- Всякий, кто приблизится к костру, чтобы бросить в него книги
Декарта, сам окажется в костре, познав гнев огня. Это говорю я, Сирано де
Бержерак. Берегитесь!
Замешательство среди монахов было недолгим.
Первый из них, творя крестное знамение и шепча молитвы, приблизился к
костру, неся книгу в вытянутой руке.
Никто не мог дать себе отчета, каким образом он вдруг взмахнул своей
сутаной, указывая ногами на звезды, и полетел в трескучее пламя костра.
Раздался поросячий визг, и через мгновение живой факел ринулся от
костра к группе монахов.
- Какая прелесть! - снова воскликнула графиня с родинкой. - Ведь он,
наверное, обжегся, бедненький!
- Кто следующий? - крикнул Сирано.
- Вы заметили, ваше преосвященство, он не обнажает шпаги.
- Пока, пока, ваше величество. Я послал туда стражников.
- Тогда другое дело! - И король шмыгнул носом.
Меж тем группа монахов как по команде пришла в движение. Однако
нельзя даже передать быстроту происходившего. Руки Сирано от неповторимых
по молниеносности движений, да и сам он, мечущийся исчезающим призраком,
может быть из-за капризов освещения, становились порой невидимыми, но
сутаны, задранные ноги дерзнувших приблизиться к костру монахов мелькали в
воздухе, а горящие факелы, вырываясь из костра, отчетливо видные,
разбегались от "огня святого Эльма".
В отсветах его пламени виднелись разбросанные по земле книги в
кожаных переплетах.
- Несчастные монахи, - заметил король.
- Они страдают за веру, - ответил кардинал.
Тогда на Сирано двинулась толпа, кстати сказать, наспех набранная
монахами по трактирам.
Сирано так и не обнажил шпаги, но, если бы индеец Августин мог
видеть, как он расправлялся с полупьяными погромщиками, привыкшими к тому,
чтобы их боялись, и понятия не имевшими о тех невероятных приемах Сынов
Солнца, которые освоил Сирано, угощая каждого, кто приближался к нему,
ударами "живой кувалды" в самые болевые места.
Через некоторое время земля была усеяна корчащимися людьми, и берег
Сены огласился криками и стонами. Но пьянчужки продолжали лезть на Сирано,
отбрасываемые его ударами, падали на уже лежащих.
А над поверженными в позе ягуара, готового к прыжку, стоял ученик
индейца из племени майя, готовый отразить любое нападение.
Но теперь в дело вступили стражники со шпагами в руках.
Пришлось и Сирано выхватить шпагу.
- Кажется, дело дошло до настоящего сражения, - заметил король.
- Они убьют его! Столько на одного! - воскликнула графиня де Ла
Морлиер.
Баронесса де Невильет, затаив дыхание следившая за всем происходящим,
упала в обморок.
В обморок упали и еще две дамы из окружения королевы, но, убедившись,
что никто не спешит к ним на помощь, пришли в себя и бросились снова к
окну, где их места были уже заняты другими дамами.
Стражники никак не могли сблизиться с Сирано, им мешали преграждавшие
путь стонущие и корчащиеся от боли тела пьянчуг.
Но Сирано сам бросился на противников, и тут пошел в дело его
излюбленный прием. В воздух, сверкая в отблесках костра, полетели одна за
другой шпаги стражников, которые сразу же обращались в бегство. Пытавшихся
оказать ему сопротивление офицеров Сирано неуловимым движением своей
разящей шпаги ранил (хотя были и убитые!), отражая с непостижимой
сноровкой все направленные на него удары. Впрочем, неверно думать, что он
не получил ни одной раны. Камзол его покрылся кровавыми пятнами, но он
продолжал биться с противниками, превосходя их в сноровке боя в несколько
раз. Если говорить, что бой был неравным, то неравным он был обоюдно.
Стражников было больше, но Сирано де Бержерак владел шпагой как никто из
них.
Как и в большинстве сражений, исход боя решила паника.
Кто-то крикнул, что сам господь вложил в руку безумца его шпагу, ибо
в булле папы не сказано о сожжении книг Декарта.
Монахи стали подбирать и уносить книги, не стараясь больше их сжечь,
стражники подбирали убитых и раненых, число которых точно так и не было
установлено, доходя в общей сложности до нескольких десятков, если считать
и поверженных пьянчуг.
Полупьяная толпа разбежалась, стражники удалились.
Сирано остался один, готовый отразить новую попытку штурмовать костер
святого Эльма.
- Это необыкновенно, маркиз! Я думала, что умру от волнения! -
вздохнула графиня с родинкой. - Но я смертельно устала, будто сама билась
с этими ничтожествами. Садитесь в карету и отвезите меня домой. Граф уехал
с поручением его высокопреосвященства в армию. Садитесь, пока я не
передумала и не пригласила этого неистового демона, который, быть может,
кое в чем и вам не уступит.
- Как можно, графиня! Уж позвольте мне не допустить до вашей
обворожительной родинки его безобразный клюв.
- Но все-таки вам придется привезти его ко мне на следующий же раут.
Он совсем недурной поэт. Пока, пожалуйста, не ревнуйте. Я просто хочу
посмотреть на него вблизи.
- Предпочел бы, чтобы вблизи вы смотрели лишь на меня.
С этими словами маркиз юркнул в карету, поручив свою лошадь слуге
графини.
Карета графини поехала следом за каретой баронессы де Невильет,
которая после обморока наконец пришла в себя.
Ришелье смешал шахматные фигуры и сказал королю:
- На этот раз, ваше величество, я проиграл не только вам.
- Но каков молодец! - усмехнулся король. - Впрочем, и мат вы получили
изящный.
Невыспавшийся кардинал, войдя в свой кабинет, увидел на столе свою
закладную записку, как он того пожелал накануне.
Ее положил туда стоявший перед ним Сирано в изорванном и покрытом
пятнами камзоле.
ПОСЛЕСЛОВИЕ КО ВТОРОЙ ЧАСТИ
Воображение! Без этого качества нельзя
быть ни поэтом, ни философом, ни умным
человеком, ни мыслящим существом, ни
просто человеком...
Д. Д и д р о
Сражение Сирано де Бержерака со ста противниками кажется невероятным
и выглядит легендой. Но ознакомление с подлинными документами и
утверждениями как современников Сирано, так и более поздних
исследователей, казалось бы, снимало сомнения.
Такая невероятная битва действительно имела место у Нельской башни в
Париже, и к ней следует отнестись не как к вымыслу, а как к подлинному
событию.
Расхождения между свидетельствами Э. Ростана в XIX веке и Николая
Лебре, современника и друга Сирано, лишь в названном числе убитых и
раненых в этой небывалой битве. Ростан допускал, что убитых было восемь, а
раненых семнадцать. Николай же Лебре говорил лишь об одном убитом, не
называя числа раненых.
Однако во всех свидетельствах приводится смехотворный повод
вооруженного столкновения с отрядом в сто человек - видите ли, Сирано
хотел заступиться за своего пьянчужку-приятеля.
Надо ли говорить, что такой пьянчужка вряд ли собрал бы против себя
целых сто человек.
Нет, дело было в ином, что тщательно скрывалось и что интересно было
бы понять. Кстати, трудно представить себе и механизм подобного сражения -
один против ста!
И здесь на помощь приходит воображение, которое, основываясь на
сопоставлении различных совпадений и неясностей, позволяет предложить
нарисованную в романе картину, дающую ответ на все недоуменные вопросы.
Очевидно, действительность была близка к самому фантастическому вымыслу.
К о н е ц в т о р о й ч а с т и
______________________________________________________
Часть третья
КОЛОКОЛ СОЛНЦА
Власть Зла сразить Мечтой я в мир
пришел!
К а м п а н е л л а
Глава первая
УДАЧИ НЕУДАЧНИКА
Служить бы рад,
Прислуживаться тошно.
А. С. Г р и б о е д о в
В этот день парижане были удивлены странным прохожим, нетвердой
походкой пересекавшим весь город, его видели и близ кардинальского дворца,
откуда он, видимо, вышел, и на улице Сан-Оноре, и на набережной Железного
Лома, и на улице Могильщиков, бледного от потери крови, в изодранном
камзоле, покрытом темными пятнами, слегка покачивающимся от усталости (или
от непомерного с утра возлияния, что было неверно!). Сопровождаемый
любопытными взглядами, он привлек к себе внимание и городских стражников,
заподозривших в нем одного из тех неудачников, которые, потеряв веру во
все на свете, начали промышлять разбоем, однако какая-то бумага,
показанная стражам порядка, вызвала у них к прохожему столько же уважения,
сколько и удивления.
Надо ли говорить, что этим прохожим был наш Савиньон Сирано де
Бержерак, получивший от кардинала Ришелье подтвержденное им поручение,
суть которого была изложена в закладной записке, в дополнение к которой он
получил для доставки в Рим и личное послание кардинала Ришелье к папе
Урбану VIII. Ради этого Сирано и пошел на свой невероятный,
неправдоподобный, но вошедший в историю как действительно совершенный
(правда, якобы по другому, нелепому и незначительному, поводу!) подвиг,
ставший легендой, вызывая спустя столетия улыбку.
Однако Савиньону тогда было не до улыбок. Имея в кармане записку
кардинала и его письмо в Ватикан, Сирано сознавал, что обязан вступить в
роту гасконских гвардейцев капитана де Карбон-де-Кастель-Жалу, а для этого
ему надлежало явиться в полк на лошади, в полном обмундировании и
надлежащим образом вооруженным (по традиции тех времен!), а стоило все это
по меньшей мере восемьсот, а то и тысячу ливров. В то же время в кармане у
Сирано была та самая пустота, которой он посвятил свою "Оду о пустоте".
Вся надежда оставалась на отца, отношения с которым, говоря
уклончиво, у него не сложились, будучи взаимно неприязненными. Скупой отец
уже давно отказал ему в деньгах, ссылаясь на то, что в коллеже Савиньон
имеет стипендию, а после коллежа должен сам зарабатывать себе на жизнь,
поскольку не избрал, по совету отца, подобно старшему брату, духовной
карьеры. Савиньон не подчинился и не посвятил себя церкви, как не пошел и
в услужение к кому бы то ни было, надеясь, что первая его комедия
"Проученный педант", принятая к постановке в одном из парижских театров,
принесет ему и славу, и деньги. На деле получилось совсем иначе. И он был
не менее беден, чем крестьянин, которого вышвырнул с земли землевладелец,
отказав в аренде.
Д. Дидро скажет впоследствии: "Чем больше человек говорит, тем меньше
он знает". О Сирано можно было бы заметить, что чем меньше у него было
оснований для хорошего настроения, тем больше владела им веселость,
непомерная гордыня и готовность к поединкам. Все это скорее всего скрывало
внутренний мир неудачника, ибо даже легендарная шпага не провела его к
обильному милостями двору, и если он и был принят в некоторых парижских
гостиных, то, пожалуй, как забавный персонаж "с накладным носом",
способный острым словом или скандалом развлечь скучающее общество. И
все-таки Савиньон продолжал надевать на себя одолженную у друга Шапелля
одежду и снова окунаться в осмеянную им пустоту парижского общества.
Эти противоречия терзали Савиньона, который, однако, отверг даже
предложение Ришелье остаться при нем дворцовым поэтом. Пожалуй, во всех
этих несоответствиях и была необычная сущность Савиньона. И теперь ему не
оставалось ничего другого, как явиться к отцу с повинной, ни перед кем не
склонявшейся головой. И сделать это он должен был уже не для себя (что он
с презрением отверг бы!), а ради освобождения томящегося в темнице
любимого философа.
Господин Абель де Сирано-де-Мовьер-де-Бержерак скупо жил на ренту с
капитала, вырученного от продажи имения Мовьер, поскольку его деятельность
нотариуса, имеющего звание королевского писца, на новом месте не принесла
ему желанного дохода. Обыватели не приняли пришлого чужака, предпочитая
своих старых нотариусов. Так что ни землевладение, ни нотариальное дело
королевского писца, ни переезд в Париж не принесли господину Абелю успеха
и не приблизили его к королевскому двору, что осталось его болезненной
мечтой.
Потому семья господина Абеля ютилась в убогой квартире, в которую
вели показавшиеся Савиньону особенно грязными и обветшалыми ступени (ведь
он только что сошел с мраморной лестницы кардинальского дворца!).
В первой же тесной, полутемной комнате Савиньон увидел старшего брата
Жозефа. Тот молился.
При виде Савиньона в таком непотребном виде будущий служитель церкви
поднялся с колен и воскликнул:
- Умоляю тебя, вольнодумец, уйди, не береди сердце родителя нашего,
не убеждай его в том, что окончательно опустился и погиб, дабы гореть в
геенне огненной, отрицая божественную благость нашей святой католической
церкви!
- Умолкни, ханжа пустопослушная! - огрызнулся Савиньон. - Я не к тебе
пришел за благословением, да ты еще и не стал аббатом, хотя по низости и
лживости своей уже готов к этому званию.
- Ты остался прежним с кощунством змеиного языка на устах! - смиренно
вздохнул Жозеф. - Чего тебе надобно? Уйди, не показывайся хоть святой
нашей матери на глаза. Попадешься отцу - он сам тебя выгонит!
- Это мы еще посмотрим! - запальчиво произнес Савиньон, закидывая
назад голову, словно намереваясь клюнуть кого-то своим непомерным носом.
В комнату вбежала шестнадцатилетняя Жаннетта, тоненькая, легкая,
порывистая, как ласточка, и бросилась Савиньону на шею.
- Ах, Сави! - прошептала она ему на ухо. - У меня такое горе, такое
горе! Как хорошо, что ты пришел!
- Что случилось, сестренка? - весело спросил Савиньон.
- Я ухожу, - с угрозой в голосе произнес Жозеф. - Не желаю слышать
наветы на нашего благочестивого отца из уст этой девчонки.
- Иди, иди, молись, замаливай грехи! Если не хватит своих, возьми
мои! - насмешливо напутствовал его Савиньон.
Возмущенный Жозеф, шепча молитвы, удалился.
- Так что? - спросил Савиньон сестру.
- Отец сказал, что не даст денег мне на приданое и чтобы я не
помышляла о замужестве, а готовилась уйти в монастырь.
- Он хочет упечь тебя туда?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг