Что-то было с ним не так, что-то ощутимо изменилось с утра, исхо-
дило от него с трудом скрываемое напряжение, точно он разозлён или на-
пуган, а может, и то и другое вместе.
- Я тебе постелил, - мотнув лысой головой, произнёс в конце кон-
цов Никитич. - Хочешь, ложись, хочешь, нет. Дело твоё.
Нет, мне всё-таки было интересно, что же такое случилось с болт-
ливым сторожем, чему я обязан такой решительной переменой, будто нага-
дил ему в кастрюлю, и лишь правила приличия не позволяют вышвырнуть
постояльца в душную комариную ночь.
- Что случилось-то, дядя Федя? - решил я наконец привести ситуа-
цию к общему знаменателю. - Ты чего такой кислый?
Фёдор Никитич по-прежнему изучал передовицу.
- Всё путём, - пробубнил он, не отрываясь от газеты. - Спать по-
ра.
- Спать и в самом деле пора, только ты мне всё-таки скажи, чего
злишься?
- Зуб болит, - с неумелой фальшью в голове проворчал Никитич.
- Нет, дядя Федя, это как раз у меня зуб болит, - раздражённо
бросил я в тусклую пустоту. - А вот ты, я думаю, что-то ко мне имеешь.
Так скажи, душу не выматывай, а то не по-людски оно как-то выходит.
- А спектакли играть, это по-людски? - искоса взглянув поверх мо-
ей головы, ухмыльнулся Никитич. - Я, мол, такойсякой несчастный пар-
нишка, приютите, помогите... А я-то, дурень, разбежался, поверил...
- Это ты про что, Фёдор Никитич? - невинным тоном осведомился я,
уже чувствуя - сторож знает, потому что - маленький городок, и новости
разлетаются мгновенно.
- Сам понимаешь, про что. Врал, я, дескать, беднягаработяга, а
выходит - столичная штучка, поручик Управления. Сказочку жалостную
наплёл, про малыша своего похищенного, а на деле, получается, наживка,
я и поймался, как глупая рыба, адресок тебе дал...
Глупо было с ним спорить, изображая туповатого радиомонтажника. О
том, что случилось на Заполынной, наверняка знает уже полгорода. Вера
Матвеевна, видать, сразу после моего ухода бросилась изливать горе со-
седкам, а там и пошло-поехало. Какие-нибудь два часа - и пожалуйста,
народ в курсе. Да и мужички из полиции тоже, надо полагать, рот на
замке не держали.
- Ну, и чем ты недоволен, дядя Федя? - хмуро выдавил я застрявшие
где-то в районе пищевода слова. - Ну, поручик, ну, веду расследование.
Возражения есть? Работаю я, понимаешь? А работа наша не такая, чтобы
первым делом корочку служебную всем под нос тыкать. Ни хрена бы я тут
не вскрыл, если по-официальному. А что касается тебя, Фёдор Никитич,
то мне и вправду ночевать негде было. В полицию переться - сразу же и
засветить свою личность. От меня бы тогда Кузьминична как чёрт от ла-
дана шарахнулась. Поэтому за ночлег спасибо, но раз уж так вышло, до-
кучать не буду. Заплатил я тебе вперёд, сдачи не надо, пойду покемарю
на вокзале. Всё равно две ночи осталось, как нибудь уж перекантуюсь.
Я приподнялся с дивана и накинул на плечо ремень сумки.
- Брось, - махнул рукой Никитич. - Пыли не поднимай. Уговор наш в
силе, ночуй на здоровье, ничем ты никого не стесняешь. Не психуй, не
мальчик.
Ну что ж, меня два раза упрашивать не надо. Очень уж не хотелось
мне ломиться до вокзала.
- Ну ладно, проехали, - кивнул я. - Какие ещё вопросы, дядя Федя?
Ты ведь и чем-то другим недоволен, так ведь? Давай уж сразу всё разбе-
рём, чтобы потом друг на друга не собачиться.
- Да что теперь говорить, - устало выдохнул Никитич. - Я, конеч-
но, понимаю, долг там, работа, защита веры... Но тут ведь, Лёша, дело
тонкое. Ладно бы сволочь какая из этих, сатанистов, что жертвы прино-
сят, порчу наводят и всё такое... Я бы слова тут не сказал, ёлкин ко-
рень, их, конечно, надо за это самое место брать. Ну у нас-то что...
Мальчишка же, несмышлёныш... Да и чего такого он вредного делал? Па-
цан-то хороший, я ж его знаю, и Верку, мамку его, знаю, выпивали мы,
грешным делом, с мужиком её покойным.
- Между прочим, Фёдор Никитич, - ядовито заметил я, - этого хоро-
шего пацана ты не далее как вчера крапивой настегать хотел. Помнишь,
за мячик, там, на пустыре?
- Так это, - невесело улыбнулся Никитич, - это дело такое... Бы-
товое, что ли... Я ж не о том тебе толкую. Жалко мальчишку. Ты ж ему
судьбу переломил, теперь пойдёт крутиться одно на другое, что я, не
знаю, как оно бывает? Шестьдесят пять лет на свете прожил, насмотрел-
ся.
- Фёдор Никитич, - терпеливо сказал я, - тогда ты тем более пони-
мать должен, что нельзя иначе. Мы ж с тобой православные люди, и неза-
чем лекции читать про то, что способности такие от бесов. Парнишка,
ясное дело, этого не понимает, но мы-то с тобой грамотные. Он уже в
прелести находится, нечистый его ведёт, осторожненько так, аккуратно,
чтобы ни сам, ни окружающие не просекли. Знаешь, чем такие дела конча-
ются? Бесноватых видал когда-нибудь, которых старцы отчитывают? Ну
то-то, а мне вот по службе приходилось. Не останови мы сейчас этого
Мишку Званцева, с ним в конце концов то же случилось бы, если не чего
похуже. Вот ты говоришь, сатанисты, ритуальные убийства. Ну правильно,
газеты читаешь, радио слушаешь. Но откуда они берутся, сатанисты? Не
на пустом же месте вырастают! Вы же, обычные люди, и сотой доли того
не знаете, что мы, в УЗВ. Так вот, Фёдор Никитич, сатанисты по большей
части именно так и начинали, с бытовой экстрасенсорики. Лечение там,
гадание, биоэнергетика всякая... А как втянется человек, тут как раз и
начинается...
Фёдор Никитич смотрел на меня скучными глазами.
- Хорошо тебя учили Лёша. Правильно всё говоришь. Я понимаю, надо
такие дела заворчивать. Только вот как, Лёша? Ладно, виноват пацан,
заигрался с опасными штучками, так объясните ему по-человечески. Ну,
ёлкин корень, наказать надо, конечно, так спустили бы ему штаны, всы-
пали бы как следует, чтобы запомнил надолго - и всего делов. Так вы же
его за решетку, и следствие, и всё такое, и срок ему забацаете.
- Ну, между прочим, не в тюрьме, а в спецмонастыре. А это...
- Один хрен, - перебил меня Никитич. - Как ни обзови, а решётка
она и в Африке решётка. Так что поломал ты ему, Лёха, жизнь. И ему, и
братишке, и мамке его. Жалко девку. Не старая ещё.
- А вот кого мне не жалко, так это именно Веру свет Матвеевну, -
бросил я с досадой. - Вот она действительно сыну подгадила. Ведь такую
коммерцию развернула... Конспираторша. С её подачи он и втянулся в ок-
культную практику.
- Дура, конечно, - живо согласился Никитич. - А всё-таки подумай.
Одна же остаётся, с малым ребятёнком. С фабрики, может, и попрут, де-
ло-то громкое будет, зачем фабричному начальству на себя ответствен-
ность такую брать? Огородом же придётся жить, да разным случайным за-
работком. У нас не Столица, Лёша, у нас работу ой как непросто найти.
- Ну, - протянул я, - того, что она на Мишкиных гаданиях поимела,
ей, наверное, надолго хватит.
- Вот именно что наверное, - кивнул старик. - Ты же её доходов не
считал. Да и конфискация, пожалуй, будет. Как полагаешь?
- Ну, дядя Федя, не я же дело поведу. Что я могу сказать? Моя ра-
бота мелкая - проверить факт и задержать, если подтвердится. Что я и
сделал. Я же не следователь, я сыскарь. А следствие... им компетентные
люди займутся. И не думай, у нас в Управлении не звери сидят. Всё
как-нибудь образуется.
- А... - безнадёжно махнул рукой Никитич, - знаю я эти прибаутки.
Эх, не моя бы жалостливость...
- Ты про что, Фёдор Никитич? - удивился я.
- Да всё про то же. Я ведь, получается, всему виной. Адресок-то
тебе бабкин дал, так ведь?
- Ну, оно роли не играло, - улыбнулся я. - Адрес её мы с самого
начала знали. Так что спи спокойно, ты в этом деле не засветился ни с
какого боку.
- Не понял ты меня, Лёха, - прищурившись, процедил сквозь зубы
Никитич. - Думаешь, я о себе волнуюсь? Неприятностей боюсь, да? Так,
выходит?
Он помолчал, потом дряблым каким-то голосом продолжал:
- Ну, может, и впрямь боюсь. Често уж тебе признаюсь. Не один же
на свете, старуха, дети, внуки, то-сё... Но главное-то не в этом... Не
по совести оно ведь получилось, Лёша. Стыдно мне, понимаешь?
Я понимал.
- Слушай, а может, ещё не поздно завернуть назад? - пришла ему
вдруг в голову замечательная идея. - Ну, скажешь, мол, погорячился,
поспешил, а на поверку, ничего серьёзного и нет. Бывает... А?
Нет, не знаю, смеяться или плакать. Вот тебе и бывалый, многомуд-
рый дядя Федя... Ничего-то он в ситуации не понял.
- Поздно, Никитич. Рапорт я в Столицу послал, дело сделано, прие-
дут за ним скоро. И вообще. Я, между прочим, присягу давал, это,
по-твоему, что-нибудь значит, или как?
- Чего уж тут не понять, - осклабился старик. - Присяга дело
серьёзное. Ладно, давай спать, заполночь уже.
Пронзительно пахло еловой смолой, мокрой хвоей и чем-то ещё непо-
нятным - едва заметно, на пределе чувств, но всё-таки в животе мутило
от странного этого запаха, и хотелось отшвырнуть куда подальше авто-
мат, броситься ничком на холодную, пропитанную недельным дождём траву
- а после тихо умереть под тёмно-серым, с неясным намёком на рассвет
небом.
Умирать я, разумеется, не стал, а вместо этого шепнул примостив-
шемуся слева Илюхе Фёдорову команду - рассредоточиться, группами по
двое окружая поляну, и он невидимо кивнул, уползая в насквозь мокрые
заросли малины - передавать приказ по цепочке.
Дождь лил всё так же угрюмо-сосредоточенно, словно выполняя некую
важную, загадочного предназначения работу, которую больше некому и до-
верить, приходится самому шелестеть по дряблой листве, размывать сле-
жавшуюся хвойную подстилку и гадкими ледяными струйками шарить у меня
за воротом.
И конечно, поднимался от размякшей земли удушливый грибной дух, и
мне хотелось плакать, как будто сейчас тот день, да, собственно, так
оно и было, глянув вниз, я обнаружил на себе серенькие тесные джинсы с
покоробившейся заплаткой на левом колене, и понял, что надо бежать от
шоссе вглубь леса, бежать, ни о чём не думая, потому что уже слышны
становятся крики Голошубовской команды, их распалённое дыхание и нече-
ловеческий гогот.
И я действительно кинулся было в тёмный провал леса, но зацепился
за еловый корень и об него же и расплющил бы своё лицо - не сгруппи-
руйся в последнюю секунду, приземлившись на согнутые в локтях руки.
Тогда и утянулось наваждение, и вновь была на мне пятнистая камуфляж-
ка, на груди болтался тупорылый автомат, и моё отделение окружало ши-
рокую, придавленную низким небом поляну.
Оттуда несло горьковато-кислым дымом, и слышалась странная, моно-
тонная музыка. Она казалась похожей сразу на все известные мелодии, и
в то же время я не мог сказать, чтобы ноты сменяли друг друга. Да это,
собственно, и музыкой трудно было назвать - скорее, некий хор подзем-
ных карликов вёл ритуальную песнь.
Конечно, карлики - плод моего издёрганного воображения, там, на
поляне, происходило нечто куда более гнусное. Там действительно совер-
шался Большой Осенний Ритуал, и мне, к сожалению, известны были его
гадкие подробности.
Потом, в залитых люминисцентным светом камерах следственного изо-
лятора, Рыцари окажутся жалкими перепуганными людишками, - или, напро-
тив, спокойными, преисполненными какого-то весёлого презрения - но всё
равно обычными подданными Великой Державы, простыми как таблица умно-
жения.
Но это потом, а сейчас они - нечто иное, они поворачивают реаль-
ность, к ним уже, судя по времени, сошла сила.
Сейчас они опасны как никогда, но только сейчас их и можно брать,
- таков один из неприятных парадоксов нашей профессии.
Сейчас... Вот около раскидистого вяза сжались две тонкие фигурки
- наверное, Игорёк Канер и Лёха Соколов. Метрах в двадцати от них за-
мерли Копылов с Курилкиным, а ещё правее, почти уже у самого края по-
ляны - Санька Пургин с Андрюшкой Гусевым. А дальше, ломаным кольцом -
я их, разумеется, не вижу, но знаю - другие, готовые мгновенно распря-
миться, едва лишь я подам голос. Жаль, не воспользуешься рациями - но
если уж Большой Осенний Ритуал, техника бесполезна, сколько её ни свя-
ти. Добро ещё, огнестрельное оружие действует. Хотя всё равно Рыцарей
надо брать живыми.
Сейчас... Я сам не понимал, почему медлю, ведь уже пора, но тем
не менее застыл в тоскливой неподвижности, музыка обволакивала меня
невидимой глазу липкой паутиной, и даже, как временами приходило мне в
голову, - вплетала в себя. Тягучая, монотонная, такая же безнадёж-
но-серая, как этот мелкий дождик или прогибающееся от своего тёмного
веса небо, она парализовала меня. И то же самое - я знал - происходило
сейчас и с другими. Музыкальная шкатулка - вот как это называется на
нашем профессиональном жаргоне. Слышать про неё приходилось, но лишь
сейчас - вляпались.
С каждой секундой музыка становилась всё тяжелее и противнее. И
кроме того, затылком я чувствовал чей-то любопытный взгляд, хоть умом
и понимал, что такого быть не может, чудится всякая хренотень, ведь
Рыцари - вот они, впереди, на поляне, сгрудились возле синеватого
костра. Но тем не менее взгляд буравил мне спину, и не ощущалось в нём
даже и ненависти, а лишь - весёлый какой-то интерес.
Не было сил обернуться.
И всё-таки я обернулся. Резко дёрнулся, с кровью отдирая музы-
кальную паутину от кожи, собрав последние ошмётки воли, через "не мо-
гу", сквозь заросли цепкого страха, сквозь буреломы гнилых мыслей -
прорвался всё же, пролез.
Или меня протащили...
Впереди никого не оказалось - лишь давно не мытая, в бурых потё-
ках стенка, по которой расползались бесформенной сетью ниточки трещин.
Я почему-то сразу понял, что это - монастырская келья. Но только
что-то в ней было не так.
Потом стало ясно, что же именно. Здесь не обнаружилось ни одной
иконы, видно, чья-то лапа давным-давно похозяйничала, оголяя стены.
Впрочем, келья вообще зияла первобытной пустотой. Лишь воткнутый
в медное кольцо возле низенькой двери, чадил догорающий факел. А в уз-
ком окне, ощерившимся пыльными остатками стекла, серел мокрый рассвет.
Кажется, время ощутимо ускорилось.
Над ухом у меня заполошно взвизгнул комар, я отмахнулся - и вдруг
застыл, чувствуя, как холодный камень пола становится затягивающей
трясиной. Потому что келья изменилась.
Теперь здесь был низенький колченогий столик, а на нём - неправ-
доподобных размеров стальное блюдо с выщербленными краями.
С блюда уставилась на меня пустым оловянным взглядом собачья го-
лова - та самая, иссине-чёрная, в клочьях свалявшейся шерсти, и гнилая
пасть вновь раззявилась, и змеился между жёлтых клыков распухший тём-
ный язык, облепленный сонными, с бронзоватым отливом мухами.
Губы мои привычно дёрнулись, но я вдруг с тоскливым отчаянием со-
образил, что не помню ни одной молитвы. Спасительные слова, точно
обернувшись юркими тараканами, разбежались по пыльным углам.
Единственная оставшаяся в голове мысль, точно подстреленная пти-
ца, билась о стенки черепной коробки: бежать! Немедленно бежать отсю-
да, пока не случилось того, о чём я, если и знал, то запрещал себе ду-
мать.
И однако же я стоял, тупо глядя в бесцветные мёртвые глаза, и
дождался-таки, идиот: бурый язык шевельнулся, челюсти сдвинулись, и
плотную тишину разодрали царапающиеся слова:
- А теперь грибочков покушай!
Я сжался, понимая, что ещё одна её фраза - и придёт смерть. Нет,
не стоит себе врать - нечто гораздо худшее. Заткнуть, заткнуть ухмыля-
ющейся гадине пасть!
И опять что-то изменилось. Неуловимо быстрое движение, мелькнув-
шая за окном тень - и запылённый футбольный мяч, выдавив острые оскол-
ки, ворвался в келью - прямо в оскаленную собачью глотку.
Но резко сжались гнилые челюсти, клацнули зубы, и вот - мяча уже
нет и в помине, а довольная тварь опять смотрит на меня. Только теперь
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг