город.
На ласковой земле
Ночь была безлунная, когда Юра спустился с пожарной лестницы, ничего не
сказавшей ему вслед. Железо было молчаливо. Из чердачного окна он часто
смотрел на березовую рощу за Немухинкой, и случалось, что в шелесте
листьев до него доносились отдельные звонкие голоса. Когда он пробегал
через мостик, перекинутый с одного берега на другой, он ясно услышал, как
речка прошелестела ему вслед: "Осторожно, Юра! Места незнакомые. Легко
заблудиться". Но невозможно было заблудиться в лесу, где каждое дерево
показало бы ему дорогу.
Правда, он не мог разглядеть ни одной тропинки в темноте, но и тут ему
повезло! Вдруг небо озарилось упавшей звездой, и он со всех ног побежал,
чтобы подобрать ее. Это было в двух шагах от него. Кустарник вспыхнул
сумеречно-багровым светом, и, хотя звезда почти погасла, ее мягкий свет
был гораздо сильнее, чем свет карманного фонарика, который подарила ему
Таня. Он поднял звезду и стал перебрасывать ее из одной руки в другую,
радуясь, что, остывая, она почти не теряла света.
После душного чердака, в котором можно было задохнуться от пыли, он
дышал всей грудью, беспричинно смеясь, и босыми ногами остро чувствовал
мягкую, душистую землю.
Постепенно в беспорядочном шелесте листьев под легким ветром он стал
различать слова.
- Смотрите, кто пришел к нам в гости! - сказала старая береза, подле
которой он стоял. - Тот, кого мы ждали тысячу лет или по меньшей мере
девятьсот девяносто девять... Ведь ты умеешь говорить не только с нами, но
и с людьми. Не можешь ли ты передать, что мы верно служим им, а они так
часто к нам беспощадны?
- Хорошо, передам! Но едва ли кто-нибудь прислушается к моим словам.
Мне не поверят, что я понимаю язык деревьев. Ведь я только в девятом
классе.
Горячая звезда немного опалила шерстку на пальцах, но и это почему-то
присоединилось к тому чувству счастья, с которым он бродил по березовой
роще.
Он невольно подслушал спор между молодыми дубком и осиной; это было
забавно: запальчивый дубок упрекал осину за то, что она слишком быстро
растет, заслоняя от него солнце. Молодая березка прихорашивалась под
ветерком, и он подумал, что, может быть, деревья видят в темноте: она
надеялась, что кто-то утром увидит ее с прибранной, блестящей листвой.
Слышались шорохи, шуршание, шелесты, ничего не происходило случайно, и
Юра не был бы сильвантом, если бы ему не пришла в голову мысль, поразившая
его своей простотой: никто никому не желал зла в этой душистой,
неторопливо засыпающей роще. Ночная смена муравьев усердно строила свой
многоэтажный дом с лабиринтом туннелей, ежи торопились домой после
каких-то деловых разговоров, сова пожелала кому-то доброй ночи.
- Ты влюблен, сильвант? - спросила его насмешливая молодая лиственница,
мимо которой он прошел, освещая звездой.
- Да. И к счастью и к сожалению.
- Почему "к сожалению"?
- Потому что, если я останусь сильвантом, мне не суждено увидеть ту,
кого я люблю.
Начинало светать, когда он пробежал по еще пустым немухинским улицам. И
у Заботкиных еще спали. Никто не слышал и не видел, как он поднялся на
чердак и бросился в старое кресло, на котором лежало сложенное заботливой
Таней одеяло.
Остаться сильвантом? Но как же быть с тем памятным вечером, когда
Ириночка в легком платье встретилась с ним на набережной и сказала: "Если
бы папа не уснул, я выскочила бы в окно"? Как быть с их отражением в
спокойной воде? Как быть с веткой, которую он наудачу сломал в незнакомом
саду, - ветку, странно прошелестевшую листьями и цветами?
Гроссмейстер по спасанию людей, птиц, зверей и полезных насекомых
Все было готово к отъезду, когда Петр Степанович все-таки решил
встретиться с Юрой. Один существенный вопрос интересовал его, а на него не
могли ответить ни Петька, ни Таня, ни Зоя Никитишна. Вот почему встреча
все-таки состоялась, короткая, но полезная хотя бы потому, что сама
внешность Петра Степановича обнадежила Юру. Он был небольшого роста,
ходил, загребая левой ногой, на толстеньком носу была нашлепка, и трудно
было представить себе, что в праздники у него на пиджаке умещалось
множество медалей за спасание людей, птиц, зверей и полезных насекомых. Но
едва он появлялся в любом доме или даже в учреждении - самые бестолковые
люди становились более или менее толковыми, самые отчаявшиеся начинали
надеяться, и все вокруг, как говорится, начинало дышать уверенностью и
прямотой.
- Скажи, пожалуйста, - спросил он Юру, - вот ты говоришь, что Лука
Лукич просто потер свой нос и этого было достаточно, чтобы ты превратился
в сильванта?
- Да.
- Может быть, может быть... - задумчиво сказал Петр Степанович. - А ты
случайно не заметил, не было ли у него в руках какой-нибудь палочки вроде
тех, которые втыкают в цветочные горшки?
Юра задумался.
- Не помню, - наконец ответил он. - Лука Лукич постоянно вертит
что-нибудь в руках. То карандаш, то цепочку - он носит старинные золотые
часы на цепочке, то зубочистку. Возможно, была и палочка. Какое это имеет
значение?
- Но ведь ты, кажется, сказал, что тебя буквально воротит с души от
одного вида его сизого носа?
- О, да!
- И в тот вечер, когда вы дружески разговаривали, ты тоже не смотрел на
него?
- Во всяком случае, старался не смотреть.
- Понятно, - сказал с удовлетворением Петр Степанович.
Нет времени рассказывать, какие старинные города осмотрели немухинские
ребята, прежде чем попали в Хлебников. Стоит только упомянуть о том, чем
этот город отличался от других городов. Он был расположен вдоль моря и
окружен ветряными мельницами, которые больше не мололи муки, но зато не
пропускали ни одного ветерка, чтобы не обменяться с ним каким-нибудь
слухом или сплетней. Старые ржавые якоря попадались на каждом углу. К
сожалению, они были молчаливы, но не было никакого сомнения, что каждый из
них мог бы рассказать немало интересных историй. Зато чайки, летавшие над
крышами, болтали без умолку, и, даже не понимая их языка, легко было
угадать, что история города их не интересует. А между тем она была очень
интересна, потому что с древнейших времен в городе жили поэты.
На главной площади стоял памятник, изображавший странника в рваном
плаще, без шляпы, выронившего листы бумаги, которые в беспорядке лежали у
его ног. Это был самый талантливый из прославивших город поэтов. Его звали
старинным русским именем Велимир.
Впрочем, Петру Степановичу было некогда осматривать город. Заняться
этим он поручил Петьке как старосте девятого класса, а сам отправился в
пригород, где с незапамятных времен находилась Мастерская Игральных Карт,
расходившихся по всему миру. На каждом доме была вылеплена карта: мастер,
вырезывавший валетов, украшал свои дубовые двери изображением валета, его
сосед - дамы, а сосед соседа - туза или короля. Только на одном доме была
раскинута вся колода, и любой прохожий мог убедиться, что в этом доме
живет главный резчик Иван Георгиевич Синицын.
Маленький, сухонький, похожий на деревянного человечка для щелканья
орехов, он, когда постучался Петр Степанович, очевидно, только что встал с
постели, потому что на его голове торчал вязаный желтый колпак с
кисточкой. В разговоре с Петром Степановичем резчик вспомнил о колпаке и,
рассмеявшись, сунул его в карман.
- А я не знал, что этого проходимца уволили за кражу волшебных палочек,
- задумчиво сказал он. - И даже догадываюсь, куда он их спрятал.
- А именно?
- Вы заметили, что в городе почти не пахнет морем? Это потому, что все
запахи заглушает аромат его сада. Там растут цветы, которых нет ни в одном
ботаническом саду. К нам приезжают ботаники с мировыми именами, которые
ничего не могут понять. Но мне сейчас все ясно: он посадил в землю
волшебные палочки, они выросли и расцвели, и теперь каждая из них
считается маленьким чудом.
- Хитер, - сказал Петр Степанович.
- И не только хитер, но мстителен, коварен и зол. Я в мастерской
работаю сорок лет, меня каждая собака знает и уважает, а его я боюсь.
Более того, его весь город боится.
- В чем же дело?
- Неизвестно. Вот, например, наш город славился поэтами, художниками,
скульпторами. Но когда он приказал называть себя Мэром, все уехали. А
почему? Потому что у тех, кто называл его просто Лукой Лукичом, он под
разными коварными предлогами отбирал мастерскую. Темная личность! Но,
между прочим, отлично играет в "японский сундучок" - есть такая карточная
игра - и даже объявил, что, кто у него выиграет партию, может называть его
не Мэром, а просто Лукой Лукичом.
- Ну что же! Будем посмотреть! - загадочно сказал Петр Степанович. - А
теперь позвольте, Иван Георгиевич, поговорить с вашей дочкой и, если вы не
возражаете, наедине?
Иван Георгиевич вздохнул.
- Да, разумеется. Но дело в том, что...
- Я знаю, она перестала петь. И очень похудела, должно быть? И не спит
по ночам?
- Просто не узнать!
- Вот мы с ней и выясним, в чем дело! А пока я по секрету скажу вам,
что Юра Ларин жив.
Надо было видеть, какое впечатление произвели на старого резчика эти
слова. Он подпрыгнул от радости и так высоко, что ему позавидовал бы любой
мастер спорта по прыжкам в высоту.
- Жив! Слава богу! Это такой мальчик! Такой мальчик! Он после учебного
дня мыл пол в классе, а когда я его спросил: "Зачем?" - ответил: "Не
"зачем", а почему. Потому что мне это нравится". Сам испек торт!
- Торт?
- Да! Для Ириночки в день ее рождения. И украсил его формулой, которую
она не знала, когда, кончая восьмой класс, едва не провалилась по
математике. Вообще она учится неважно, а Юра ей так помогал, так помогал!
- Вот пускай она о нем и расскажет!
Ветвь, полная цветов и листьев
Надо сказать, что Петр Степанович удивился, увидев Иру Синицыну.
Красавицы в подавляющем большинстве прекрасно знают, что они красавицы,
а она, казалось, не имела об этом никакого понятия.
Она была такая тоненькая, что с сильным ветром, не говоря уже о
штормовом, надо было заранее сговариваться, чтобы он не переломил ее.
Глаза на нежном лице, казалось, стеснялись, что они такие большие, а
длинные изогнутые ресницы старались казаться короткими, не заслуживающими
никакого внимания.
Она смутилась до слез, когда Петр Степанович заговорил о Юре, и
побледнела, как будто кто-то спрятал ее под папиросную бумагу.
- Ну, как он? Я получила от него письмо, только два слова: "Не
забывай!" - и рисунок сильванта. Вы не знаете, получил ли он мой ответ?
- Не думаю. Я говорил с ним перед отъездом.
- Я ведь так и не знаю, что с ним случилось! Хотя мне стало смешно,
когда я прочитала "Не забывай", но одновременно я заплакала, потому что
все это очень грустно. Он постоянно рисовал своих сильвантов, мы часто
говорили о том, что люди должны понимать язык деревьев. Однажды я даже
показала ему глиняный горшок с углями и постаралась уверить, что это не
угли, а погасшие звезды. Но ведь это казалось нам только игрой!
- Понимаю. А потом в вашу игру вмешался очень плохой человек, которого
даже трудно назвать человеком. Но вот о чем я хотел у тебя спросить... Юра
упомянул в одном разговоре о какой-то ветви, полной цветов и листьев. Я не
стал расспрашивать, но мне показалось, что эта ветвь имеет для него
особенное значение.
Ириночка засмеялась, и сразу стало ясно, что она любит петь. У нее был
музыкальный смех.
- Ах, это тоже была просто игра! Мы постоянно придумывали что-то, и
однажды, когда встретились на набережной, он спросил: "Хочешь, я подарю
тебе кота с рубиновыми глазами? Или зеркальце из пушкинской сказки, ведь
ты не догадываешься, что краше тебя нет никого на свете?" Я засмеялась и
сказала: "Иди туда, не знаю куда; принеси то, не знаю что". И он бросился
бежать по самому краешку набережной - это было вечером, и я испугалась,
что он упадет в море. Но он не упал: через несколько минут он вернулся. "Я
перелетел через самый высокий в мире забор, - сказал он, - и оказался в
саду, который обиделся бы, если бы его назвали прекрасным. Это сад, в
сравнении с которым висячий сад Семирамиды показался бы скучным городским
сквером. Я пробежал вдоль кустарника и задел плечом ветку, прошелестевшую
листьями и цветами. Вот она".
- И, надеюсь, ты не рассталась с нею?
Теперь Петр Степанович побледнел от волнения и тоже выглядел так, как
будто его сунули под папиросную бумагу.
- Конечно, нет. Ведь это подарок Юры. По утрам я здоровалась с ней, а
вечерами желала ей спокойной ночи. И хотя каждые два-три дня меняла воду в
кувшине, ветка увяла - листья пожелтели и осыпались, цветы состарились и
умирают, как люди. И теперь она стала похожа на обыкновенную палочку.
- Нет, она стала похожа на необыкновенную палочку, - энергично возразил
Петр Степанович, - и, если действовать осмотрительно, с ее помощью я верну
тебе Юру.
Здравствуйте, Лука Лукич!
На первый взгляд нельзя сказать, что Петр Степанович стал действовать
так уж умно и неторопливо. На самом же деле он действовал именно так.
Прямо от Синицыных он явился в приемную Главного Филиала и спросил:
- Лука Лукич у себя?
- Позвольте, позвольте, - сказал секретарь. - А кто, позвольте
спросить, разрешил вам называть Мэра Лукой Лукичом? Вы, очевидно, приезжий
и не знаете, что по имени-отчеству его может называть только тот, кто
выиграет у него партию в "японский сундучок".
- Считайте, что я ее уже выиграл, - возразил Петр Степанович и открыл
дверь кабинета.
Надо признаться в том, что Юра довольно верно описал своего отчима:
Лука Лукич был невзрачен, тощ и, хотя ежеминутно пыжился, как бы уверяя
себя (и других), что он личность значительная, сразу было видно, что перед
вами мелкий проходимец. Нос его действительно был похож на подгнившую
сливу, рот маленький - он ежеминутно вытирал его носовым платком, глазки
плоские, как у летучей мыши. Однако в этих глазках прятались коварство,
хитрость и злоба, и по временам они начинали крутиться, как на шарнирах,
чего никогда не бывает у обыкновенных людей.
- Здравствуйте, Лука Лукич!
- Обратитесь к секретарю!
- Прежде всего позвольте представиться: Петр Степанович Неломахин.
- Обратитесь к секретарю!
- Послушайте, нам надо поговорить, но называть вас Мэром я не согласен.
Если угодно, сыграем в "японский сундучок". А потом поболтаем.
- Что?
Лука Лукич засмеялся. Он вынул из кармана и бросил на стол колоду,
сложившуюся, как веер.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг