- Играет ветер, - сказал он. - А я ему аккомпанирую. В той стране, откуда
я прилетел, почти в каждом чердачном окне натянуты струны. Мне захотелось
поступить точно так же, потому что я очень скучаю по своей стране, хотя в то
же время я, к сожалению, ее от души ненавижу.
Это был такой вежливый разговор, что Петька, конечно, молчал как рыба. Но
в том, что оказал Леня Караскин (Петька не сомневался в том, что это был
именно он), Петька заметил противоречие.
- Как же ты можешь скучать по стране, которую ты ненавидишь? - спросил он.
Мальчик снова вздохнул, и на этот раз так глубоко, что одна из струн
эоловой арфы ответила ему еле слышным звоном.
- Я родился в Летандии, - начал он. - Это остров, о котором в любой
географии можно прочесть, что он ничем не напоминает ни Исландию, ни
Лапландию. Но нигде не указано, что жители острова умеют летать. Казалось бы,
что может быть веселее, чем летать? Однако эта редкая способность уже почти
никому не нужна. Летают до крайности редко, да и то по делам.
Очевидно, это было принято в Летандии - говорить так вежливо и длинно,
точно читая по книжке. Но Петьку заинтересовало другое.
- Так Летандия - крепость? - спросил он.
- О да! Весь остров - крепость, в которую можно проникнуть только по
мосту, висящему на железных цепях. Везде камень, куда ни бросишь взгляд, - с
отвращением сказал худенький мальчик. - В гавани - парусные лодки, с которых
ветер давно сорвал паруса. Ветряные мельницы не машут крыльями, даже когда
начинается шторм. А маяк! У меня нет ни отца, ни матери. Смотритель Маяка взял
меня к себе на воспитание, а это человек, который всю жизнь провел в полном
одиночестве, доказывая самому себе, что люди не нужны друг другу и что я,
например, нужен только для того, чтобы подливать керосин в маячную лампу.
Подумайте не торопясь и скажите, что может быть страшнее? Каждое утро он
говорил мне: "Поступай сообразно своим обязанностям". После обеда: "Никогда не
обнаруживай своих чувств". А вечером: "Нет ничего надежнее прямого угла".
Короче говоря, я просто умер бы от меланхолии, если бы однажды не собрался с
силами, вспомнив, что я умею летать.
- И улетел?
- Улетел!
- Вот это да! - сказал с восторгом Петька.
Они разговаривали бы до утра, если бы Старый Трубочный Мастер, который
просыпался раньше всех в Немухине, не вышел на крыльцо, протирая глаза. Он
только сказал:
- Кыш!
И они разлетелись.
СТОИТ ПОДУМАТЬ
Таня с утра ушла в свою музыкальную школу, а Петька - в свою
немузыкальную, из которой он после третьего урока удрал. Две Летандии
представились, как оказал бы Леня Караскин, его воображению. Та, которую
нарисовал Смотритель Маяка, - нарядная, веселая. Маскарады, ветряные мельницы,
лодки под цветными парусами. Главный Ветер, который принимает его, как видного
представителя города Немухина, и, наконец, эскорт - семнадцать летающих
девочек из самых знатных семей. Заглянув в словарь иностранных слов, Петька,
кстати сказать, выяснил, что эскорт означал "конвой" или "прикрытие". Но все
равно приятно было опуститься на площадь Розы Ветров под конвоем семнадцати
девочек из знатных семей.
Но была, оказывается, еще и другая Летандия, в которой все умеют, но
никому неохота летать. Скучная, заброшенная крепость, построенная пятьсот или
шестьсот лет назад, где нет ни радио, ни стадиона и где парусные лодки
пришвартованы в гавани на вечной стоянке. О стадионе он специально спросил у
Лени.
Словом, сравнивая одну Летандию с другой, Петька подумал о том, что
слетать туда все-таки интересно. Но как? В первом разговоре он не решился
попросить Леню дать ему два-три урока. Через несколько дней он снова
отправился к Лене, и тут состоялся очень важный женско-мужской разговор,
потому что вдвоем они говорили минут пять, а потом к ним присоединилась Таня.
- Значит, ты улетел потому, что тебе стало скучно? - спросила она.
- О да. Ведь скука бывает разная: легкая, тяжелая. У меня она была
смертная. Я чувствовал, что скоро умру, а что может быть скучнее, чем умереть
от скуки. Но была и другая, не менее серьезная причина. Я перестал поступать,
соображаясь со своими обязанностями, а Смотритель, соображаясь со своими, стал
меня бить. И кончилось тем, что, собравшись с силами, я сказал ему, что он
коварен, отвратительно прямоуголен, жесток и заслуживает сурового наказания за
жестокое обращение с детьми.
- А он? - спросили в один голос Таня и Петя.
- Он на трое суток запер меня наедине с маячной лампой, и я не задохнулся
от запаха керосина только потому, что в Летандии очень плохой керосин. Почти
все керосинщики - лицемеры, подливающие в керосин много воды. Я зажег тройной
проблесковый огонь, чтобы все корабли, приближаясь к Летандии, далеко обходили
эту скучную крепость. Потом я немного поплакал, написал на стене Маяка:
"Прости" - и улетел.
С точки зрения Петьки, мальчишка, который сознается в том, что он плакал,
- это уже не мальчишка, а девчонка или ни то ни другое.
Но Таня, по-видимому, поняла Леню совершенно иначе.
- Конечно, трудно расстаться с родиной, какова бы там она ни была, - мягко
сказала она. - Но ты действительно надеешься, что он может тебя простить?
"Как бы не так!" - подумал Петька, вспомнив коротенькую злобную фигуру
Смотрителя, с его ничего не выражавшим лицом.
- Нет, это было обыкновенной вежливостью, - ответил Леня. - Просто в
Летандии вместо "прощай" говорят "прости".
- Ну, братцы, значит, так, - сказал Петька, которому не терпелось
научиться летать. - Что же мы, товарищи, будем делать?
Конечно, прежде всего надо было сказать Лене, кто поместил в "Немухинском
голосе" странное объявление о строительстве воздушного замка. Кто вслед за
шляпой перелетел через забор к Воробьевым. Кто, подъезжая к Петьке, приглашал
его в Летандию, если он найдет мальчика, умеющего летать. Но так прямо и
выложить все это худенькому, вежливому, нервному Лене?
Заранее было условлено, что начнет Таня - сперва что-нибудь о воздухе
вообще или о воздушном опылении, которое они недавно проходили по ботанике.
Потом, что между Мухином и Немухином, говорят, скоро начнут ходить вертолеты.
Потом... Словом, все было бы в порядке, если бы Петька вдруг не заговорил о
книге - той самой, которую, по мнению библиотекарши, он должен был прочитать
через три или четыре года.
- Я ее даже захватил с собой, но не всю, потому что она очень толстая. Там
две девчонки сперва разговаривают о том, какая чудная ночь, а потом одна
садится на корточки и подхватывает себя под коленки. Причем совершенно ясно, -
сказал он по слогам, - что она рассчитывает взлететь.
Таня нахмурилась, и Петька догадался, что забежал вперед, хотя был
убежден, что девчонка была, в общем, на верном пути.
- А ведь правда, это вышло удачно, что мы нашли тебя по эоловой арфе? -
мягко заметила Таня. - С другой стороны, ты все-таки иностранец? Может быть, в
Летандии недовольны тем, что ты улетел?
Леня погрустнел.
- Да. Но ведь я почти ничем не отличаюсь от других обыкновенных
немухинских мальчиков, правда? Старый Трубочный Мастер устроил меня в школу,
и, в общем, я хорошо учусь, хотя некоторые учителя утверждают, что я говорю
слишком сложно. Учитель литературы, например, заметил однажды, что так говорят
в шестьдесят с лишним лет. Но, вы знаете, это просто потому, что я постарел
очень рано. Пройдет! Я, например, уже научился говорить, как другие: "Вот это
да!" или: "А мне до лампочки!" Хотя совершенно не понимаю, что это значит.
Он вздохнул.
- Конечно, труднее всего не скучать по Летандии, которую я ненавижу. Но я
не хочу, ни за что не хочу возвращаться! И вас я прошу - если вы считаете меня
своим другом - никому не говорить, что я умею летать. Может быть, для вас не
составит труда дать мне клятву, чтобы я был совершенно спокоен?
- Клянусь!
- Клянусь!
- Впрочем, если бы даже мы рассказали кому-нибудь, что ты умеешь летать, -
прибавила Таня, - все равно нам бы никто не поверил. А теперь, понимаешь, нам
надо сообщить тебе одну неприятную новость. Дело в том, что тебя разыскивает
один человек.
- В зеленом мундире, - брякнул Петька. - Он просил написать ему, когда я
тебя найду. Но фигу я ему напишу! Кроме того, он говорил, что ты можешь
научить меня летать. Как ты вообще смотришь на это дело?
Если бы кому-нибудь пришло в голову изобразить Леню в эту минуту, вполне
достаточно было бы побледневшего носика, беленького хохолка, печально упавшего
на лоб, и двух огромных, добрых, испуганных глаз.
- Это - Смотритель Маяка! И я уверен, что он давно нашел бы меня, если бы
мог отлучиться надолго. Он не может, потому что надо подливать керосин в
маячную лампу. Но никто не захочет заменить его, потому что в Летандии, где
все надоели друг другу, он надоел всем больше всех.
ТАЙНА ПОЛЕТА
Теперь стало совершенно ясно, как должен вести себя Леня Караскин: так,
чтобы никто не мог догадаться, что он умеет летать. Больше того, надо было
вести себя так, чтобы каждый, взглянув на Леню, сказал себе мысленно: "Вот
парень, который, в лучшем случае, умеет прыгать через веревочку, как любая
девчонка, и, уж конечно, никогда не сумеет взлететь". Но все это было только
полдела. Надо было помочь Лене помолодеть, то есть научить его разговаривать,
как полагается в одиннадцать лет, а не в шестьдесят с лишком.
За эту работу взялся Петька, и надо сказать, что она у него пошла, хотя и
не без затруднений.
- Как бы ты сказал, например, если бы немухинцы сыграли с мухинцами не
вничью, а, скажем, пять - один?
Леня подумал.
- Я бы оказал, что усилия немухинцев увенчались заслуженным успехом.
- Вот видишь! А надо сказать просто: "Блеск!" А если бы они проиграли?
Леня снова подумал.
- Ну, может быть... "Не принимайте слишком близко к сердцу этого
огорчения. Продолжайте работать, и я уверен, что в ближайшем будущем вас
ожидает удача".
- Та-ак, - сказал с отвращением Петька. - А я бы сказал покороче: "Эх, вы,
сапоги!" Пойдем дальше. Если ты прощаешься с кем-нибудь, что надо, по-твоему,
оказать?
- Позвольте пожелать вам всего самого лучшего.
- Ну вот! А надо сказать просто: "Пока!" Или в лучшем случае: "Привет
бабушке, не забудь полить фикус". Если ты, например, сидишь над задачкой
полчаса и не можешь ее решить, что надо сделать?
- Ничего. Сидеть, пока не решишь.
- Надо сказать: "Муть!" А потом можно, конечно, и посидеть, но лучше
списать ее у кого-нибудь на уроке. Ну, и так далее. Запиши, с непривычки тебе,
возможно, трудно запомнить. Ну, пока!
- Пока!
И Петька ушел.
Словом, дела шли недурно - и в школе и дома. В школе Леня Караскин был
самым незаметным из самых незаметных учеников шестого "Б" класса. А дома
Трубочный Мастер иногда сердился и даже кричал на него, но только потому, что,
по его убеждению, каждый мастер своего дела непременно должен уметь кричать и
сердиться. На Леню он сердился для практики, чтобы не забыть, а на деле был
одним из самых добрых людей в Немухине.
Леня залетел к нему случайно. Он очень устал от долгого полета и почти без
сил нырнул в первое попавшееся чердачное окошко.
- "Муть", "Пока", "Привет бабушке!" - твердил по утрам старательный Леня.
- "Эх, вы, сапоги!", "Блеск!"
Но не все было так хорошо, как могло показаться с первого взгляда.
Незаметно Леня становился заметным - и вовсе не потому, что умел летать: Петя
и Таня сдержали слово. Он становился заметным потому, что никому и ни в чем не
мог отказать. Каждый день кто-нибудь просил у него карандаш, резинку, линейку
- конечно, в долг, - но кому же придет в голову вернуть взятую в долг резинку?
Хуже было, когда у него просили одиннадцать копеек на эскимо. Тогда он
оставался без завтрака, и Трубочный Мастер кричал на него уже не для практики,
а всерьез и усаживал за целую миску картошки.
Он как раз сидел над этой миской, размышляя, как бы обмануть его и съесть
половину миски, когда зазвонил пожарный колокол и весь город побежал смотреть
пожар - в Немухине любят смотреть пожары. Горела пожарная каланча. Дежурный
успел ударить в колокол несколько раз, а потом скатился по лестнице вниз. У
него обгорели усы, и в толпе, мигом окружившей его, многие справедливо
заметили, что усы отрастут, а каланчу придется отстроить.
И вдруг... Впрочем, об этом надо рассказать по порядку.
Пожарник удрал, но вокруг деревянной, окруженной перилами вышки метался
рыженький, нежный комок. Это был, без сомнения, котенок Трубочного Мастера,
который каким-то образом попал на каланчу и теперь то вскакивал на перила, то
становился на задние лапки, а передние складывал вместе, как человечек.
Наконец, потеряв надежду, он совсем уже собрался прыгнуть вниз и, без
сомнения, разбился бы насмерть, потому что это был котенок, а не кошка,
которая с любой высоты падает непременно на лапы. Но котенок не прыгнул. Его
остановило предчувствие. Из огромной толпы, окружившей в некотором отдалении
горевшую каланчу, вылетел худенький мальчик и плавно направился к изумленному
котенку.
Изумлен был, разумеется, не только котенок. Немухинцы утверждали
впоследствии, что мальчик летел не как птица, а именно как мальчик, небрежно
засунув руки в карманы. Приблизившись к вышке, он сказал: "Кис, кис", и
котенок прыгнул к нему, зажмурив глаза. Замечено было также, что мальчик,
опустившись на землю, как бы провалился сквозь нее, то есть немедленно и
бесследно исчез.
Все это произошло так неожиданно и скоро, что иные немухинцы стали даже
утверждать, что ничего не было - каланча не горела, котенок почудился, а
мальчик не взлетал, потому что это противоречит законам природы. Однако тот
самый журналист, который написал статью "Летающие мальчики? Вздор!",
немедленно приехал в Немухин и, опросив множество свидетелей, напечатал в
центральной газете длинный подвал, в котором доказывал, что если летающие
тарелочки - вздор, то летающие мальчики, по-видимому, действительно существуют
в природе.
В общем, все были довольны. Немухинцы - тем, что наконец сгорела
деревянная, старомодная вышка, на месте которой никто не мешал теперь
построить телевизионную башню, а Старый Трубочный Мастер - тем, что
прославился не чей-нибудь, а именно его котенок. Недоволен был только Леня.
Более того, на него напала такая тоска, что он совершенно перестал заниматься
и схватил по ботанике двойку. Все, чему его научил Петька, он начисто забыл и
стал говорить даже еще сложнее, чем прежде.
- У меня угнетенное состояние духа, - сказал он Тане и Петьке, - вызванное
непредвиденным происшествием, которое может повлечь за собой другое
происшествие, еще более непредвиденное и нежелательное во всех отношениях.
Он хотел сказать, что ему не надо было спасать котенка, потому что теперь
все узнали, что он умеет летать.
- К сожалению, на этот раз я действительно должен поступить сообразно
обстоятельствам, - продолжал он, - потому что Смотрителя Маяка можно ожидать в
Немухине каждую минуту. Вот почему я решил открыть вам тайну полета. Кто
знает, может быть, вам придется помочь мне, а для этого необходимо научиться
летать.
Разговор происходил поздно вечером, и весь город опал, по возможности,
вежливо, то есть не храпя и не вскакивая без причины во сне.
- Однажды ты упомянул, Петя, о девочке, которой хотелось взлететь?
- Ну, как же. "Так бы вот села на корточки и подхватила себя под коленки".
Петя давно выучил эту страницу наизусть.
- Была ли в ту ночь полная луна?
- Нет, - честно сознался Петька. - "Почти полная на светлом, почти
беззвездном небе".
- Зажмурилась ли она, когда села на корточки, подхватив себя под коленки?
- Тоже нет.
- А надо было крепко зажмуриться, - сказал Леня. - Кроме того, она, без
сомнения, не знала, что надо сказать, крепко зажмурившись и подхватив себя под
коленки.
Вечер был ясный, на дворе светло, и когда худенький, беленький Леня, в
накинутом на плечи пальтишке, переделанном из пиджака Трубочного Мастера, сел
на корточки и закрыл глаза, Таню даже немного затошнило от волнения, а Петьку
- от любопытства.
- "Господин Главный Ветер и прочая, и прочая, и прочая, ты слышишь меня? -
прошептал Леня. - Пошли мне попутный, не встречный, не поперечный. Пошли мне
не косой и не боковой. В тучах не заблудиться, в облаках не растеряться, под
солнышком не растаять, до утра долететь". А потом, - уже своим, обыкновенным
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг