - Я зачитываю лишь некоторые из них.
- Что это все значит? Что? - спрашивала Надю Елена Михайловна.
- Это все Пи! Он даже дедушку однажды в шахматы обыграл.
- Кто обыграл? - не поняла Елена Михайловна.
- Не кто, а что. Компьютер.
- Ах вот как! Он играет?
- И Бурунова обыгрывает.
- Я зачитываю, - продолжал Бурунов, - обращая ваше внимание на то, что
первое звучание "обры" вовсе не обязательно должно расшифровываться как
"обрыв", а последнее слово "рыло" может быть просто рылом, а не Крыловым. В
самом деле:
День кобры ревущей запомнить забыло,
Вновь ринувшись к сердцу, бесстыжее рыло!
Не подумайте, что это набор слов. Я отыскал эти строчки слово в слово
в стихах популярного в начале XXI века поэта Анатолия Фразы. И вот еще,
пожалуйста, опять стихи уже современного поэта, неведомо как возвращенные
нам из космоса:
Обрыв и горе - воспоминанье о былом!
Нужно ли сердцу бедному крыло?
И самым придирчивым образом проверяя, мы убедимся в точном
соответствии этих странных, казалось бы, слов, рожденных чувствами и
воображением поэта, с обрывками зафиксированной радиотелескопом речи,
которые панически были приняты за сигнал бедствия. Никакого сигнала
бедствия, да и космической катастрофы нет! Беспокоиться не о чем, посылать
звездолет нет смысла, ибо спасать пока что некого. В доказательство этого и
в опровержение Факта, о котором шла речь, приведу еще одну расшифровку, где
вторая строчка взята из популярной в прошлом веке песенки:
Добрыня Горемыке напомнит о былом.
Качну серебряным тебе крылом.
Как видите, все на свете можно подобрать по установленным
радиотелескопом слогам или обрывкам речи. Все что угодно! И с рифмой, и без
рифмы!
- Это что же? - наклонилась к Наде и почему-то шепотом спросила Елена
Михайловна. - Значит, Никите не надо лететь?
Надя пожала плечами. Недавние слезы ее высохли.
Президент Академии наук грозно насупился и, обратившись к Бурунову,
сказал:
- Не ответит ли в таком случае профессор Бурунов, как ученый, почему
так ловко расшифрованные им сигналы дошли до нашей планеты столь
растянутыми во времени?
- Охотно, уважаемый президент и уважаемые коллеги. Я отвечу, как вы
понимаете, гипотезой, научной гипотезой, которую каждый из нас вправе
выдвигать. Я надеюсь, что после ее подтверждения грядущими исследованиями,
когда свое слово скажет неизменная спутница науки статистика, явление будет
признано "эффектом Бурунова".
Шорох прошел по залу президиума.
- Я шучу, разумеется! - спохватился Бурунов. - Правильнее говорить не
об эффекте Бурунова, а о давно известном эффекте Штермера, когда в начале
прошлого века на Земле принимались сигналы, посланные когда-то с нее и
вернувшиеся обратно, отразившись от неизвестного космического образования.
В нашем случае мы сталкиваемся с чем-то подобным, но, видимо, коренным
образом отличающимся от эффекта Штермера, ибо если когда-то кто-то посылал
в космос сигналы с текстом приведенных мною стихов (в экспериментальных
целях, как я думаю), то, пройдя сквозь неизвестные нам по свойствам
космические среды, эти сигналы замедлились. Ведь никого не удивляет
уменьшение скорости распространения света и радиоизлучений в разных средах.
Можно гипотетически пока предположить о существовании в вакууме и такой
среды, которая в состоянии замедлить проходящие через нее сигналы. Уже сто
лет известны флюктуации скорости света в вакууме, учитываемые в морской
навигации. Вполне вероятно, что в "полупрозрачных" для радиоизлучений
галактических областях (вспомните о загадках невидимой Вселенной!) передача
электромагнитного возбуждения от одного кванта вакуума к другому
тормозится, что приводит к резкому уменьшению скорости света во много раз!
Я полагаю, что сигналы, принятые нашими английскими коллегами, как нельзя
лучше доказывают правильность выдвинутой мной гипотезы. Буду счастлив, если
мне удалось развеять тучи, сгустившиеся над безупречной теорией
абсолютности, отказываться от которой по меньшей мере преждевременно, даже
если отказ исходит от самого авторитетного из ее создателей, академика
Зернова. Его авторитету не нанесет урон авторитет факта, который может
иметь, как я показал, совершенно иное толкование. Признателен за оказанное
мне внимание, рассчитываю на принятие высказанных мной идей в результате
глубоких и всесторонних исследований.
И профессор Бурунов, чрезвычайно довольный самим собой, гордо сошел с
трибуны.
В зале ощущалось некоторое замешательство.
Недоумение овладело людьми и у многих видеоэкранов.
- Как же все это понимать, дорогая моя Надюша, наделавшая такой
переполох в храме науки? - спросила Елена Михайловна, чуть сузив
улыбающиеся, но прячущие тревогу глаза.
- Я не верю Пи. Просто Константин Петрович воспользовался его фокусами
в своих целях. А Пи может все что угодно подсчитать и решить. И в любом
плане. У этих электронных мудрецов, как мне кажется, намечается переход от
"электронной мудрости" к "биолазерной перемудрости".
- Значит, его стихотворные расшифровки неверны?
- Конечно! Никогда машина не сравняется с человеком, потому что в
состоянии лишь отсчитывать по указке варианты, и никогда не поднимется до
интуиции ученого, поэта, влюбленного человека, наконец! Компьютер может
"думать", но не "придумывать"! "Гадать", перебирая все возможности, но не
отгадывать с ходу! Только человек, а не Пи и ему подобные, способен
вообразить и крикнуть "Эврика!" - "Нашел!".
- Слушая вас, Наденька, я глубоко понимаю своего Никиту. И все-таки
что же теперь будет?
- Ах, если бы я знала! - воскликнула Надя. - Я взяла с него слово не
улетать в безвременье, но улетать надо, ведь правда, надо? - И Надя подняла
на Елену Михайловну снова влажные глаза.
- Не знаю. Мне он такого слова не давал.
Юпитер, то есть президент Объединенной Академии наук, сразу после
выступления профессора Бурунова объявил перерыв в заседании президиума.
В кулуарах разгорелись страсти.
- Извините меня, коллега, но теории не могут приниматься или
отвергаться по мановению руки с учетом одного факта. В основе научных
выводов должна лежать статистика. Нужна длительная, вдумчивая работа.
- Трудно согласиться с вами, имея в виду создавшуюся ситуацию. К
сожалению, время не ждет.
- Для фундаментальной науки сиюминутные доводы не могут иметь
значения.
- И вы не одобряете мужественный поступок академика Зернова?
- В благородстве ему никто не откажет...
- Но? Вы, кажется, не договорили?
- Я договорю с трибуны президиума.
- Нет-нет! - вступил еще один голос. - Что ни говорите, а интуиция -
главный двигатель научного прогресса!
- А что такое интуиция? Это объективная реальность? Ее можно
исследовать, пощупать, определить?
- Это веха мысли летящей!
- Красиво, но убедительно ли?
- Так лететь звездолету спасать терпящих бедствие или не лететь?
- Даже по теории абсолютности ему следовало лететь.
- А в соответствии с теорией относительности не лететь, а улетать
навсегда. Как же быть?
- А вы посмотрите вон туда. Там стоят трое звездолетчиков. Едва ли у
них стоит так вопрос. Они все равно улетят.
Поодаль действительно стояли Бережной, Вязов и кажущийся рядом с двумя
великанами мальчиком американский космолетчик Генри Гри.
Он говорил тенорком своему командиру и другу-штурману:
- Обязан признаться. Выступление мистера Бурунова позволило мне легче
дышать.
- Это с чего же? - осведомился Бережной.
- Четыре года! Гарантированные нам четыре года спасательного рейса -
вот что я желал иметь в виду.
Вязов усмехнулся:
- И ты думаешь, Генри, все уже доказано?
- Я хотел бы такого.
- Поживем - увидим, - пожал плечами Никита.
- Чтобы увидеть, будем смотреть! - тоненьким голосом с особым
ударением произнес американец.
Мимо них прошел сам Юпитер в сопровождении приглашенных им в свой
кабинет академика Зернова и его неожиданного оппонента профессора Бурунова.
Академик Зернов кивнул Бережному, как старому знакомому, и улыбнулся
Никите, который ночью доставил на дачу его Надю. Генри Гри он не знал, но
все равно поздоровался с ним.
- Итак, - усадив гостей в мягкие кресла, произнес Юпитер. - Идя по
коридору, вы могли слышать реплики спорящих коллег. Я хотел бы до начала
продолженного заседания услышать от вас, почтенных собратьев по науке, что
скажете теперь друг другу вы оба, еще вчера слитые в совместных взглядах и
действиях?
Академик Зернов провел рукой по волнистой седой бороде.
- Ценю полемическое искусство Константина Петровича, его неиссякаемую
выдумку, и благодарю его также за заботу о моем авторитете, превысившую мою
собственную. Что же касается гипотезы о тормозящих свет областях космоса,
то она мне представляется надуманной и привлечена лишь ради полемики.
- Позвольте, позвольте, Виталий Григорьевич! - горячо заговорил
Бурунов. - Я стремился утвердить ваш авторитет даже вопреки вам самим, а вы
чуть ли не обвиняете меня в личной заинтересованности!
- Именно это я и имел в виду, уважаемый профессор.
- Ну что вы, Виталий Григорьевич! Всем известно, как я предан вам и
вашей семье!
- Преданным надо быть лишь науке.
- Ну зачем так! Я же всей душой! Вы сами учили меня сомневаться,
прежде чем делать вывод, считать сомнение - прологом научного поиска.
- Прологом, но не эпилогом. Сомнение должно сопутствовать интуиции, о
которой только что в коридоре говорили наши коллеги.
- Но согласитесь, Виталий Григорьевич, что для принятия вновь давно
отвергнутой теории относительности мало одного факта!
- Но совершенно достаточно для принятия решения о спасении гибнущих в
космосе людей.
- Спасатели могут лететь, вооруженные и теорией абсолютности.
- Нет, не могут. Им нужно учесть релятивистские эффекты и иной масштаб
времени для маневра при спасении гибнущего звездолета.
Юпитер сидел в каменной позе и молча слушал спор ученых. Наконец
произнес:
- Ваше несогласие друг с другом правомерно. Я предвидел такие
расхождения при анализе принятых из космоса в Англии обрывков чьей-то речи.
Земным радиотелескопам слишком мешают посторонние шумы. А потому я
обратился в Международный космический центр в Гималаях с просьбой изучить в
ускоренном воспроизведении возможно записанные на заоблачном радиотелескопе
космические сигналы в интересующем нас диапазоне.
- О, если бы удалось их уточнить! - воскликнул Бурунов. - Я первый,
служа науке, сделал бы выводы!
Академик Зернов хмуро посмотрел на него.
Созданный в прошлом, XX веке международный космический центр был
расположен у подножия Гималайского хребта.
В неимоверной выси, за облаками, куда не залетали и орлы, работала его
космическая радиообсерватория, обслуживающая все космические рейсы.
Главный радиоастроном, смуглолицый и бородатый Ромеш Тхапар, любил
говорить, что он гордится тремя обстоятельствами, связанными с высотной
радиообсерваторией. Его телескоп ближе к звездам, чем все земные.
Радиообсерватория даже выше сказочной Шамбалы, которая находилась где-то
здесь в горах, синих с белыми шапками, но скрыта легендарным туманом,
недоступная для всех непосвященных, и наконец, острил завзятый альпинист,
все дороги из радиообсерватории ведут вниз.
Он жил уже пятый год в "заоблачном эфире", как любил он выражаться,
вдвоем с женой и двумя помощниками, которые сменялись (в отличие от жены)
каждые полгода. Радиотелескоп круглосуточно ощупывал Вселенную. Здесь не
было никаких земных радиопомех. И на гималайской высоте, в единственном
месте в мире, существовала идеально чистая связь с космосом. ("Как в
Шамбале", - шутил ученый.).
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг