называть вас так, ибо ваше положение советника парламента в Тулузе дает
вам отныне на это право.
- Прошу вас, ваше сиятельство, по мне даже неловко принять такого
высокого гостя в столь убогом месте.
- Пусть оно будет последним таким убежищем в вашей предстоящей жизни,
молодой метр, жизни, полной удач и благоденствия. Я пока могу судить о вас
лишь по вашей внешности, а она внушает мне надежду на спасение моего
несчастного, несправедливо обвиненного в убийстве на дуэли маркиза де
Вуазье сына, дело которого поручено вам парламентом. Прокурор Массандр
требует казни, хотя она никогда не применяется, но мы - гугеноты, и ваш
покорный слуга был соратником короля Генриха IV, когда он был еще Генрихом
Наваррским, вождем гугенотов. Теперь иные времена, и кардинал Ришелье
круто расправляется с теми, кого Генрих IV наделял привилегиями. Поймите,
что моего сына не было в трагическую ночь в Тулузе, он не мог участвовать
в поединке, не говоря уже о том, что никогда не дрался на дуэли. Однако дворянская честь не позволяет сыну назвать место, где он находился.
- Я понимаю. Это связано с именем знатной дамы. Но у нас общая надежда,
ваше сиятельство, ибо я, изучив дело, пришел к заключению о безусловной
невиновности вашего сына, что и постараюсь доказать... математически.
- Ах, математика! До сих пор ею в суде пользовались лишь для пересчета
врученных судейским кушей. Я не постоял бы за расходами, да вмешивается
политика и наш род гугенотов. Но я благодарен вам, молодой метр, внушающий
мне надежду и почтение! Извините старика, но я постараюсь, чтобы вы,
спасши моего сына, ощутили бы мою благодарность не только на словах.
И с этим старый вельможа покинул комнатушку Пьера Ферма в трактире
"Веселый висельник", около которого его ждала карета с графским гербом на
дверцах, запряженная четверкой белоснежных лошадей с выгнутыми лебедиными
шеями.
Пьер Ферма, основываясь на открытой им теории вероятностей,
блистательно доказал, что граф Рауль де Лейе не мог убить на дуэли маркиза
де Вуазье и сделал это нe он, а проезжий мушкетер, прославленный на всю
Францию дуэлянт, имени которого суд не пожелал называть. Молодой граф
Рауль де Лейе был оправдан, продолжив род графов де Лейе.
КАМЕРА ОТКРОВЕННОСТИ
Но как постарел бедный старый граф! Ферма давно не видел его и не знал
о немилости к нему кардинала. Теперь ничто не могло спасти старого
вельможу. Ферма слишком хорошо знал беспощадность кардинала Ришелье,
который с равной жестокостью расправлялся с неугодными вассалами и с
взбунтовавшейся чернью. В Бастилии, куда не раз попадали вожаки бушевавших
во Франции крестьянских восстаний, опальные вельможи были одинаково с ними
обречены. Во всей Франции это было единственное место, где знатность рода
теряла свое значение.
Ферма подвели к оставшейся открытой двери, откуда выволокли графа де
Лейе, этого несчастного старика.
Форма запротестовал:
- Господин комендант дал слово, что я не переступлю порога ни одной
камеры. Я не войду сюда и обжалую ваши действия!
Один из стражников усмехнулся:
- Господин комендант всегда знает, что говорит, - и с этими словами
прошел вперед, но тотчас вернулся, после чего Ферма грубо втолкнули в
открытую тяжелую дверь, она тотчас захлопнулась за ним. Ферма остался в
полной темноте и слышал, как щелкает позади него замок. Протянув вперед
руки, он уперся еще в одну дверь, которая, очевидно, вела в камеру, но
оказалась запертой, недаром тюремщик вошел сюда на мгновение раньше!
Ферма попробовал повернуться, но касался плечом преграды то с одной, то
с другой стороны и мог протиснуться только до боковой стенки и обратно. Он
понял, что находится в тесном тамбуре, почему-то устроенном перед камерой.
Ферма, как советник парламента, немало бывал в тюрьмах, но не встречал
камер с таким входом.
Только сейчас понял Ферма зловещий смысл обещаний толстого коменданта:
"гость Бастилии не переступит порога камеры".
Он и не переступил его, находясь между двух дверей в нее, с обеих
сторон сжимающих так, что нельзя было ни сесть, ни лечь, ни повернуться. И
еще одну особенность установил он, не обнаружив на ощупь обычного
смотрового окошечка, через которое тюремщик наблюдает за узником. От
страшной догадки у Ферма зашевелились волосы на голове.
Очевидно, двойные двери тамбура нужны, чтоб ни один стон, ни один крик
не донесся из камеры! Так вот откуда вывели бедного старого графа де Лейе,
соратника покойного короля. Будь он жив, в свое время мог бы спасти его
сына от смерти, а теперь и его самого от пыток! Да, пыток! Ибо не
оставляло сомнений, что "гостя Бастилии" заперли на ночь в тамбуре камеры
пыток. Так вот какой участи мог бы подвергнуться отважный философ Декарт,
восставший против папы, противопоставляя разум человеческий бездумности,
активное познание - невежественной покорности!
Ферма понял, что бесполезно требовать коменданта и объявлять, что он не
Декарт. Скорее всего, и гвардейцы не знали, кого должны схватить,
руководствуясь лишь внешним описанием Рене.
Пришлось прождать всю ночь, упершись спиной в одну дверь и коленями в
другую, полусидя в воздухе.
Когда заскрежетал замок, Ферма думал, что ему не разогнуться. Лишь
усилием волн заставил он себя выпрямиться.
Сам комендант, страдая одышкой, изволил прийти за ним.
- Господин кардинал узнает о вашей любезности, - мрачно пообещал ему
Ферма.
- Простите, сударь, но у меня было указание Мазарини, первого помощника
его высокопреосвященства. Поверьте мне, что я тут ни при чем! Кроме того,
вам, право же, не стоило настаивать нa открытии внутренней двери в камеру
откровенности. Надеюсь, вы понимаете меня?
- Вполне, господин достойный комендант. Надеюсь, теперь вы препроводите
меня к его высокопреосвященству господину кардиналу?
- Ваш конь оседлан, трое гвардейских всадников составят ваш почетный
эскорт.
И комендант Бастилии проводил своего ночного "гостя" до тюремных ворот,
обеспокоенный тем, что не получил письменною подтверждения переданных ему
устно слов.
Трое гвардейцев на конях ждали Ферма, держа огромного оседланного коня
Декарта.
Из-за затекших мышц Ферма с трудом влез на него, вызвав грубые насмешки
гвардейцев, но не счел нужным отвечать.
РИШЕЛЬЕ
На площади, куда выходила улица Сан-Опоре, при солнечном свете Ферма
мог рассмотреть все великолепие кардинальского дворца.
Пьер спешился у знакомой мраморной лестницы с широкими ступенями и в
сопровождении вооруженных гвардейцев поднялся по ней.
Гвардейцы провожали его, гвардейцы толпились в анфиладе комнат и в
приемной, куда Ферма привели. Он проходил мимо них с независимым видом,
стараясь усилием воли побороть усталость бессонной ночи.
Гвардейцы подвели доставленного к служителю в раззолоченной одежде,
который пронзительно взглянул в глаза Ферма и вышел в золоченую дверь.
Через минуту он вернулся, жестом пригласив Ферма идти за ним. Гвардейцы
остались в приемной, шумно переговариваясь с однополчанами. Ферма следом
за раззолоченным служителем миновал огромный зал официальных приемов и
оказался в уютной библиотеке, где, кроме шкафов с книгами в роскошных
переплетах, стояли рыцарские доспехи.
За столом, заваленным книгами и пергаментами, склонившись над какой-то
рукописью, сидел в глубоком кресле тщедушный, очевидно очень больной,
седоусый человек с белой остренькой бородкой. За спинкой кресла виднелась
неприметная фигура в серой сутане.
- Господин Декарт? Философ, естествоиспытатель и математик? - не
поднимая глаз, спросил человек за столом.
- Нет, ваше высокопреосвященство! Может быть, в какой-то мере я
естествоиспытатель и математик, но я не философ Декарт. Очевидно, меня
схватили по ошибке господа гвардейцы, ваша светлость.
- Как так? - только теперь поднял острые, ястребиные глаза кардинал де
Ришелье, он же герцог Арман Жан дю Плесси. - Действительно - не господин
Декарт, с которым мы когда-то беседовали о его философских взглядах и рассчитывали теперь продолжить нашу беседу, когда он вернулся в Париж без
нашего разрешения. А кто вы, сударь?
- Я - советник парламента в Тулузе Пьер Ферма, ваше
высокопреосвященство.
- Ах, так! Знакомое имя. Пьер Ферма! Юрист и математик и, кажется, даже
поэт? Тот самый, что арифметически определил вероятность преступления, в
котором обвиняли графа Рауля де Лейе, - обернулся он в сторону человека в
серой сутане, - а потом (снова глядя на Ферма) способствовал разжиганию
спора между грязными крестьянами и высокородным герцогом Анжуйским с
помощью вычисления криволинейно очерченных площадей спорных земельных
участков, якобы отнятых у черни.
- Ваше высокопреосвященство проявляет восхищающую меня осведомленность
в моих скромных попытках сделать юриспруденцию безукоризненной наукой.
- Безукоризненная наука, метр Ферма, это только политика! Знаете ли вы,
какую рукопись я сейчас читал, ожидая господина Декарта, видимо,
уклонившегося от нашего свидания? Ваше письмо, метр, переписанное аббатом Мерсенном для рассылки другим ученым. Один обязательный экземпляр, к
вашему сведению, всегда предназначается мне. А латынь, как понимаете,
кардиналу знакома.
- Я преклоняюсь перед широтой вашей образованности, ваше
высокопреосвященство.
- Кстати, почему же господин Декарт уклонился от нашего свидания,
несмотря на то, что я послал за ним своих гвардейцев? И отчего вы явились
ко мне вместо него только сегодня утром?
- Ваши доблестные гвардейцы - трое против меня одного! - силой привезли
меня ко дворцу, когда вы, ваша светлость, изволили уехать для шахматной
игры с его величеством королем.
- Как так? - полуобернулся Ришелье к стоящему за его спиной человеку в
сутане. - Где же господин Декарт, дорогой Мазарини?
- Если перед нами, ваше высокопреосвященство, советник парламента в
Тулузе, то господин Декарт, очевидно, уже пересекает нидерландскую
границу, уехав не позднее вчерашнего вечера из известного вам монастыря. Я
надеюсь получить от отца-настоятеля подтверждение.
- Я сожалею, метр, что вам пришлось со вчерашнего вечера ожидать меня,
пока я наслаждался шахматной игрой.
- Я разделяю ваше отношение к шахматам, ваша светлость.
- Что ж, это можно проверить, метр Ферма. Придется вам заменить
господина Декарта в философской беседе, которая, если вы того пожелаете,
может проходить за шахматной доской. Дело в том, что мне не все ясно в
ваших письмах, содержащих, я бы сказал, математические загадки, кроме,
разумеется, общей направленности вашей деятельности, метр, которую стоит
обсудить.
- Буду счастлив, ваше высокопреосвященство, узнать ваше мнение о моих
скромных работах и усердной службе и, разумеется, готов сыграть с вами в
шахматы.
- Берегитесь, метр Ферма! После проверки вашего искусства игра пойдет
на ставку, не исключено, что на крупную.
- Я готов, ваша светлость.
- Вы очень богаты, метр?
- Если богат, ваша светлость, то только надеждами, по словам моей
супруги.
- Мудрость женщин подобна жалу змеи, жалящей нас.
ВЫСОКАЯ СТАВКА
По знаку кардинала Мазарини подкатил его кресло к богато
инкрустированному шахматному столику и расставил на нем фигуры из слоновой
кости.
- Попробуйте сразиться со мной, метр. Я не назначаю сразу ставки, ибо
мое духовное звание обязывает к милосердию.
Первая, молниеносно проведенная партнерами партия закончилась в пользу
Ферма прямой атакой на короля. Кардинал нахмурился. Взгляд его стал злым
и колючим. Ферма наблюдал за этим больным и беспомощным человеком, ум
которого цепко держал в повиновении и страну, и ее короля, хотя тело с
трудом могло покинуть мягкое, передвигающееся на колесиках кресло.
Высохшая рука, когда-то ловко владевшая шпагой, дрожала, передвигая
фигурки:
- Вы опаснее, чем я думал. Я просто играл с вами, как с его
величеством, которому всегда надо предоставить возможность атаковать.
Во второй партии Ферма не удалось развить атаку, и, оставшись без двух
пешек, он вынужден был признать поражение.
Кардинал воодушевился:
- Прекрасно! Теперь - на ставку! Вы достаточно искушены в этой игре, но
это лишь удваивает мой интерес. Мне всегда требуются побудительные
причины, чтобы проявить себя в полной мере.
Ферма расставил фигуры, и свои, и кардинала, вспоминая, что герцог
Арман Жан дю Плесси до принятия духовного сана славился как человек
азартный и, видимо, не утратил этой страсти, став кардиналом.
Ришелье поднял с полу тершегося о его ноги кота.
- Итак, ставка, метр? Что у вас есть в Тулузе? Именье, рента, замок?
- Только дом и служба вашему высокопреосвященству.
- Прекрасно! Вы ставите дом, а я... Что бы вы хотели, сударь?
- Свободу узнику Бастилии, старому графу Эдмону де Лейе, давнему
соратнику покойного короля Генриха IV.
- Откуда вы знаете об узнике Бастилии? - сердито спросил Ришелье,
сбрасывая с колен кота.
- Я провел там ночь как гость Бастилии, ваша светлость, зажатый между
дверьми тамбура камеры пыток.
- Что такое? - обернулся Ришелье к Мазарини.
- Должно быть, господин комендант проявил свое обычное остроумие, ваше
высокопреосвященство, не желая, чтобы гость переступил хотя бы порог любой
каморы.
- Прекрасно! - воспрянул Ришелье. - Тогда распорядитесь, чтобы господин
комендант провел в этом же месте предстоящую ночь. - И кардинал поправил
фигуры на доске.
- Но это невозможно, ваша светлость! - запротестовал Ферма.
- Почему? - удивился кардинал. - Ведь я же сказал.
- Он слишком толст, ваша светлость, и двери просто не закроются, пока
он не похудеет.
Кардинал Ришелье расхохотался:
- Я должен отдать вам должное, метр, и в легкой игре, и в легкой
беседе. Но сейчас и игра, и беседа примут серьезный характер.
- Я готов, ваша светлость.
- Готовы лишиться собственного дома?
- Если вы ставите против него свободу графу Эдмону де Лейе.
- Ставка сделана. Ваш ход, метр! Пеняйте на себя и не ждите от меня
пощады, если ваша семья останется без крыши над головой.
ЭТЮД ФЕРМА
- Такова жизнь, ваша светлость, и шахматы в известной степени отражают
ее, - сказал Ферма, разыгрывая начало партии, которое теперь назвали бы
вариантом дракона, а в ту пору считали неправильным началом.
- Вы стремитесь во что бы то ни стало выиграть или остаться без крыши
над головой. Но вы забываете, что ничья не принесет желанной для вас
свободы графу-еретику.
- Потому я и стремлюсь ее добиться.
- Учитываете ли вы все ресурсы моей защиты?
- Шахматы, ваша светлость, единственное средство отгадывать мысли
другого.
- Недурно сказано! Слышите, Мазарини? Не снабдить ли нам камеру
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг