Вениамин КАВЕРИН
ЛЕГКИЕ ШАГИ
Шум приближавшегося поезда послышался издалека, круглый
столб расширяющегося света несся перед ним, и вдруг стали видны
станция, с которой свисал снег, лениво заглядывая в освещенные
окна, ларек "Пиво - воды", знакомый извозчик из Дома Отдыха
Престарелых Грачей, который стоял у ларька, держа кружку с
пивом, и даже вылезающая из кружки, лопающаяся пена. Поезд
налетел, пролетел, оставив всех в темноте, в тишине. Но прежде
чем он пролетел, Петька ясно увидел какую-то девочку,
перемахнувшую по воздуху через рельсы перед самым фонарем
электрички. Он ахнул. И возчик тоже сказал: "Ух ты!" Но когда
улеглись поднятые поездом снежные вихри, на той стороне не
оказалось никого, кроме двух баб, закутанных так, что их можно
было принять за двигающиеся мешки с картошкой.
Теперь до Немухина было недалеко, и Петька прибавил шагу. О
девочке он подумал научно: "Обман чувств". Он любил обо всем
думать научно. Но это не было обманом чувств, потому что через
несколько минут он увидел ее на углу Нескорой и Малинового
переулка. Она стояла, поглядывая по сторонам, точно размышляя,
куда бы ей еще слетать, - такой у нее был воздушный вид. На
ней было короткое ситцевое платье с большим бантом на спине, а
за плечами что-то вроде накидочки. Она была без пальто, и это
показалось Петьке интересным, но тоже не вообще, а с научной
точки зрения.
- Хрю-хрю, - сказал он.
Девочка обернулась. Пожалуй, надо было поздороваться, но он
поздоровался в уме, а вслух сказал:
- А пальто где? В школе забыла?
- Извините, - сказала девочка и присела. - Я еще не знаю,
что такое "пальто".
Она, конечно, шутила. Любила же Петькина тетка говорить: "Я
не знаю, что такое насморк".
- А где ты живешь?
- Нигде.
- А конкретно?
- Извините, - сказала девочка. - Я еще не знаю, что такое
"конкретно".
- Между тем пора бы и знать, - рассудительно заметил
Петька. - Тебе сколько лет?
- Второй день.
Петька засмеялся. Девочка была беленькая, а ресницы -
черные, и каждый раз, когда она взмахивала ими, у Петьки - ух!
- куда-то с размаху ухало сердце.
- Теперь я вас хочу спросить, - сказала девочка. -
Скажите, пожалуйста, что это за штука?
Она показала на луну.
- Тоже не знаешь?
- Нет.
- Эта штука называется "луна", - сказал Петька. - Ты,
случайно, с нее не свалилась?
Девочка покачала головой.
- Нет, я из снега, - серьезно объяснила она. - Вчера
ребята слепили снежную бабу. Мимо проходил какой-то старик с
бородой. Он посмотрел на меня... то есть не на меня, а на
снежную бабу, и сказал сердито: "Ну нет, и без тебя на дворе
довольно бабья".
Она рассказывала спокойно, неторопливо, и Петька заметил,
что, когда он говорит, изо рта идет пар, а у девочки не идет.
- Мальчишки ушли, а он меня переделал. На голове у меня
было дырявое ведро - он его сбросил, в руках швабра - он ее
вынул. Он пробормотал: "В этом деле я не специалист", - когда
делал прическу. "А теперь устроим ей ножки", - когда устраивал
ножки. Я не слышала, потому что меня еще не было, но, наверно,
я уже отчасти была, потому что я все-таки слышала. С глазами не
получалось! - сказала она с огорчением. - А потом получилось.
Вот.
Она взмахнула ресницами, и у Петьки - ух! - куда-то ухнуло
сердце.
- Потом он сказал: "А ходить ты будешь легко, потому что я
не люблю девочек, которые ходят, как утки". В общем, я
получилась у него так хорошо, что открыть глаза и заговорить -
это было не так уж и трудно.
- И ты заговорила?
- Не сразу. Сперва вздохнула.
- Что же ты сказала?
- Не помню. Кажется. "Добрый вечер!".
- А он?
- Он? "Ах ты, моя душенька!" - и ушел.
- Странная история, - сказал Петька.
Они были теперь недалеко от Немухина. Впрочем, Петька - то
далеко, то близко. У него были длинные ноги, и он, задумавшись,
уходил от девочки, а потом спохватывался и возвращался.
По Нескорой всегда плелись нехотя, вразвалку. Такая уж была
улица, располагавшая к лени. Немухинский горсовет переименовал
ее было в Какпулясовсехногпроносященскую, но из этого ничего не
вышло - все сразу начинали плестись, едва сворачивали в нее с
Малинового переулка. Но Петька, устроив девочку в дровяном
сарае, где было так холодно, что даже дрова покряхтывали, и,
чтобы согреться, толкали друг друга боками, действительно
пролетел эту улицу как пуля. Дело в том, что на этой улице жил
старый Трубочный Мастер. Самыми ценными считаются обкуренные
трубки, поэтому в его маленьком домике всегда стоял дым - тот
самый, о котором почему-то говорят "дым коромыслом". В этом
дыму с трудом можно было различить хозяина, который сидел в
кресле, скрестив короткие ножки.
Он очень боялся, что врачи запретят ему курить. На дощечке у
ворот вместо "Внимание! Злая собака" было написано: "Внимание!
Врачам и даже членам Академии медицинских наук вход запрещен".
Всех он спрашивал: "Простите, а вы, случайно, не врач?" Когда
Петька влетел к нему, запыхавшись, он тоже начал было:
"Простите, а вы, случайно..."
- Дяденька, необыкновенный случай! - закричал Петька. -
Морозоустойчивая девчонка!
И он рассказал Трубочному Мастеру о девочке, которая не
знает, что такое "пальто", что такое "луна" и что такое
"конкретно".
- Любопытно. Возможно, что это просто Снегурочка. Подождем
до весны.
- Почему до весны?
- Потому что весной Снегурочки тают.
- Дяденька, - помолчав, сказал Петька, - а нельзя ли,
чтобы она все-таки как-нибудь...
- Ну, знаешь, - сказал Трубочный Мастер, - это уж
слишком. Ты же сам говоришь, что она из снега.
- Да, дяденька, но все-таки как-нибудь... Ведь есть же на
свете, например, вечный лед. Он ведь не тает?
- Лед - нет. А Снегурочки - да.
Старый Мастер, набив в трубку табаку, умял его коротким
желтым пальцем, закурил и стал думать. Пуф-пуф! Большие важные
кольца дыма стали медленно подниматься в воздух, а за ними -
пуф-пуф - покатились мохнатые голубые клубочки. Это значило,
что вопрос сложный. Когда Старый Мастер обдумывал несложный
вопрос, он просто пускал дым из ноздрей.
- Не знаю, не знаю, - наконец сказал он. - Разве что
послать ее в Институт Вечного Льда? Я немного знаком с
директором. Он, кстати, сам из бывших Дедов-Морозов.
И он написал: "Уважаемый Павел Георгиевич! Поручаю Вашему
вниманию прилагаемую к сему девочку без пальто. По-видимому,
морозоустойчива. Есть опасение, что растает к весне. Не
хотелось бы". Он отдал записку Петьке.
- Спасибо, дяденька.
Но Мастер уже забыл о нем. Он открыл окно, дым повалил
наружу, и соседи, как всегда, испугались, что в поселке пожар,
а потом, как всегда, успокоились, вспомнив о Старом Мастере
Трубок.
Директор Института Вечного Льда был плотный румяный человек
с седеющей бородой и бесформенным носом между розовых щек. О
нем говорили: "Хорош, но со странностями". И действительно,
странности были. Летом он чувствовал себя не в своей тарелке, а
зимой - в своей. Летом был зол и нетерпелив, а зимой - свеж и
болтлив. В отпуск он уходил в январе и всегда удивлялся, что
его сотрудники предпочитают отдыхать летом. Фамилия его была
Тулупов.
- Как-никак это все-таки чудо, - прочитав записочку,
сказал он Петьке. - А чудеса надо изучать, потому что это -
воздух науки.
И он приказал поместить девочку в холодильник номер один.
Это был самый обыкновенный холодильник - только очень
большой. Там, где было написано "Мясо", лежало много мяса, а
где "Фрукты" - очень много фруктов и овощей. Над дверью, когда
она открывалась, зажигался большой голубой шар, а на стенках
внутреннего шкафа был такой толстый иней, что Снегурочка могла
бы писать на нем, если бы она умела писать. Для удобства кто-то
предложил называть ее И.О. (исполняющая обязанности)
Снегурочки, но директор сказал, что это вздор, и девочку стали
называть просто Настей.
Но была ли она Снегурочка? - вот вопрос, который
интересовал решительно всех, но больше всех, разумеется,
ученых. Это было время, когда много писали о Снежном человеке,
который будто бы живет в Гималаях, и один из ученых
предположил, что Настенька - дальняя родственница этого
дикаря, который только и делает, что ходит, оставляя огромные
следы на снегу. Другой, много лет изучавший сказку о Золотом
Ключике, пытался доказать, что неизвестный старик, вылепивший
девочку из снега, не кто иной, как папа Карло, который вырезал
Буратино из полена.
Почти каждый день ученые, надев шубы и валенки, отправлялись
в холодильник, и Настенька терпеливо рассказывала им свою
историю. Ох, как они ей надоели! Особенно один, с синим носом,
который то и дело дышал на пальцы и хлопал в ладоши, чтобы
согреться. Глаза у него почему-то бегали, но, когда ему
говорили об этом, он отвечал, что иногда они бегают даже у
великих людей.
Теперь Настенька знала, что такое "пальто", что такое "луна"
и что такое "конкретно". В холодильнике у нее был порядок. Все
хорошело, едва попадало к ней в руки. Соленое мясо начинало
выглядеть свежим, рыба - живой, а на сыре выступали аппетитные
слезы. Что касается холода - нечего и говорить. В холодильнике
было холодно, как на Северном полюсе или даже как на Южном,
потому что на Южном, говорят, еще холоднее.
Плохо было только одно: она очень скучала. Правда, Петька
бывал у нее почти каждый день, хотя по арифметике у него была
двойка. Но двойка, в конце концов, та же тройка, а до конца
четверти было еще далеко!
Они разговаривали. Петя рассказывал Настеньке о своих делах,
а она ему - о своих. Он - о том, что у них злющая завуч и
что, когда Настенька научится читать, он принесет ей
"Таинственный остров", а она - что ей очень скучно.
Холодильник зашумит, а ей кажется, что это ветер шумит. Ученые
надоели, особенно один с синим носом, который все старается
ковырнуть ее пальцем. Луны в холодильнике нет, а ведь говорят,
что, кроме луны, есть еще и какое-то солнце? Правда, ученые
говорят, что она должна бояться солнца, но ей все-таки хочется
на него посмотреть.
Петьке было страшно дотронуться до Настеньки, но он легонько
хлопал ее по плечу и говорил:
- Ничего, Настенька, держись!
Потом она говорила ласково:
- Идите, Петенька. Вы замерзли.
Но он сидел, пока ноги у него не становились, как деревяшки.
И вот однажды, нарочно вскочив пораньше, чтобы приготовить
уроки (ему хотелось поехать к Настеньке прямо из школы). Петя
включил радио и услышал: "Внимание, внимание! Пропала девочка,
по имени Настенька, из породы Снегурочек, очень хорошенькая, в
ситцевом платье, вежливая, ходит легко. О местонахождении
просьба сообщить в Институт Вечного Льда".
Широко известно, что, как только происходит что-нибудь не
совсем обыкновенное, сразу же появляются слухи. В тот же день
весь город заговорил о том, что некий Персональный Пенсионер,
почтеннейший человек со множеством медалей, своими глазами
видел девочку в легком платье, которая катилась по улице, как
на коньках, а потом - раз! - и взлетела. Не высоко и не из
шалости, полагал Персональный Пенсионер, а просто потому, что
не могла не взлететь. Его спрашивали: "Почему же все-таки не
могла?" Он отвечал, подумав: "Видите ли, она так плавно шла,
что положительно не могла не взлететь".
Второй слух касался ласточки, которой надоело каждый год
улетать в жаркие страны. Она осталась на зиму в Москве, а в
этот день стоял сильный мороз, и нет ничего удивительного в
том, что она стала замерзать на лету.
- Падаю, - сказала она и без сомнения упала бы, если бы ее
не подхватила девочка в легком платье, хорошенькая и очень
вежливая: даже с ласточкой она заговорила на "вы".
- Что с вами?
- Я умираю.
- Я бы положила вас за пазуху, - задумчиво сказала
девочка, - но боюсь, что там вам будет еще холоднее.
И с ласточкой в руках она побежала дальше.
Третий слух касался Пекаря, который любил говорить о себе:
"Я, как одинокий мужчина..." Он любил похвастаться, а
похвастаться было не перед кем - ни жены, ни детей. Так вот
этот Пекарь только что вытащил из печки минский хлеб и только
что сказал другому пекарю: "Я, как одинокий мужчина..." -
когда какая-то девочка легко вбежала в пекарню и сунула ему за
пазуху ласточку. А у Пекаря за пазухой, как известно, тепло,
как на Юге.
Но самый интересный слух касался Петькиного дяди. Его звали
Костя Лапшин, и он как раз в этот день приехал в Москву.
Дядя Костя был хорош тем, что ему до всего было дело. Он
только и смотрел, куда бы сунуть свой нос, - это называлось у
него поразмяться. Нос, кстати сказать, у него был здоровенный.
Неизвестно, как он узнавал, что кому-нибудь нужно помочь, но
узнавал, и почти всегда без ошибки. Только однажды он пришел к
старушке, сломавшей ногу, с хитроумным, собственного
изобретения костылем и получил этим костылем по шее, потому что
ногу сломала другая старушка.
Все у дяди Кости было на своем месте, как вообще у людей, но
почему-то казалось, что не на своем. Глаза у него, например, не
смотрели в разные стороны, а казалось как раз, что смотрели.
Ногами он, кажется, не загребал или не очень, а казалось, что
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг