образом.
Она поцеловала меня:
- Я знала, что ты согласишься.
Я действительно согласилась, даже не осознав этого.
Эксперимент только казался страшным. Мы просто сидели, вернее, полулежали
с Еленой Кирилловной в креслах, напоминающих шезлонги. В комнате свет
погашен. Я могла не стесняться. Никто не видел меня голой. В общем, как в
рентгеновском кабинете. Сзади и спереди кресел какая-то очень громоздкая
аппаратура. Перед нами экран. На нем с гигантским увеличением
проектировалось то, что составляло основу, жизни мою и Елены Кирилловны.
Мы обе видели изображения. Длинные двойные спирали, будто бы похожие на
металлические стружки токарного станка. Порой справа и слева изображения
совсем непохожи. Очевидно, мы видели то, что отличало нас с Еленой
Кирилловной. Но иногда картины на экранах становились почти совсем
одинаковыми или похожими.
Профессор Терми, его помощники, Валентина Александровна Полевая, главный
врач, старичок профессор и еще какие-то ученые, сидели на поставленных
рядами стульях и обменивались короткими фразами, глядя на экран. Иногда
Леонардо Терми совмещал изображения двух экранов и сравнивал мое и Елены
Кирилловны "устройство", что-то вскрикивал, объяснял. Кажется, они
все-таки нашли повреждение. Я старалась тоже увидеть, но ничего понять не
могла. Оказывается, в одном месте у Елены Кирилловны мостики, соединяющие
двойные спирали, оборвались, словно подверглись бомбардировке. Собственно,
так и было. Лучи радиации механически разрушили их.
- Мне все ясно, - сказала Валентина Александровна. - Если вы считаете, что
это и есть место повреждения, то попробуем его восстановить, пользуясь
здоровым образцом.
Здоровый образец, "эталон жизни" - это была я.
У меня заколотилось сердце. Мне казалось, что из-за моего волнения на
экране все сразу исказится, но там ничего не произошло.
- Я воспользуюсь нашим электронным скальпелем, мистер Терми, - говорила
Полевая. - Хирургический пантограф. Уменьшает движения хирурга в сотни
тысяч раз.
- Я мог бы только мечтать об этом в Америке, - послышался голос
американского ученого.
- Начнем сейчас же, - предложила Полевая.
Я потом узнала, что на руках у Полевой были надеты браслеты, от которых
тянулись провода к сложнейшему аппарату. Браслеты улавливали биотоки
хирурга и соответственно ими управляли через аппарат электронным лучом,
копировавшим движения рук хирурга в стотысячном масштабе.
Я видела, как протекает операция, прямо на экране.
Луч скользил по нему и заставлял разрозненные, сбившиеся в бесформенные
кучки молекулы выстраиваться в пораженном месте точно так же, как это было
видно на другом экране. Елену Кирилловну усыпили с помощью какого-то
излучателя, а меня почему-то усыплять не стали. И я все-все видела! Это
было поразительно просто и в то же время непередаваемо сложно. Собственно,
нельзя было даже представить, что происходит "хирургическая операция"! Я
вспомнила, что Полевая - скульптор. Она у нас на глазах "лепила" живого
человека. Вернее, программу его организма!
Полевая ловко орудовала лучом-скальпелем. Она строила из молекул мостики,
как дети фигурки из игрушечных кубиков. Она примеряла результаты своей
работы совмещая изображение двух экранов, снова принималась за невероятной
трудности, скрупулезную работу. Пораженных мест оказалось много. Их
методически выявляли и восстанавливали.
Конечно, никакой человек не в состоянии выполнить этот "микроскопический
сизифов труд". К счастью, электронным скальпелем через хирургический
пантограф управляла еще и кибернетическая, обучающаяся в процессе работы
машина. Только с ее помощью можно было починить уйму разрушенных мостиков
по образцу первых, восстановленных самой Полевой.
Но электронная машина, выполняя задание уже самостоятельно, делала это с
такой немыслимой быстротой, что проследить за этим было уже невозможно.
Операция заканчивалась как бы уже в другом масштабе времени... Вот какой
оказалась "генная хирургия"!
Потом Елену Кирилловну унесли в палату, а меня, совершенно обессилевшую,
увезли на автомашине домой. Полевая провожала меня до вестибюля, на
прощание обняла и расцеловала. Она была такая простая, что невозможно даже
представить, что она только что оперировала... молекулы, перестраивала
программу жизни человека, меняла его, как в сказке...
Но сказочное началось потом.
Накормив Роеньку, отправив его гулять с девушками-лаборантками из нашего
института, прибежавшими мне помогать, я мчалась в клинику к Елене
Кирилловне.
Ее ничем не лечили. За ней только наблюдали.
Было отчего потерять голову, кружиться по паркету, целовать всех медсестер
и нянечек.
Елена Кирилловна менялась на глазах. Она ожила, словно воспряла былой
красавицей, легкой, стройной, бодрой. Она уже ходила. Бросалась ко мне
навстречу всякий раз... И все время говорила о Рое и Бурове...
Но что-то в ней изменилось, я сама не знаю что.
Мы стояли, обнявшись, крепко прижавшись друг к другу, когда в палату вошла
Валентина Александровна с обычной своей спокойной улыбкой.
- Ну как, побратимочки? - спросила она. - Кибернетические мои сестры,
статуэточки мои?
- Почему сестры? - удивилась я.
И она повела нас в коридор, где был устроен зимний сад. Там между пальмами
стояло огромное зеркало. Обняв нас обеих за плечи, она подвела нас к этому
зеркалу. Я посмотрела и обомлела. Только теперь я заметила, что произошло
с Еленой Кирилловной. То, что ей исправляли повреждения в скрижалях жизни
по моему образцу, не прошло даром. Конечно, причина рака была устранена.
Организм, правильно регулируя рост клеток, сам справился, молниеносно и
волшебно, с дикой тканью. Опухоль распалась, сама собой исчезла, но... Это
было не все!
Елена Кирилловна не только оказалась моложе, она стала еще и походить на
меня как старшая сестра. У нее изменился даже цвет глаз: был теперь совсем
как у меня, не серый, как раньше, а карий... И волосы у нее стали немного
виться... и черты лица приблизились к моим.
Это было наваждение. Она была здорова, снова молода и совсем такая же, как
я...
Однажды мы вчетвером: я, Елена Кирилловна, Валентина Александровна и
профессор Терми - сидели в зимнем саду. Елена Кирилловна почему-то очень
любила это место.
- Нет, - говорил профессор Терми, - здесь не моя заслуга, коллега. Я лишь
высказал гипотезу, лишь подсказал вам, в каком месте нужно искать
повреждение, но устранили повреждение ваши руки с помощью удивительного
аппарата, разработанного советскими учеными. Вот об этом аппарате и о
ваших прецизионных руках я и хочу поговорить, коллега.
- Считайте, что они всегда в вашем распоряжении, профессор.
- Речь идет о долге чести. После операции над господином Буровым мне
необходимо спасти от рака одного величайшего мерзавца.
- Вот как? - искренне удивилась Полевая.
- Речь идет о мистере Джордже Никсоне, верховном магистре ордена "SOS".
- Но ведь он же потушил Солнце! - вне себя от гнева воскликнула я.
- Этот субъект больше заслуживает электрический стул, чем электронный
скальпель, - жестко сказала Елена Кирилловна.
- Вот вы врач, коллега, - сказал печально Терми. - Я ученый, проклявший
свою прежнюю работу, приведшую к созданию страшных средств уничтожения.
Вся наша деятельность - гуманизм. Я перешел в науку о жизни, видя в ней
одну из самых гуманных областей науки. Мы все только что видели эти
волшебные спирали во время вашей удивительной операции. Но какими бы они
ни казались волшебными, мы довольно много знаем о них, имеем представление
об их химическом составе, об их размерах. Диаметр спиралей - 20 анкстрем,
шаг спиралей - 34 анкстрема, расстояние между мостиками - 3,4 анкстрема.
Вам впервые в мире удалось провести молекулярную хирургическую операцию,
устранившую причину страшного заболевания, тем самым вы указали путь
победы над раком, кто бы им ни болел. Электрический ток высокого
напряжения уничтожает преступника, сидящего на электрическом стуле. Но это
не единственный способ уничтожения мерзавца. Быть может, в будущем, в век
полного гуманизма, люди сочтут более гуманным уничтожить не весь организм
преступника, а то в нем, что делает человека преступным.
- Что вы имеете в виду? - воскликнула Елена Кирилловна.
- Я имею в виду ту запись кодом жизни, которая позволила развиться у
человека античеловеческим чертам. Я мечтаю сдержать свое слово, спасти
Джорджа Никсона от рака, но одновременно...
- Профессор! - воскликнула Полевая. - Если вам нужна помощница с моими
руками, распоряжайтесь.
- Переделать Джорджа Никсона по образцу настоящего человека! - прошептала
Елена Кирилловна. - Какая сумасшедшая и оригинальная мысль!
- О да! - подхватил профессор Терми. - Я ведь до сих пор никого не лечил.
Но я хотел бы вылечить от подлости всех подлецов мира, начиная с Джорджа
Никсона. Я бы посадил с ним рядом замечательного, как мне кажется,
парня... одного журналиста...
- Какого? - живо спросила Елена Кирилловна.
- Не знаю, известен ли вам такой... Роя Бредли...
Елена Кирилловна вскрикнула я лишилась чувств.
Мы с Валентиной Александровной кинулись приводить ее в сознание. Прибежали
и захлопотали нянечки. Появились носилки на колесиках.
- Кажется, мы переоценили состояние нашей милой выздоравливающей, -
вздохнула Полевая.
- Вот видите... - печально сказал Терми. - Теперь это еще больше обязывает
нас к осторожности в главном эксперименте.
- Если бы было время для этой осторожности! - задумчиво сказала Валентина
Александровна. - Я готова решиться...
- Я в отчаянии, коллега, едва подумаю, что наш метод может оказаться
бессильным. Ведь он рассчитан на включение собственных сил организма,
действующих по исправленной программе. Но ведь у него таких сил нет. Ведь
действующего организма, по существу, там нет. Мы имеем дело не с живым
человеком, а лишь с "забальзамированным" с помощью непрерывно действующих
машин его трупом.
Мне стало почти дурно.
- С вами страшно согласиться, профессор, - тихо сказала Валентина
Александровна".
Глава пятая
СОЗВЕЗДИЕ СВЕТИЛ
Лиз прилетела в Москву вместе с мистером Игнесом и инженером Гербертом
Кандерблем. Сенатор Майкл Никсон отправился на правительственном самолете
на день раньше.
Герберт Кандербль, высокий, нескладный, торопился надеть в проходе между
рядами кресел пальто. Боб Игнес уже спускался по трапу, подняв обе руки с
тугим портфелем и маленьким чемоданчиком, шумно приветствуя встречающих.
Кандербль пропустил Лиз вперед.
Ее встречала профессор Веселова-Росова. С радушной простотой она обняла
американку, когда та сбежала по ступенькам.
Кандербля и Игнеса встречали их старые знакомые братья Корневы, инженеры,
соратники по строительству Арктического моста через Северный полюс. Их
представили Лиз. Один из них, совершенно седой, но с молодым лицом,
обращал на себя внимание. Это был человек из племени легендарных
строителей, о которых Лиз слышала еще в юности.
Корневы увозили гостей на дачу, так называют здесь загородные виллы. Лиз
не хотела стеснять Веселову-Росову, приглашавшую остановиться у нее, и
попросила отвезти ее в гостиницу "Украина".
По дороге, сидя в машине, Лиз робко высказала радушной женщине свое
заветное желание повидаться с помощницей Бурова, которую удалось вернуть к
жизни.
- Я ее так хорошо помню. Я была очарована ею, - сказала Лиз.
Веселова-Росова почему-то очень смутилась и пробормотала что-то по поводу
того, что непременно передаст это желание гостьи.
Лиз отказалась в гостинице от трехкомнатного номера, заняв на этот раз
маленькую комнатку с одной кроватью.
Расставаясь до вечера, Веселова-Росова советовала Лиз поспать до ночного
заседания. Лиз уверяла, что прекрасно выспалась над океаном. К тому же она
еще не отвыкла от нью-йоркского времени и для нее заседание будет дневным.
Пообедав в ресторане, Лиз поднялась к себе на двадцать третий этаж,
постояла у окна. Виднелся изгиб скованной льдом реки, мосты через нее,
море заснеженных крыш и башни небоскребов, стоявших здесь свободно, не в
такой тесноте, как в Манхеттене. И это было красиво!
Где-то здесь лежит то, что осталось от бедного Буророва. Сербург, Сербург!
Тебя уже нет, каким ты был тогда!
В дверь постучали. Лиз вздрогнула:
- Войдите.
Неужели она?
Да, она узнала ее с первого взгляда. Так запомнившееся ей лицо, чуть
вьющиеся волосы. Она и в то же время не она... Слишком возмужала!..
- Хэллоу, миссис Бредли! Как вы поживаете? Как вам нравится теперь наша
Москва?
Какое великолепное произношение! Конечно, она слышала еще и тогда этот
голос, но... Тогда она говорила со славянским акцентом. А теперь как
урожденная американка!
Лиз протянула обе руки и пошла навстречу вошедшей:
- Как я рада! Я боялась, что вы не придете. Вы необычайно похорошели. Я
рада, что вы получили всемирную премию. Прошу вас, садитесь.
- Благодарю вас. Я до сих пор признательна вам за помощь, которую вы
оказали мне... в Третьяковской галерее.
Лиз отступила:
- Я вас плохо понимаю. Разве это были вы?
- Я такая же американка, как вы, которая, подобно вам, стремилась служить
великому делу.
- Помогая Бурову?
- Я должна была шпионить за ним. По заданию вашего бывшего жениха Ральфа
Рипплайна. Меня заслали сюда, но я водила за нос боссов.
Лиз расхохоталась, восхищенно глядя на гостью. Она потребовала, чтобы
Эллен рассказала ей обо всем.
- Вы надули Ральфа? - воскликнула наконец Лиз, прерывая рассказ. - Вы
прелесть! Я сразу почувствовала в вас героиню.
- Нет. Я была слишком слаба. Даже не сдержала себя, когда вы признались
мне здесь, в гостинице, что Буров приходил к вам в палатку.
- Боже мой! Да я была для него лишь мешком с отрубями. Потому я и уступила
его вам.
- ...и вышли замуж за моего мужа.
Ошеломленная Лиз в изумлении уставилась на Эллен.
- Мы повенчались с Роем в Африке, в джунглях, перед звездами... Я
воспитываю здесь нашего сына.
Лиз всплеснула руками:
- Боже мой, дорогая! Так ведь он вас до сих пор любит. Вы его Дочь Дивная
Солнца. Как у Петрарки его Лаура. Ведь настоящее чувство выше всего
земного и уж во всяком случае выше записей в канцелярских книгах.
- И план создания второго Солнца вы назвали "планом Петрарки"?
- Да. Маленькая женская слабость. Я тоже хочу чего-то великого, красивого,
что возвышается над всем... если уж у меня нет... любви...
- И вы отдали этому великому все, что имели?
- Да. И мне не хватает, хотя я и пустила на ветер все наши миллиарды. Мне
нужны все советские ядерные боеголовки. Я прилетела за ними сюда.
- И вы рассчитываете получить их?
- Я знаю все возражения против нашего плана. Юпитер - второе Солнце -
выжжет Марс. Можем ли мы гарантировать, что нет марсиан, что мы не погубим
ради себя чужую цивилизацию? Я знаю, все знаю... Счастье одного всегда
покупается несчастьем другого.
- А если термоядерные реакции на Юпитере перейдут во взрыв?
- Тогда взрыв еще одной сверхновой звезды, которую заметят с какой-нибудь
планеты в туманности Андромеды. Во всяком случае, это непохоже на жалкую
судьбу будущих поколений, которую готовит им Кандербль с Игнесом "планом
Икара".
- Торможение Земли, приближение ее к Солнцу?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг