"Они услышали его и освободили", - подумала Марина.
Была тишина, стрекотали кузнечики, где-то далеко замычала корова. С
озера доносился плеск воды и голоса. Вера Богдановна стояла понуро, как
пони.
- Ребята, почему не купаетесь? - бодро взбежав на террасу, спросил
Дан. - Водичка изумительная. Молодильная.
Марина вздрогнула, вспомнив про вчерашние притирания Жозефины.
Глубоко дыша, Буров поднялся на мостки и крикнул Дану:
- Ты их не трогай, они к съемкам готовятся.
И еще раз нырнул.
В глазах Дана блеснуло что-то хищное, он с любопытством оглядел
Марину. Ему явно хотелось съязвить по этому поводу, но в голову ничего не
пришло, и он промолчал. Заметив Веру Богдановну, он окликнул ее:
- Вера Богдановна, что вы стоите как неродная? Нехорошо отрываться от
коллектива. Солнце, воздух и вода - наши лучшие друзья. Вы согласны? Тогда
пошли купаться.
Он уже стоял возле нее, брал под руку, вел, полушепотом рассказывал
какие-то сомнительные анекдоты, она смущенно оглядывалась, но обрадованно
шла, с облегчением расставаясь с ролью изгоя.
- Марина, ты любила меня? - внезапно вспомнил Сергей.
- Сейчас не знаю, - Марина вспыхнула, кровь прилила к щекам. -
Наверно, любила. Это было так давно. Теперь одной только болью связаны мы
с тобой. Между нами всегда будет и наш развод, и смерть Маши.
- Знаешь, я вдруг поймал себя на мысли, что в моей душе что-то
перевернулось, а, может, вообще исчезло. Словно не было этих сумбурных
лет. Которые прошли без тебя, после тебя. И я понял, что люблю тебя, -
Сергей говорил торопливо, словно опасаясь, что забудет слова или Марина
оборвет его.
- В сценарии есть похожая сцена. Репетируешь? - неожиданно для себя с
издевкой произнесла Марина. В одно мгновение она от сочувствия перешла к
равнодушному презрению.
- Это мой собственный сценарий, - словно не почувствовав удара,
сказал Сергей. И помолчав, добавил, - а ты жестокая.
- Дошло? Отлично! Ты, вероятно, полагал, что это только твое право?
Нынче жестокость настолько естественна, что мне даже странно твое
удивление. А как ты жил эти годы?
- Сейчас не знаю. По-разному. Вряд ли я был счастлив. Наверное, на
нашей любви окончилась светлая полоса моей судьбы.
- Ха, любовь сейчас не для меня! Мне б найти силы сыграть ее. Поэт
был прав - мысль изреченная есть ложь. Вокруг так много слов, так много
лжи. Я не верю словам. Порой мне кажется, что я сама состою из лжи. Лгу
сама себе, что я актриса, что я живу театром, лгу себе, что я еще красива,
что меня еще любит молодой любовник. Боже мой, сколько нас таких -
аппендиксов в теле жизни! - Марина говорила это спокойным, даже
равнодушным голосом, но убежденно, и от этого ее слова звучали еще более
страшно.
Сергей вскочил, подбежал к ней, взял ее лицо в ладони:
- Можно я тебя поцелую?
- Глупый вопрос.
Он поцеловал ее, но ее губы остались неподвижны.
- Гальванизация трупа - занятие неблагодарное, - Марина отстранилась,
а потом, иронически посмотрев ему в глаза, проговорила, - ты некрофил?
- Дура, - Сергей побледнел еще больше.
- Ого, - донеслось с озера. - Они уже целуются. Репетируют точно по
сценарию.
- Наш фильм обречен на шумный успех, - закричал из воды Буров. -
Марина, а ты меня ругала. У вас все пойдет как по маслу.
Марина перегнулась через перила и крикнула вниз:
- Масла только не завезли... А успех будет. И собственно говоря, а
пуркуа па? Я еще ни разу не была в Каннах. Пора сорвать пальмовую ветвь.
Она пристально посмотрела на Сергея и добавила:
- Я с удовольствием сыграю эту роль. Я всегда была убеждена, что в
несчастьях женщин повинны мужчины. В сценарии это верно подмечено, правда,
несколько мелодраматично. Нужно внести трагедийную ноту.
- Марина, я с вами совершенно согласна, - вклинилась Вера Богдановна.
Она выпрямилась, как на собрании, готовясь обронить обличительную реплику
и восхищаясь собственной смелостью.
- Они, - она посмотрела на мужчин, - заслужили порку. Сколько
поломанных судеб, сколько исковерканных жизней, сколько несостоявшихся
личностей среди нас, женщин. И все из-за обманной, призрачной, недолгой
любви, которая надрезает душу в начале жизни. А потом уже - по кругу, от
огонька к огоньку, обжигаясь, скудея, уничтожая себя. Вот Жозефина...
- Смотрите-ка! Что Жозефина? - запальчиво закричала Подольская,
тряхнув мокрыми волосами. - Завидуете? Девственность в голову ударила?
Она вдруг осеклась, растерянно оглядела всех: ухмыляющегося Дана,
отрешенного Молчанова, самодовольного Бурова, равнодушного Свиркина - и,
не сдержав внезапные слезы, закричала:
- А ведь она права, права, права... Хищники...
И плача, ушла под навес.
Марина огорченно посмотрела на Веру Богдановну.
- Неврастеничка, - буркнул Дан.
Настроение было безнадежно испорчено. Все понуро побрели в баню,
собрали вещи, стараясь не задевать друг друга, и обращали взгляды в
пустоту. Вскоре приехал Айвар, он тоже помалкивал - видимо, инцидент в
бане тоже стоил ему нервной энергии. Группа молча погрузилась, и
микроавтобус покатил в сторону Риги.
В открытое боковое стекло вливался аромат скошенных сочных трав,
напоминавший по запаху одеколон.
Съемки так и не начались.
Серьезно заболел Сергей - двусторонняя пневмония.
Буров ходил злой, как черт, - в конфиденциальном разговоре Молчанов
сообщил ему, что играть отказывается. На черта ему нужна бывшая жена,
новые сплетни и раздраженные крики критики? Колька, однако, в глубине души
еще надеялся, что все наладится. Ему не хотелось посылать Жозефину в
Москву договариваться насчет замены. На всякий случай он сходил на пару
спектаклей местного русского драмтеатра, чтобы составить представление о
творческих силах этого коллектива. В качестве запасного варианта он
расчитывал пригласить кого-то из рижан. В творческом отношении был доволен
только Свиркин, который заполнял образовавшийся вакуум сочинением
халтуры - простенькой музычки к мультфильму. Лейтмотив он уже сделал,
принялся за вариации, а оркестровку решил сделать по возвращении в Москву.
Через неделю уехала Марина. Она собралась неожиданно, перед вечерним
поездом зашла к Бурову и сказала:
- Уезжаю. Когда будет все на мази, дашь телеграмму. А пока поиграю в
театре. А если уеду на гастроли - ищи.
Естественно, Буров стал возражать, предложил сняться в отдельных
сценах, где Сергей не участвовал, но Марина отказалась.
Подольская буркнула:
- Коля, пусть едет.
- Как ты боишься за свое добро, - беззлобно сказала ей Марина.
"Добро" пребывало на грани отчаяния. Взявшись руками за голову, оно
проговорило жалобным голосом, не обращая внимания на побелевшую от злости
Жозефину:
- Марина, не подведи меня. Кругом одни предатели. А моего тощего
тельца не хватает на все амбразуры.
- Мы рождены, чтоб мучиться на свете, - странно ответила Марина - она
пребывала во власти сильнейших впечатлений от событий в финской бане.
Уже садясь в поезд, она поняла, что ей жаль Бурова. И ее твердо
принятое решение - покончить с киношными делами, а, быть может, и с
актерскими вообще - стало подтаивать, как леденец. Она поняла, что нужна
сейчас этому не очень удачливому человеку, и ей стало тревожно и радостно.
...Неужели мне никогда не будет дано освободиться от груза
воспоминаний о том, что случилось в бревенчатой баньке на берегу
безмятежного озера? А было ли это вообще, ведь, кроме меня, никто ничего
не помнит, быть может, я находилась в лунатическом состоянии или видела
кошмарный сон? Могла ли моя боль принести счастье или хотя бы облегчение
какому-то бесконечно далекому, абстрактно существующему для меня народу?
Могла ли я согласиться на этот дикий, решающий, непоправимый шаг? И во имя
чего я отказалась от странного предложения? Чтобы продлить и усугубить
боль от неудавшейся жизни, которая уже не обещает никаких поворотов к
лучшему?.. Об этом и размышляла Марина, сидя в купе спального вагона
скорого поезда Рига-Москва, время от времени обмахиваясь платком, потому
что было жарко, а проводница еще не включила вентиляцию. Какое-то время
она смотрела в окно, но потом ей надоело это непродуктивное занятие, и она
откинулась на спину, закрыла глаза и погрузилась в полумрак своей души...
...Она шла сквозь непроглядную графитную ночь, которая, казалось,
сыпала черным порошком в глаза. Каблуки негромко стучали по асфальту. Это
был незнакомый город - всепоглощающая тьма скрывала приметы жизни. Нигде
ни огня. Во тьме раздавался шелест, похожий на шепот, - там угадывались
деревья. Возможно, бульвар, подумала Марина. Но почему в городе
соблюдается такой жесткий режим экономии энергии? Неужели здесь не бывает
ночных прохожих? Ведь нужно узнать, какой это город, чтобы понять, зачем я
сюда попала. Вдалеке показался огонек, зеленоватый, маленький, тусклый,
неживой. Словно гнилушка. Марина обрадованно ускорила шаг. Вскоре
послышался нарастающий шум мотора, огонек стал ярче и крупнее. Марина
поняла - такси. Она метнулась наперерез ходу машины и отчаянно замахала
руками. Это был риск - машина шла с погашенными огнями. Водитель скорее
почувствовал, чем увидел ее, и включил дальний свет - лучи полоснули
наклоненную фигуру женщины. Пронзительно завизжали тормоза, машину
занесло. Марина бросилась к ней и закричала в опущенное боковое стекло:
"Какой это город? Довезите меня до аэропорта!" Водитель промолчал,
медленно повернулся и вытащил фиксатор задней дверцы, приглашая сесть в
машину. Марина рванула дверцу, уже занесла ногу, чтобы опуститься на
заднее сиденье, как вдруг увидела, что вместо сиденья зияет бездонная
пропасть. Холодным ужасом, вековой сыростью подвалов инквизиции или
азиатских зинданов повеяло из непонятного провала. Марина безумно
закричала, обратив лицо свое к водителю. Он молчал. Луна, которая внезапно
вынырнула из плотных ночных туч, скупо облила его жесткие скулы мертвым
светом. Пристально вглядевшись в пергаментное лицо, она узнала его: Синий!
Марина с силой захлопнула дверцу, и машина тотчас же унеслась в ночь,
обдав ее наркозным запахом бензина...
За окном нудно мелькали равномерно расположенные вдоль
железнодорожного полотна телеграфные столбы и опоры линии электропередачи.
Марина, скомкав носовой платок, промокнула выступившие капельки пота.
Стремительно переодевшись, она приняла таблетку седуксена и уснула
под аритмичный стук колес фирменного поезда.
Теплый, сдобренный утренними выхлопными газами воздух Рижского
вокзала встретил Марину у вагона.
Она вдохнула и успокоилась окончательно.
Выйдя из такси, Марина медленно поднялась по широкой лестнице
старинного шестиэтажного особняка, где она обитала. На площадке четвертого
этажа, выложенной темно-вишневыми и зеленоватыми мраморными плитками,
перед дверью своей квартиры она остановилась перевести дыхание. "Ну вот я
и дома, - радостно подумала она. - Все позади".
С удовольствием бросить чемодан в прихожей; немедленно - ванна,
потом - кофе, и - рассла-а-абленно, блаженствуя, опуститься в объятия
кресла, держа чашку в руках.
Зазвонил телефон.
Некоторое время Марина сидела неподвижно. Телефон настаивал. Марина
упрямилась. "Меня нет, я в Риге". Телефон звонил. Не выдержав, Марина
встала, подошла к аппарату и сорвала трубку. Звонок победно захлебнулся.
- Слушаю.
- Марина, как здорово, что я застал тебя! - в трубке раздался
озабоченный и одновременно обрадованный голос режиссера театра. - Бросаюсь
в ноги! "Мария Стюарт" горит синим пламенем. Сергеева в отпуске, а
Сыромятникова с лестницы упала. Теперь ковыляет с костяной ногой. Тебя же
вводили в спектакль? Ты прилично помнишь роль?
- Вполне, - автоматически ответила Марина, еще не выйдя из
расслабленного состояния.
- Вот и отлично! Приезжай в два на репетицию. Ты меня спасаешь!
- Пора основывать спасательную фирму "Полубоярова и К°", - положив
трубку, буркнула Марина. - Ищите спасения только у нас. Срочные формы
спасения по двойному тарифу! Там спасала, тут - спасай! Чудеса. Меня бы
кто спас...
Она быстрыми глотками допила кофе, немного пометалась по квартире,
вызывая в памяти пьесу, пробормотала под нос один монолог Марии Стюарт,
потом вышла на площадку и позвонила соседке.
- Мариша, вы вернулись, - в дверях брезжила махонькая, полупрозрачная
старушка с печальными глазами.
- Да, я за почтой, Алина Петровна. У нас в съемках - перерыв. Не
успела приехать, уже режиссер вызывает в театр на подмену, - с затаенной
радостью сказала Марина.
- Тяжелая у вас все-таки работа. От звонка до звонка спокойнее. А
почту вашу принесу. Сию секундочку. У меня все аккуратно сложено. Да вы
проходите, - было видно, что соседка рада приходу Марины и старается
продлить свое неодиночество, зазывая в гости.
- Это вам небольшой сувенир из Прибалтики, - Марина протянула
янтарную брошку.
Старушка обрадованно взяла брошь, подержала на ладони.
- Спасибо, вы всегда так внимательны.
В ее голосе прозвучала обида, давно затаенная на зятя и дочь, которые
не баловали ее вниманием, и - как пожаловалась она однажды Марине в минуту
горечи - ждали ее смерти.
- Это вам спасибо. Я вас так часто обременяю.
- Мне это совершенно нетрудно. Очень радостно почувствовать себя
нужной хоть кому-то. К тому же благодаря вам я читаю "Театральную жизнь".
Вот вся ваша пресса и ключик от почтового ящика. Вам какая-то посылка,
вчера уже второе извещение пришло.
- Благодарю, Алина Петровна. Сейчас же отправлюсь на почту, -
уклоняясь от чаепития, сказала Марина. - Интересно, откуда это меня
побаловали вниманием?
Почта помещалась в соседнем доме.
В отделе доставки ей вручили небольшой пакет в сургучных медальках,
туго перевязанный бечевкой. Марина с удивлением прочла обратный адрес -
"Петрозаводск, проездом".
Дома было тихо - шум улицы угас, в этот час поток трамваев, как напор
горячей воды по вечерам, ослабевал. Вскрыв пакет, Марина ахнула и
присела - в бандерольке были все ее последние пропажи: кофточка, очки,
сахарница, помада, жемчужинка в серой кожаной коробочке.
Петрозаводск? Петрозаводск... Петрозаводск! - ее вдруг как током
ударило. Это пришельцы. Синий и компания. Вернули.
Неужели все кончилось?
С отвращением Марина накрыла вещи скатертью и отодвинула на край
стола, боясь прикасаться к ним руками, будто их уже потрогал прокаженный.
Ровно в два часа Марина явилась на репетицию.
Безнадежность и тоска читалась в глазах режиссера. Он механически
взял ее за локоть. "Вы видели, как играет Сыромятникова?" - Марина прочла
полное неверие в свои силы в его темных собачьих глазах. "Вы" и рефрен на
тему Сыромятниковой подняли в душе ее волну раздражения, но Марина
справилась с собой. Он обреченно стал излагать общую режиссерскую
концепцию. Марина перебила его и попросила начать репетицию. Он удивился,
но согласился безропотно - в конце концов, выбирать было не из кого, не
стоило тратить нервы на мелкие препирательства. Она прочла с листа два
монолога. Удивленный режиссер захлопал в ладоши, стряхивая на мятые брюки
сигаретный пепел: "Отлично! Вы ловите нерв спектакля! Постарайтесь
удержать себя в той же кондиции до вечера. Не расплескайтесь!" Он,
гипнотизируя, водил руками перед ее носом, а потом, подвывая, стал что-то
вещать о сверхзадаче. Марина отстранила его и, сказав, что пойдет
готовиться к спектаклю, удалилась из зала. Режиссер обалдело смотрел ей
вслед, напоминая двоечника, который неожиданно по контрольной получил
пятерку, но, радуясь, начинает подозревать, что учительница просто
перепутала листочки, и заслуженная оценка никуда от него не уйдет.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг