Георгий КАТАЕВ
ЗВЕЗДЫ ПРОСЯТ СЛОВА
Большие квадратные часы над парадным входом института показывали
двадцать пять минут девятого. Спешащие ручейки людей выплескивались из
трамваев и троллейбусов за углом главного здания и сливались у входа.
Слева от ступенек невысокой лестницы росло покосившееся стадо мотоциклов и
мотороллеров - любимого средства передвижения механиков и старших
лаборантов. У скверика напротив хлопали дверцы: прибывали в личных машинах
заведующие лабораториями и начальники отделов.
Я уже вытаскивал пропуск, когда мимо прошел худощавый, чуть ниже
среднего роста мужчина с ключом от машины на указательном пальце левой
руки. Быстрая походка и черный ежик коротко стриженых волос... "Ленька!" -
громко вырвалось у меня. Мужчина обернулся. Ну, конечно! За тринадцать лет
- с момента торжественного вручения нашему курсу дипломов - он почти не
изменился, только стало очень смуглым его тонкое лицо. Через минуту,
заполненную междометиями, выяснилось, что с сегодняшнего дня он старший
научный сотрудник нашего института. Отыскался след Тарасов! - Слушай,
столько надо рассказать! А сейчас некогда, - кричал Ленька. -
Сравнительные жизнеописания продолжим в обеденный перерыв, хорошо?
Встречаемся тут же, у выхода. Ладно? Если захочешь поедем со мной... - И
Ленька, помахав рукой, воткнулся в людской поток.
Ленька Воробьев пришел в университет вскоре после войны из поселка
где-то за Костромой. Аттестат с золотой медалью пропустил этого паренька в
пиджачке с заплатанными рукавами в храм высокой науки, но в дальнейшем
дело пошло хуже:
половины программного материала в школе костромского поселка толком не
проходили. Иностранного языка в десятом классе не было совсем.
В громадном общежитии на Стромынке наши комнаты были рядом. Ленька стал
удивлять нас с самого начала. Ровно в шесть утра за стенкой гремел
будильник, затем стучали четырехкилограммовые гантели, потом по коридору
топали разбитые бутсы. Ленька шел в читалку.
Стромынгородская читальня отличалась от всех других тем, что туда можно
было ходить со своими книгами, а главное, тем, что работала круглые сутки.
В сессию некоторые там и спали, положив голову на раскрытый учебник.
Ленька с утра пораньше исправлял недоделки школы.
Но ровно в девять он сидел рядом с нами на лекциях в старом здании на
Моховой. После обеда Ленька вновь усаживался в читалке на свое излюбленное
место у окна. До одиннадцати. В одиннадцать он ложился спать. И так каждый
день.
Ребят из своей группы, живших в общежитии, Ленька яростно пытался
сагитировать заниматься по своему методу. Кое-кто поддавался, но надолго
их не хватало. Как же можно усидеть за учебником, если вся группа идет
после лекций в "Ударник" на новую картину?
Находились и такие, которых Ленькина пунктуальность выводила из себя.
Однажды, как только Ленька уснул, кто-то перевел его будильник на пять
часов вперед. В час ночи зазвенел звонок. Дело было зимой, одинаково
темно, что в час, что в шесть. Ленька вскочил, пробормотав: "Ой, что-то
спать хочется!"
Закатились под батарею гантели, протопали бутсы. Можно было смеяться
вволю.
Но настоящий, уже не сдерживаемый хохот пяти здоровых глоток раздался
минут через двадцать, когда Ленька вернулся из читалки и стал раздеваться,
тихо бормоча: "Надо же, раньше меня встали! Уходил, они еще сидели! Нет,
сегодня я что-то не могу, надо вздремнуть еще!"
С ребятами из своей комнаты Ленька потом неделю не разговаривал.
Диплом он защищал по захватыванию и затягиванию (такая паучиная
терминология существует в радиофизике). Началось распределение. Я попал в
институт, с которого начал рассказ. Леньке неожиданно предложили
аспирантуру.
Преподаватели кафедры, видимо, были наблюдательнее товарищей по курсу.
После памятного всем нам выпускного вечера я Леньку не видел, но
кое-что до меня доходило. Как почти все экспериментаторы, в срок он не
защитился. Это теоретику нужны только авторучка, стопка бумаги и хорошая
библиотека. А экспериментатор должен собрать установку, прибор за
прибором. Попробуй, когда в отделе снабжения на тебя уже смотрят волком:
ведь на работу аспиранта денег не полагается. А стеклодувы потребляют
спирт в объеме выдуваемых ими изделий... Ну и так далее. Но Ленька молодец
- защитился через год после окончания срока. Кандидат
физико-математических наук!
Защитился - и неизвестно куда пропал. Хоть теперь объявился!
В час дня, когда наиболее стойкие сотрудники занимали очередь в
институтскую столовую, а сибариты - в ближайшее кафе, я вышел из дверей
института.
Ленька появился минуты через две. Он был в черном халате и тащил что-то
похожее на этажерку из алюминиевых уголков. Внутри этажерки смутно
поблескивал дюаровский сосуд - вроде большого термоса, но с длинной шеей
внизу. На зеркальную поверхность сосуда в интересах техники безопасности
был натянут капроновый чулок. Из герметической крышки, неуважительно
называемой "капкой", торчали во все стороны латунные трубки с кранами. За
одну из трубок уцепился обвисший пузырь метеорологического шара-зонда.
Такая штука была мне знакома. В ней носили в главный корпус жидкий гелий,
а чтобы он не испарился в атмосферу, дорогой газ собирали в эту желтую
резиновую грушу.
- Зачем тебе в первый день работы на новом месте понадобился гелий? -
спросил я Леньку.
- Сейчас все расскажу! Полезай в машину, поедем на ожижительную
станцию, - ответил тот на ходу и подошел к бело-зеленой "Волге". Ленька
мастерски вырулил из ряда и не менее лихо промчал триста метров до новой
территории института, где находилась ожижительная. Пристроившись в хвост
очереди автокаров и ручных тележек с черными металлическими дюарами для
жидкого азота и голубыми - для кислорода, он распахнул дверцу.
На дворе стоял жаркий сентябрьский денек.
- Так ты все эти годы здесь? - сказал Ленька. - Завидую. Мог заниматься
наукой, не то что я:
И он рассказал, что по окончании аспирантуры его направили в весьма
отдаленный "почтовый ящик", где он в течение пяти лет конструировал некую
заоблачную аппаратуру. Производственные планы были достаточно жесткими, и
в рабочие часы на науку времени не оставалось. Другое дело в нерабочие...
Потом его неожиданно вызвала в Москву, в иностранный отдел госкомитета.
А через два месяца он оказался в слаборазвитой восточной стране, в столице
которой создавался университет.
На всю страну он был поначалу единственным физиком. На него свалились
сразу и лекции, и создание практикума, и даже составление учебников. Но
самое страшное - язык.
- Наследие проклятого колониализма, - улыбнулся Ленька, - все мои
студенты, кроме своего языка, говорили еще на английском. А нас только и
научили различать, что passive, а что нет. Для начала пришлось писать
лекции по-русски, переводить на английский, а потом зазубривать текст
наизусть.
Через год такой жизни английский язык перестал мешать работе. Молодой
"совьет прэфесэр", окно которого ночью гасло последним во всем городе,
стал известной личностью. Ленька вытащил из бумажника и развернул потертую
газетку. На фотографии дипломатический прием, рядом с президентом
республики - почетный гость, наш космонавт, а на заднем плане, во фраке,
сдержанно улыбается мистер Уоробьефф.
После великого множества жарких в прямом в переносном смысле дней
наступили вечера, когда лекции уже готовы, корректуры учебников вычитаны,
а спать еще рановато. Тогда в мозгу что-то переключалось. Приходили на
память грибные леса вокруг бревенчатого поселка под Костромой, мокрая от
дождя Манежная площадь с заплывающими рубчатыми следами убегающих в ночь
машин, тихо гудящая ферростабилизаторами лаборатория после одиннадцати
вечера, где твое одинокое бдение у приборов вдруг нарушалось стуком в
дверь: "А у вас есть разрешение на ночную работу?" - это однорукий
комендант обходил опустевшее здание.
Хотелось домой. И так как пока это было неосуществимо, его опять
потянуло к науке. Но одно дело - оборудовать студенческий радиопрактикум,
что кое-как удалось, а другое - создать на голом месте современную научную
лабораторию.
Волей-неволей пришлось залезть в ту область науки, где еще можно было
обойтись без приборов. Фронт его интересов постепенно переместился.
- Понимаешь, понесло меня в теорию, - виновато сказал Ленька, - да еще
теорию относительности, в гравитацию (тут я тихо ахнул). Одолевал
квантовую и релятивистскую теории поля, позднего Эйнштейна, уже куда легче
- Фока в других. Современные работы... Пожалуй, дома меня на это не
хватило бы. А там без оборудования что оставалось делать?! (Тон его был
опять извиняющимся).
Пришлось серьезно заняться математикой. И знаешь, появились какие-то
мыслишки. Опять об эксперименте... Только я понял, что без жидкого гелия
не обойтись. И когда настало время уезжать, я попросился в ваш институт.
Пошли навстречу и даже комнату в Москве дали! Чудеса!
Наша очередь давно прошла. Спохватившись, Ленька вытянул через заднюю
дверцу свою этажерку и побежал в здание станции. Отъезжали автокары и
ульяновские тупорылые грузовички. В их кузовах курились завитыми дымками
полные двадцатилитровые дюары. Я сидел и думал о том, что Ленька перешел
ту черту, которая отделяет экспериментаторов от теоретиков, и замахнулся
на что-то большое...
Обратно Ленька вел машину, не превышая скорости пешехода. На мой
вопрос, откуда взялась эта "Волга", ответил:
- Там, за границей, приобрел на трудовые доллары. Надо экономить время.
"Плимут" или "Форд" покупать не хотелось. Багажник на три метра, а
главное, запасных частей потом не найдешь.
- Ты сейчас будешь начинать свой эксперимент с гелием? - спросил я.
- Вечером, - ответил Ленька. - Это для души. А на день уже успели дать
работку, и притом срочную.
Вот и институт. Мы попрощались, и как оказалось, надолго.
Подошел срок сдачи правительственной темы, в нашем отделе несколько
недель авралили. Даже пообедать было некогда. Но когда бы я не уходил из
института, салатно-белая "Волга" еще стояла на площадке у входа.
Когда мы, наконец, сдали отчет, я позвонил жене на работу. Договорились
отпраздновать такое событие - пойти в театр. Там же у театра решали и
встретиться. Выбрался я из института поздно, времени оставалось в обрез, и
я взял такси.
Выехали на Садовое кольцо. И почти сразу мимо промчалась двухцветная
"Волга". Догнать еe было не так-то просто. Когда зажигался зеленый свет,
она брала с места, как истребитель-перехватчик. Моq водитель удивленно
поднял брови, а потом, присмотревшись, сказал:
"У неt же два выхлопа - слева и справа!"
Наконец, у одного из светофоров наши машины стали рядом. Я не ошибся:
за рулем сидел Ленька в желтой кожаной куртке. Увидев меня, он приоткрыл
дверцу и чуть хрипловато крикнул: "Преходи ко мне, довезу!" Я быстро
расплатился и в нарушение всех правил уличного движения перескочил в
Ленькину машину. Мы тронулись.
- Слава богу, прошло меньше года. Где ты пропадаешь? И куда тебя везти?
Я ответил и огляделся. На заднем сиденье слева стояло сверкающее свежей
латунью сооружение, напомнившее мне патентованный котел для варки пива с
английской выставки, только в сильно уменьшенном виде. Сооружение было
опутано проводами и трубками. Справа все пространство занимал
полураздутый, очевидно, гелием, шар-зонд.
- Смотришь на мой самовар? - спросил Ленька. - Вот, первый выезд в свет.
Теперь вопросы посыпались с моей стороны:
- Так это что, твой эксперимент? Почему на машине? И что ты меряешь?
- Я тебе скажу сразу, - только учти, пока между нами, - ответил он. -
Хочу попытаться поймать гравитационные волны. Ты эйнштейновский принцип
эквивалентности сил тяготения и сил инерции помнишь? В трогающемся вверх
лифте ты становишься тяжелее, да? Так вот, если ты не знаешь, что он
поднимается, - не отличишь, почему тяжелее: то ли есть ускорение, а значит
и сила инерции, прижимающая тебя к полу, то ли Земля стала сильнее тебя
притягивать.
Я растерянно кивнул.
Ленька продолжал:
- Значит, прежде всего надо научиться как следует измерять ускорения.
Этим самым самоваром! Вот здесь регистрация (передо мной, там, где обычно
помещают автомобильный приемник, подрагивали стрелки трех приборов). А
гравитационную волну потом ловить тем же способом. В основном тем же. Что
же касается ускорений, то, сам чувствуешь, их на ходу машины сколько
угодно.
Понял?
Я пожал плечами.
- А если хочешь понять, зачем и почему, - поедем завтра после работы по
Большому кольцу. Расскажу.
- С удовольствием, - ответил я. - Только почему у твоей "Волги" сзади
два дымка вьется?
Тут он воодушевился. Ведя левой рукой машину, правой начертал на
ветровом стекле размашистое "фау":
- Экспериментальный двигатель будущей "Волги". Шесть цилиндров, с
V-образным расположением! Чувствительность прибора еще мала, нужны
ускорения побольше, а значит и мотор помощнее. Мы недавно сдали по
хоздоговору побочную темку, кое-какая электроника для автомобильного НИИ.
Ребята оттуда мне и удружили:
дали на испытание двигатель. У них таких штук восемь. Автомобилист
всегда поймет автомобилиста! Видел, как с места тянет?
...На спектакле жена была мною недовольна. - Спишь ты, что ли, сегодня!
- возмущалась она. Как всегда, прекрасно играл мой любимый Астангов, но
мысли то и дело возвращались к Ленькиным словам. Гравитационные волны!
Где-то во вселенной взрываются сверхновые заезды. Разбегаются во все
стороны гигантские галактики. Взлетают на невероятную высоту солнечные
протуберанцы.
Все эти движения колоссальных масс материи должны порождать изменения
полей тяготения, эти самые неуловимые волны. Но как их обнаружить?
Все предлагавшиеся приемники волн тяготения были недостаточно
чувствительны.
Недостаточно? На много порядков! Американец Вебер бьется несколько лет,
но ничего, кроме собственных шумов усилителей, не зарегистрировал... А
власть над самым универсальным полем природы, полем тяготения и его
волнами, может быть, даст людям еще больше, чем дало уже освоение всей
шкалы электромагнитных воли, от радиосвязи до гамма-терапии.
В пять часов вечера следующего дня Ленькина "Волга" несла нас по
московской кольцевой. Слева летел каменный край центральной разделительной
полосы.
Перемежаясь развязками радиальных дорог, плыли желто-красные
великолепные подмосковные леса, проскакивали дачные поселки и дымящие
заводы.
Стрелка спидометра дрожала за цифрой 100. Такая скорость взбадривала
мысль.
- Началось все с тривиальнейшей, непростительной ошибки. Волны
существуют.
Почему же они не ловятся? Я обратил внимание вот на что. Кто этим делом
ни занимается, старается взять для детектора побольше массу. Вебер, тот
загнал в вакуум трехметровый металлический столб! А я наивно подумал:
меньше надо брать тело, вот тогда оно и запляшет под действием волны. А
что меньше всего? Электрон! Давай его сюда! Использовать свободные
электроны в металле?
Нет, они сталкиваются с атомами, вернее, с ионами металла - существует
электрическое сопротивление. Долой сопротивление: возьмем сверхпроводник.
Мешают внешние электрические поля? Заэкранируем! - Ленька повел бровью.
- В этом ящике семь десятых объема - тройная экранировка.
- Стой, какая же тут ошибка? Здорово! Идет гравитационная волна,
электроны, самые подвижные частицы вещества, под ее действием как бы
приливают к одному из концов сверхпроводника... Это напряжение усилить, и
готово дело! Все гениальное просто! - почти кричал я.
- И ты попался, - захохотал Ленька. - Это только при ускорениях кусочка
металла, ну, например, при резких остановках, электроны проскочат вперед и
дадут не выводах напряжение. А гравитационная волна на все одинаково
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг