Гавриил Абрамович в этот раз пришел в палату один, без свиты.
Услышав о стихах Андрея, он сел у кровати, положил руки на колени и
сказал:
- Давай, Андрюха, читай. Мне это надо услышать с медицинской
точки зрения прежде всего.
Андрей победил застенчивость и прочитал:
Я могу летать, как птица,
Если только напрягусь.
И совсем мне не приснится,
Что с земли я поднимусь.
Оторвусь, винтом взовьюсь,
Напугаю всех бабусь.
Бабки скажут: "Это ангел!"
Дети скажут: "Черномор!"
Сто ученых в высшем ранге
Заведут ученый спор:
"Раз такое может быть,
Институты все закрыть!"
Я наук таких не знаю
Почему и как лечу,
Просто-напросто летаю,
Если только захочу,
Над лесами, над домами
С высоты махаю маме.
Самолет поднимет папа.
Я пристроюсь ему в хвост.
Он захочет меня сцапать,
Я, как Чкалов, - раз под мост!
Я и в космос поднимусь,
Если только не проснусь.
Профессор Илизаров бил себя по коленкам и радостно хохотал.
- Ой удружил! Ну и пациент же у меня! Это же не просто стихи, это
медицинское исследование! "Отражение роста человека в его
подсознании". Чуешь? Показывай теперь, что еще в технике натворил.
Андрюша, продолжая смущаться, вынул из папки рисунки и эскизы
задуманного им сооружения и стал объяснять.
Илизаров внимательно просмотрел все и забросал Андрея вопросами:
- А как у тебя поезда будут двигаться? Как ты удержишь от
всплытия свою трубу? А как ты воздух будешь оттуда удалять? А какие
двигатели для разгона вагонов применишь? Сколько энергии понадобится?
Андрей не ожидал, что медик может задать столько технических
вопросов. Но это ведь был не обычный медик, а врач-изобретатель,
создавший множество аппаратов и приспособлений, до которых инженеры
додуматься не могли.
- Вот что, Андрюха, - сказал Илизаров, поднимаясь со стула. -
Стихи у тебя светлые, но детские. (В смысле - для детей.) И проект у
тебя светлый и опять же детский, но для взрослых, которые пока что
дети. Надо тебе, друг мой, учиться, стать инженером. Вот тогда ты
сможешь ответить на вопросы, которые я тебе задал, и еще на сотни
вопросов, которые и задать не могу. И мост через океан для будущих
взрослых людей построишь.
Профессор Илизаров сам пришел проститься с Андреем, когда тот
выписывался из больницы:
- Ну как, моряк, инженер будущий, поэт, возьмешь меня с собой в
Америку? Имей в виду, времени у меня мало. На дорогу больше двух часов
в один конец уделить не могу.
- Значит, вас, Гавриил Абрамович, мой Арктический мост устроит,
когда он будет построен.
- Вот то-то! - И Илизаров озорно подмигнул. - Теперь куда? В
Москву, к своей зазнобе?
- Нет, на Урал, на завод к брату. До их узкоколейки здесь рукой
подать. И институт там есть. Филиал индустриального.
- Ну давай, давай, беги! Благо бегать уже можешь. - И доктор
крепко обнял своего пациента.
Глава пятая
У СТАРШЕГО БРАТА
Изменившимся, почти неузнаваемым возвращался после выздоровления
Андрей Корнев в Светлорецк. Из коренастого порывистого папенька, чуть
упрямого, но мягкого и общительного, он превратился в замкнутого
человека с пристальным, смущающим взглядом, одержимого, упорного,
непреклонного. Но только таким смог выжить Андрей Корнев, сразу став
взрослым, даже постарев.
Андрей думал о Степане. Авторитет брата по-прежнему был для него
велик. Степан был, несомненно, выдающимся инженером. Он справился с
обязанностями главного инженера, до сих пор работал на этом посту и
был известен на Урале как способный руководитель.
Мнение Степана о плавающем туннеле было для Андрея особенно
важным. Он нервничал, подъезжая к знакомым местам, представлял себе
встречу со Степаном, их беседу о проекте.
В свое время братья расстались холодно. Все произошло из-за
упрямства Андрея, который перед институтом непременно хотел поплавать
по морям. Степан соглашался, что не стоит сразу после десятилетки
поступать в институт, но считал необходимым Андрею поработать у него
на заводе. Сейчас Степан в письмах был по-старому ласков, радовался
Андрюшиному решению учиться...
Но что он скажет об идее плавающего туннеля?..
В коридорах заводоуправления была суета,
Директор Веков поехал на аэродром встречать начальство, а Степан
Григорьевич, как и подобает производственнику, остался на заводе.
- Это тоже политика! - подняв вверх палец, вполголоса сказал
Милевский, по поручению Степана привезший сюда Андрея.
Он ввел его в приемную главного инженера. Здесь в напряженных
позах сидели несколько человек, не проявившие к Андрею никакого
интереса.
Величественная секретарша с крашеными волосами приветливо
улыбнулась ему, разговаривая сразу до двум телефонам.
- Степан Григорьевич просит передать, - говорила Она в одну
трубку, - что инструкцией главка это не предусмотрено. - И тут же
брала вторую трубку: - Нет, нет! О приеме на работу он велит
обращаться в отдел кадров. - Потом снова говорила в первую: -
Простите, он будет с вами разговаривать, если у вас разрешение банка.
Нет-нет! Он не намерен поступать против правил. Уверяю вас... и
генеральный директор тоже не захочет... Я вас не понимаю... Кому это
нужно? - И она раздраженно положила обе трубки. - Садитесь,
пожалуйста, - сразу изменила она голос. - Вы ведь Андрей Григорьевич?
Степан Григорьевич приказал мне позвонить на железную дорогу и
ускорить движение вашего поезда. Вас нигде не задержали? Садитесь,
прошу вас.
За дверью слышался громкий голос. Обе половинки ее, обитые черной
клеенкой, вдруг распахнулись, и из кабинета вылетел красный,
вспотевший человек.
Кто-то поднялся к нему навстречу:
- Ну как?
Первый безнадежно махнул рукой, достал платок и поплелся из
приемной.
Секретарша проскользнула в кабинет и тотчас вышла, плотно прикрыв
за собой дверь.
- Товарищи, - обратилась она к ожидавшим, - у главного инженера
сейчас будет совещание. Ничего не поделаешь! - И она, сделав
загадочное лицо, пожала плечами.
Люди неохотно поднимались.
- Проходите, - шепнула секретарша Андрею.
- Пожалуйста, Тереза Сергеевна, доложите, что я доставил сюда
Андрея Григорьевича. Дозвольте ручку! - шептал секретарше Милевский.
Протянув для поцелуя руку, она говорила в телефон:
- Нет-нет. Степана Григорьевича нет в кабинете. Откуда я знаю?
Вероятно, пошел по цехам.
Андрей вспомнил, что Лев Янович в пути называл эту даму Стервезой
Сергеевной. Он вошел в кабинет.
Степан поднялся. Плотный, крепкий, но начинающий рыхлеть, он не
успел согнать с лица начальническое выражение, с которым только что
распекал подчиненного. Увидев младшего брата, он тепло улыбнулся и
стал сразу другим, давно знакомым Андрею, родным.
Андрей протянул руки, пошел ему навстречу и вдруг увидел, что
лицо Степана снова изменилось. Оно продолжало улыбаться, но как-то
по-другому - голова опустилась, втянулась в плечи. Он поспешно вышел
из-за стола и пошел к Андрею, но смотрел куда-то через голову брата.
Андрей невольно обернулся и увидел за своей спиной огромную
сутулую фигуру человека в картузе. У Андрюши даже захватило дыхание.
- Андрейка! Гляди, матрос мой! Вот оказия! Здорово! - загремел
басом вошедший.
- Здравствуйте, Иван Семенович! Как вы долетели? - заботливо
спрашивал Степан Григорьевич.
- Здорово, здорово! Это что же, брат, что ли, твой? Вот не знал.
А ведь верно, оба Корневы, - пожимал руку Степану, а потом Андрею
заместитель министра.
Стоявший сзади маленький седой директор объединения смотрел на
Степана строгими глазами из-под лохматых бровей. Тот едва заметно
пожал плечами.
- Встал на ноги? А ну-ка, повернись! Крепок!.. Мужицкая кость.
Садись, пиши Анке записку. Ну, а как твоя грандиозная идея? Будешь
строить лестницу на Луну? А?
Андрей сжал губы; при этом скулы его выступили яснее, щеки слегка
провалились.
- Спасибо, я напишу Ане, - сдержанно сказал он.
- Ну, вот что, князья удельные, - обратился Седых к Степану и его
директору: - времени мало, пойду цеха посмотрю.
- Позвольте сопровождать вас, Иван Семенович, - предложил Степан.
- Нет уж, уволь! Я сперва с рабочими и мастерами потолкую, а
потом к тебе в кабинет приду. Вы уж извините, князья удельные, -
усмехнулся Иван Семенович.
- Как прикажете, - развел руками Степан, учтиво улыбаясь.
Седых с шумом вышел из кабинета. Голос его загромыхал в приемной.
Директор Веков все-таки пошел проводить его.
Степан остался стоять посредине комнаты.
- Вот так, - сказал он, когда дверь плотно закрылась. -
Начальство... А вы, оказывается, знакомы? Да, ведь правда, он недавно
еще плавал капитаном. Головокружительная карьера! Заместитель
министра! Прекрасно знает, как руководить. Понимаешь, Андрей! Это
нужно уяснить и тебе. Он пошел по цехам, которых не знает... Но по
должности не мне, а ему дано решать вопросы в объеме моего завода. А
все цеховые дела решает не начальник цеха, а главный инженер или
директор... А вместо мастера распоряжаться должен начальник цеха... А
ты знаешь, какому руководителю легче живется? Не тому, кто все
возможности завода покажет, а тому, кто ни разу не ошибется. И, чтобы
не ошибиться, он должен знать тысячу табу, тысячу запретов и
ограничений, налагаемых банком, Министерством финансов, моим
министерством, тем же самым Седых, который умеет разносить таких, как
я, как умею я разносить своих подчиненных... За невыполнение плана
меня только пожурят, ну, снимут с работы... а за нарушение табу -
отдадут под суд. Да, теперь я уже не ошибаюсь! Умею назначать сроки,
составлять планы, знаю все запреты.
Степан замолчал, продолжая взволнованно ходить по кабинету.
Наконец он остановился, закурил и спросил Андрея:
- О какой это идее он с тобой говорил?
Андрей очнулся, ошеломленный речью брата.
- Идея? - переспросил он. - Я все тебе расскажу... потом.
- Правильно. Сейчас прежде всего экзамены. Вот и все.
В маленьком пассажирском поезде иногда становилось особенно
светло, а порой горы, как шторами, прикрывали солнечный день.
У окна вагона сидела девушка, ясная, милая, то оживленная, то
задумчивая, сидела, подперев подбородок тонкой рукой, сама тоненькая и
легкая.
Поезд делал крутые повороты. Паровозик чуть ли не проносился мимо
своего собственного последнего вагона.
Глядя в окно, девушка вскрикивала:
- Ой, как интересно! Что это? Речка Светлая? Неужели так близко
облака? И мы въедем в них? Как на самолете?
Глаза ее сияли, светились радостью, удивлением, любопытством.
Вагончик качало. Пассажиры мерно клевали носами.
Притихла и девушка. Она продолжала смотреть в окно, но глаза ее
стали другими. Видела ли она то, что пробегало мимо? Может быть, она
слышала какую-то музыку, думая о своем?
Дрогнула тонкая бровь, рука отвела непослушную русую прядь.
Почему вдруг расширились ее глаза? И сразу сузились... и даже изменили
цвет: серые - стали темнее.
О чем она думает?
Недавно она была счастлива, очень счастлива, и летела домой из
университета, смеясь и напевая. Ей хотелось броситься на шею каждому,
кто попадался ей на пути. А дома ее ждала еще одна радость - в Москву
вернулся папа с Урала. И Аня повисла на шее у огромного, седого,
сильного и родного, пропахшего табаком и одеколоном после бритья -
значит, ждал дочь! - Ивана Семеновича Седых.
Теперь рассказывать, рассказывать! Его Анку принимают в
университет! Она только что была на собеседовании для медалистов.
Смешно! С ней говорили о музыке, спрашивали, часто ли она бывает на
концертах, кого любит из композиторов и музыкантов, что чувствует,
когда слушает музыку... Она отвечала, что не может понять, что именно
говорит музыка, но у нее часто подступает комок к горлу; она думает
вместе с композитором... и не знает о чем; она становится чище, лучше,
светлее, когда слышит музыку, и ей хочется любить. Беседовавший с ней
пожилой человек улыбнулся и опустил глаза. Он сказал, что такая
девушка им подходит. Теперь Аня счастлива: она - студентка!
Иван Семенович любовался красавицей дочкой и, посмеиваясь, вручил
ей в награду письмо от "корабельного дружка".
Аня прочла письмо и разрыдалась. Она плакала, и слезы капали на
листок, размазывая ровные строчки. Потом свернулась калачиком на
диване, жалко вздрагивая всем телом.
Андрюша, Андрюшка, чудный, замечательный! Как он много перенес!
Какое счастье - наконец он на ногах... Приехал к брату... Будет
поступать в институт... Как могла она минуту назад смеяться?.. И месяц
назад быть счастливой? Бесчувственная, черствая!.. Как смела она
оставить Андрюшку в Кургане среди калек!..
И девушка плакала слезами радости и досады, любви и обиды... И,
плачущая, была чудесна.
Всего готов был ждать от дочери Иван Семенович, но только не
мгновенного ее решения сейчас же ехать в Светлорецк, к Андрюшке
Корневу.
Свое решение Аня объявила отцу немедленно, с горящими и еще
влажными глазами.
Иван Семенович разбушевался, даже прикрикнул на взбалмошную дочь.
В сердцах изорвал в клочья конверт злополучного письма, оставленный
Аней на столе в столовой.
Анка, глупая, заперлась в своей комнате и оттуда кричала, что все
равно поедет, потому что любит.
"А что она понимает в любви в свои неполных восемнадцать лет! Эх,
Анка!.."
Иван Семенович кусал желтоватые усы.
Два дня шла домашняя война, и сильный противник, вооруженный
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг