Если употреблять его в дело, оно
истирается, если не употреблять,
ржавчина его съедает.
К а т о н- с т а р ш и й
Печально наше послесловие, хотя Пьер Ферма потерпел лишь первое
поражение, почтенный метр Доминик Ферма не пережил своего разорения,
ничего не оставив ни сыну, ни другим детям, которым Пьер уступил во
владение отцовский дом в Бомон-де-Ломань, сам рассчитывая лишь на самого
себя, на свои замыслы и силы.
Печально наше послесловие потому, что Пьер Ферма ничего не узнал о
горькой судьбе маленького арабского звездочета, которого одарил таким
царским подарком.
Лишь много лет спустя в Париже от былого сотоварища Декарта по
коллежу аббата Мерсенна, добровольного посредника в переписке ученых, он
услышал, что аббат уже давно перестал получать письма от арабского знатока
чисел Мохаммеда эль Кашти.
Но ни аббат Мерсенн, ни тем более Пьер Ферма так и не узнали, что
маленький арабский звездочет, поразительно сочетая в себе глубокие научные
познания с суеверием, наивно убежденный в своей способности угадывать
будущее по расположению звезд, осмелился предсказать османскому паше в
Аль-Искандарии немилость султана, за что с согласия султана, уличенный к
тому же в мерзостном посещении языческих капищ, был обезглавлен, и все
книги его и рукописи, как колдовские, противоречащие корану, подлежали
сожжению, и при стечении толпы правоверных в одну из звездных ночей
(которые так ценил звездочет для наблюдений!) пламя костра вспыхнуло перед
домом казненного и взметнулось от налетевшего вихря, пронесшегося над
базарной площадью.
Так и не удалось бедняге спасти свою голову от секиры палача
османского паши. Искры и огненные птицы взлетели в черное небо, почти до
уровня минарета ближней мечети. Никто не видел, где падали эти птицы. Но
не исключено, что в темноте ночи некий чернокожий гигант, посветив себе
факелом, притушил тлеющую птицу и унес то, что осталось от нее (быть
может, таблицу?), на память о добром хозяине, иначе чем объяснить, что
таблица, над которой работал французский математик, попала наконец в руки
автора*.
_______________
* Лет двадцать назад во времена египетского президента Насера,
стремившегося к дружбе своего народа с СССР, в Каире и Александрии
гастролировал наш Большой театр, и друг автора, артист балета С. А.
Салов, приобрел на рынке фотографию обугленного музейного документа,
который, как ему казалось, может заинтересовать фантаста. По
сохранившейся части таблицы автору удалось благодаря ранней работе
заслуженного деятеля науки и техники РСФСР профессора М. М.
Протодьяконова ее восстановить. (Примеч. авт.)
Безрадостно складывалась и судьба философа в офицерском мундире
Декарта. Видный мыслитель, последователи которого и в наше время называют
себя картезианцами, утверждал, что все познается только опытом и
наблюдением (как? А вера!!!), навлек на себя недовольство не только святой
римско-католической церкви во главе с папой римским, специальной буллой
осудившим и запретившим одно из главных сочинений Декарта, но также и
лютых врагов католицизма - протестантов, боровшихся с католиками за власть
и влияние на протяжении всей Тридцатилетней войны во многих странах
Европы. Декарту пришлось принять в ней участие, но гонение вынудило его
покинуть сначала Францию, а потом и Нидерланды и в конце концов оказаться
в Швеции под защитой своенравной королевы Христины, которая не смогла,
однако, уберечь строптивого философа от губительного для него
скандинавского климата.
Справедливости ради надо сказать, что он ни в чем не уступил
гонителям, всегда оставался самим собой, хотя и допускал порой ошибки,
одна из которых однажды снова столкнула его с Пьером Ферма в бескровной,
но бурно разыгравшейся в научных кругах дуэли, о чем пойдет речь в
последующих главах правдивого романа.
То, что не понял Декарт в работах Ферма, потом развили Ньютон и
Лейбниц, кстати говоря, споря между собой о приоритете, создав
дифференциальное интегральное исчисление, гениально предвосхищенное
скромным французским юристом.
К о н е ц п е р в о й ч а с т и
______________________________________________________
Часть вторая
ВЕРШИНЫ МАНЯЩАЯ ПРЕЛЕСТЬ
Жаден разум человеческий. Он не может
ни остановиться, ни пребывать в
покое, а порывается все дальше.
Ф. Б э к о н
Глава первая
КОСТИ И ШПАГА
Ни одно человеческое исследование не
может назваться истинной наукой, если
оно не прошло через математическое
доказательство.
Л е о н а р д о д а В и н ч и
Два года прошло со времени знакомства Пьера Ферма с Луизой де Лонг.
Конечно, разгневанный "крючок" не оказал Пьеру никакой протекции в
Тулузском парламенте, где играл известную роль. И можно понять его
удивление, а потом ярость, когда он узнал, что этот выскочка Пьер Ферма
все-таки умудрился получить заветное место советника суда и приезжает в
Тулузу.
Искушенный крючкотвор, умеющий выискивать юридические зацепки в
делах, которыми занимался в парламенте, оказывается, не обладал должной
проницательностью, чтобы угадать за покорной кротостью дочери несгибаемое,
а вернее, пружинное упорство и изощренную находчивость (поистине женское
чувство не знает преград!).
Сам господин Франсуа де Лонг был по-ослиному упрям, но если
справедливы слова умного острослова, что "упрямство - вывеска дураков", то
упорство, каким обладала Луиза, скорее всего напоминало гибкую кость
дамского корсета, сгибающуюся от усилия и тотчас разгибающуюся, едва оно
ослабнет, и Луизу меньше всего интересовала разница между "вывеской
дураков" и "кольчугой мудрецов", как порой философы называли упорство. И
вполне может быть, что ее упругая защита была непробиваемей кольчуги.
В день получения сонета Луиза, казалось бы, покорно уступила
разгневанному отцу, но, едва униженные родственники покинули Тулузу и отец
принялся подыскивать Луизе выгодного жениха, скромница дочь с потупленным
взором приступила к действиям.
Нет у мужчин оружия против женской слабости, в особенности если она
присуща любимой племяннице. Это в полной мере ощутил младший брат Франсуа
де Лонга, тоже юрист с кое-какими связями в Тулузском парламенте, как и
все в семье.
Вот через него-то, через Жоржа де Лонга, и решила добиться своего
счастья наша одержимая влюбленная. И, заливаясь прожигающими мужское
сердце слезами, рыдая на дядиной груди, перемежая горестные вздохи с
поцелуями, она одержала полную победу над сердобольным Жоржем де Лонгом,
румяным, рыхлым и добродушным, которого не наградил господь собственными
детьми. Готовый расплакаться, суетливый по натуре, сейчас он был готов не
без тайного (но беззлобного) торжества все сделать для дочери
высокомерного Франсуа, который не упускал случая оттеснить младшего брата
на задний план.
Протекцию Пьеру Ферма Жорж де Лонг оказать мог, но... дело
осложнялось тем, что у Пьера не было нужных средств, чтобы отблагодарить
благодетелей, которые предоставят ему желанное место. Это препятствие
казалось неодолимым, но очаровательная племянница смотрела на дядю такими
глазами газели и в их глубине теплились такие поистине тигриные искорки,
что предложенная еще невероятная сделка (чего только не придумает
влюбленная женщина!), по которой благодетели должны подождать первого дела
Пьера, чтобы он лишь после него расплатился б с ними, под гарантию,
конечно, такого солидного поручителя, как любимый дядюшка Жорж де Лонг,
показалась растроганному судейскому не лишенной смысла.
И, кряхтя, сам себе дивясь, толстый дяденька Жорж пошел на все, чего
пожелала племянница, и даже на большее: выплатил, как поручитель, часть
обусловленной благодетелями суммы впредь до выигрыша Пьером Ферма его
первого юридического дела.
И ощутимый кошелек с пистолями, так приятно оттягивающий пояс,
оказался ключом в Тулузский суд, позволив Пьеру Ферма вновь оказаться в
желанном городе, где он рассчитывал увидеть свою возлюбленную, воспетую им
за долгие два года (такие дела быстро не делаются, в особенности у
судейских!) во множестве сонетов и в стиле Шекспира, и в стиле Петрарки.
Надо заметить, что сонеты эти уже не попали в крючковатые пальцы
почтенного родителя, ибо дочь его оказалась столь же предусмотрительной,
как и покорной, сумев к тому же за эти два года с чисто отцовской
придирчивостью найти убедительные доводы для отказа немалому числу
выгодных женихов.
Франсуа де Лонг узнал о приезде нового советника парламента в Тулузу
слишком поздно, чтобы добиться отмены назначения, но, кипя негодованием,
постарался, чтобы первое же порученное новому советнику дело было для него
непосильным и уронило бы Пьера Ферма в глазах влиятельных людей, которых
не восхитить всякими там ухищрениями в области счета или сочиненными
сонетами.
Таким безнадежным делом оказалось злонамеренное убийство молодым
графом де Лейе маркиза де Вуазье, его соперника, домогавшегося, как и он,
руки завидной невесты, ветреной красавицы Генриэтты, незаконной дочери
самого герцога Анжуйского, торопящегося дать приданого за ней изрядный
куш, поскольку ее заметил сам его высокопреосвященство кардинал Ришелье,
духовный сан которого не позволит ему возвысить до себя легкомысленную
красавицу, но...
Тело пронзенного шпагой мертвого маркиза де Вуазье было найдено за
монастырской стеной, в обычном месте запретных дуэлей. Ни у кого, в том
числе и у судейских, ведших следствие, не вызывало сомнений, что маркиз
был убит графом Раулем де Лейе во время поединка, на который маркиз сам
вызвал графа в присутствии капитана кавалерийского полка,
расквартированного в Тулузе, господина де Мельвиля, пригласив его быть
секундантом. Поединок не состоялся в день ссоры молодых людей из-за того,
что граф де Лейе, ссылаясь на какие-то неотложные дела, отказался от
встречи в предложенное время, не отвергая дуэли на будущее, однако капитан
так и не получил сообщения, когда она состоится. Улики множились еще и
потому, что в роковую ночь граф Рауль в замке отца, старого графа де Лейе,
не ночевал и категорически отказался назвать, где и с кем он провел эту
ночь. Словом, по настоянию сурового Прокурора Массандра молодой граф Рауль
был брошен в темницу, и ему по требованию того же неумолимого Массандра
грозила виселица.
Пьер Ферма отлично понимал, что требование позорной казни дуэлянту,
практически никогда не применяемой, обусловлено политическими
соображениями, поскольку кардинал Ришелье искоренял привилегии, дарованные
гугенотам королем Генрихом IV, чьим соратником в бытность короля еще
вождем гугенотов был старый граф Эдмон де Лейе. Казнь сына нанесет старому
графу непоправимый удар, прекратив существование его старинного рода.
Старый граф де Лейе был в отчаянии, готовый на любые траты, лишь бы
спасти сына, но перед ним встало поистине неодолимое препятствие -
заинтересованность самого его высокопреосвященства, который, помимо
политических расчетов, был не прочь разом избавиться от двух молодых
соперников, претендующих на готовое раскрыться сердце желанной для
кардинала Генриэтты. И это незримое влияние его высокопреосвященства было
ловко использовано господином Франсуа де Лонгом, всегда готовым угодить
господину кардиналу, а кстати, и подставить ножку Пьеру Ферма. И дело с
обвинением графа Рауля де Лейе было передано именно ему, неопытному
юристу, которого ждал несомненный провал.
Пьер Ферма, ознакомившись с обстоятельствами дела и разгадав тайные
силы, действующие вокруг него, прекрасно понимал всю безнадежность
положения как графа Рауля де Лейе, так и его собственного. И, как это ни
странно, (а может быть, и понятно!), вместо того чтобы искать
покровительства влиятельных господ вплоть до обращения к самому его
высокопреосвященству господину кардиналу или даже к королю и поднесения
(за счет старого графа де Лейе, конечно!) богатых подарков судейским,
начиная со свирепого прокурора Массандра, который мог же, в конце концов,
в зависимости от предложенной суммы смягчиться, вместо того чтобы делать
все это, как поступил бы любой другой юрист тех времен на его месте, Пьер
Ферма, видимо, окончательно потеряв голову, не нашел ничего лучшего, как
коротать время в трактирах, переходя от столика к столику, подолгу
задерживаясь там, где играли в кости, однако не делая ставок сам.
Впрочем, может быть, этот новый советник парламента был и не так уж
глуп, зная слабости прокурора Массандра, и не случайно оказался у столика,
где господин Массандр азартно играл в кости с известным уже нам капитаном
де Мельвилем.
Прокурор Массандр попеременно то выигрывал, то проигрывал. Играли они
в шесть костей, то есть выбрасывали сразу шесть костяшек, из которых
каждая могла показать на верхней своей грани от единицы до шести очков.
Такая игра считалась особенно крупной, сводила на нет некачественность
отдельных костяшек и отличалась обычно крупными ставками.
Гороподобный Массандр, потный от волнения, выкрикивал сумму выпавших
очков хриплым голосом и страшно сердился, когда его партнер вежливо
поправлял его, уличая в неважном знании арифметики. Сложить шесть цифр и
не ошибиться, оказывается, дело нелегкое!
Прокурор Массандр в азарте, как и при требовании смертной казни
осужденным, был страшен. Его спутанные длинные волосы закрывали часть
лица, которое отнюдь не отличалось привлекательностью, обладая тяжелыми
чертами и огромным мясистым носом. Пожалуй, он напоминал собой некоего
хищного зверя, вырвавшегося из клетки и грозящего всем, кто попадется на
пути.
И своим свирепым видом грозил он теперь и обходительному, учтивому
капитану де Мельвилю, которого с его бравой профессией мирили лишь пышные,
лихо закрученные усы, никак не вязавшиеся с невинными голубыми глазами и
почти отсутствующим подбородком.
А угрожал прокурор капитану потому, что ему стало везти. И напрасно
понадеялся бы наш молодой советник Пьер Ферма начать игру с прокурором
самому, чтобы заставить его проиграться и стать сговорчивее. Напротив,
яростно сопя, тот удваивал ставки, размашисто высыпал из кубка костяшки,
бросался на них ястребом и выкрикивал подсчитанную сумму.
Бедный, изысканный в своих манерах капитан выкладывал содержимое
своего кошелька, которое пропадало в бездонном кармане прокурора. Наконец
ставка пошла на сам шитый золотом кошелек. Он тоже был проигран. Капитан
уже готов был капитулировать и удалиться, но прокурор удержал его,
предложив отыграться, если тот поставит свое великолепное седло, которое
прокурор оценил в сто пистолей. Седло было выиграно неумолимым Массандром.
Несчастный капитан сидел перед ним бледный, закусив губу. Как вернется он
в свои кавалерийские казармы? Алчный же прокурор приглашающе перемешивал в
кубке шесть костяшек, налил в кубок вина, не вынимая из него кости, залпом
выпил и предложил последнюю ставку - лошадь капитана взамен седла и его же
кошелька с пистолями, которые в нем были до игры. Капитан колебался, а
Массандр искушал его, тряся костяшками в кубке.
Пьер Ферма бесстрастно наблюдал за игрой, забыв про записи, которые
всегда вел, наблюдая играющих.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг