падающую скалу порой можно удержать.
Конец четвертой летописи
Летопись пятая
БАШНЯ ЯРОСТИ.
Это тоже образ мирозданья,
Организм, сплетенный из лучей,
Битвы неоконченной пыланье,
Полыханье поднятых мечей.
Это башня ярости и славы,
Где к копью приставлено копье,
Где пучки цветов, кровавоглавы,
Прямо в сердце врезаны мое.
Н. Заболоцкий
Не доверять друзьям позорнее, чем быть ими обманутым.
Франсуа де Ларошфуко
ПРОЛОГ
- Я не ожидал этого,
- Я тоже, но я верю ему. Хотя что нам остается делать.
- Еще бы, над ним сейчас не властно ничто.
- А вот здесь ты ошибаешься, брат. Над ним властен он сам. Ему решать,
что избрать.
- Любой на его месте выбрал бы Силу, Власть, Вечность.
- Ты представляешь кого-то на его месте? Я - нет. Он стал тем, кем
стал, и я рад, что мы помогли ему вернуться. Да, соблазн велик, но он не
первый в его жизни.
- Но может стать последним.
- Может. Но есть еще и Она.
- Этого я и боюсь. Смогут ли они еще раз потерять друг друга?
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ - FIDE. SED QUI, VIDE!
Доверяй, но смотри кому (лат.).
Позже, друзья, позже,
Кончим навек с болью,
Пой же, труба, пой же,
Пой и зови к бою.
А. Галич
2895 год от В.И,
11-й день месяца Дракона.
Обитель Святого Эрасти Гидалского.
Случилось немыслимое! Настоятель обители Святого великомученика Эрасти
забыл молитву. И не какую-нибудь, а для обитателей Гидалского монастыря
самую важную. Ту, с которой вот уже шесть сотен лет иноки каждый вечер
обращались к небесному покровителю. Конечно, настоятель был немолод, с тех
пор, как после смерти владыки Никодима иеромонах Иоанн по завещанию
усопшего и с согласия братии получил Вечноцветущий посох, пустыня двадцать
пять раз видела весну. Уже не первый год Иоанна по ночам мучили боли в
сердце, случалось, что проклятый шарк [Горячий ветер, дующий несколько
дней.] укладывал его в постель на кварту, а то и на две, но памятью своей
настоятель гордился по праву, а тут такая беда! К счастью, до вечерней
службы оставалось больше оры, и владыка поспешно уединился в своей келье,
дабы перечесть молитву и попросить святого Эрасти сохранить ему память до
тех пор, пока он не передаст Посох, а с ним и власть своему преемнику,
которого он все никак не мог найти.
Старинный, переплетенный в тисненую кожу молитвенник, принадлежавший
еще основателю монастыря святому Иоахиммиусу, словно бы сам открылся на
нужном месте. Иоанн, дальнозорко откинувшись назад, вгляделся в четкие
строки, и ему показалось, что он сходит с ума. Молитва исчезла, на
пожелтевшей бумаге было начертано нечто совсем иное. Дрожа от волнения,
держатель Вечноцветущего посоха читал непонятные и пугающие слова...
" Ты, кто отдал жизнь свою Церкви Единой и Единственной, как отдает
ручей воды свои реке, а река - океану, ты, кто зрит лишь раскаленный песок,
хотя мог созерцать цветущие розы, ты, кто возносит молитвы Творцу нашему и
мне, его смиренному слуге, хотя мог шептать женщинам слова любви и поучать
детей своих, слушай меня. Пришла пора отрешиться от неба и взглянуть на
землю, ибо любовь к ближним угодна Творцу, создавшему сей мир и любящему
его. Знай же, что пришло время служения вашего Тарре и что подвиг во имя ее
в глазах небесных равен подвигу во имя Творца нашего. Вы в пустыне своей в
целости сохранили чистоту Церкви Единой и Единственной, укрывшись от
соблазнов и укрыв то, что должно явиться миру во время оно. Знай, что
близится время сие, и вашими делами спасен будет мир или же погублен
бездействием вашим. Знай, что вы должны вручить владыке земному Меч и
Посох, вернуть Свет Свету, а Тьму Тьме и изгнать из Церкви неправедных, как
изгоняет хозяин скотов, буде те заходят в незапертый дом и возлегают там,
ибо недостойный пастырь в храме в глазах господних то же, что свинья в
палатах в глазах человеческих.
Укрепись же сердцем, сын мой, и укрепи тех, кто следует за тобой, ибо
грядут страшные времена. Не дели людей по вере их, и по лицу их, и по
обычаям их, но дели их на тех, кто ставит долг превыше жизни своей и любовь
к другим превыше благополучия своего, не суди поднявших меч на Зло, но суди
ушедших в заросли, когда рядом режут невинного. Не слушай тех, кто клянутся
именем Творца нашего, если нет света Его в сердцах их, но помогай тем, в
ком горит любовь великая ко всему сущему, в каких бы одеждах те ни ходили.
В сердце своем обрети знание, что есть Зло и что есть Добро. Слушай сердца
своего и иди вперед. Арде!"
"Арде!" - прошептал потрясенный клирик, благоговейно закрыв книгу.
Теперь оставалось как-то донести все это до братии и, главное, понять, с
чего начинать. Иоанн, как и его предшественники, вместе с Вечноцветущим
посохом получали и напутствие Иоахиммиуса, остающееся тайной для остальных
монахов. Настоятель знал, что рано или поздно пробьет час, когда гидалским
отшельникам придется покинуть пустыню и вернуть в мир укрытые в монастыре
реликвии, но владыка не думал, что это выпадет на его долю. Иоанн
попробовал молиться, но знакомые с ранней юности слова больше не
успокаивали. Он вновь и вновь возвращался к возникшим из ничего буквам,
накрепко впечатавшимся в душу. Нужно действовать, но как?! Отправиться в
Арцию? Всем или ему одному? Явно или тайно? К кому? К Архипастырю? К
кому-то из светских владык? Что есть Меч, а что Посох? Как бороться с
недостойными пастырями, как их узнать? Тысячи вопросов тяжким молотом били
по немолодому, больному сердцу... Иоанн, не колеблясь, выполнит свой долг,
какими бы земными горестями и тяготами это ему не грозило. Но в чем он,
этот долг?
В дверь робко постучали. Настоятель хотел было отослать пришедшего, но
передумал, поняв, что за оставшиеся до вечерней службы пол-оры ничего не
надумает. Клирик встал и отпер дверь. На пороге стоял худенький молодой
инок с ласковыми глазами.
- Что тебе, сыне?
- Отец, - юноша был не на шутку взволнован, - мне было видение...
- Видение? - Если Николай до сего дня и выделялся среди монахов, то
болезненностью и какой-то запредельной даже для инока кротостью и
незлобием, но никак не склонностью к видениям. - Расскажи мне все без
утайки.
- Вы знаете, отец, что Господу было угодно сделать меня обузой для
братии, и я не всегда могу исполнять положенное.
- В том нет твоей вины. Что ты видел?
- Я сегодня работал вместе со старцами на поварне, и внезапно мне
стало плохо. Такое со мной бывало, и брат Орест и брат Емилиан уложили меня
на скамью и пошли за братом Никандром. Не знаю, что со мной было, отче, но,
клянусь вечным спасением, это не было сном. Мне почудилось, что я стою в
храме и возношу молитву святому Эрасти. и вдруг открывается дверь, и входит
тот язычник, которого мы приняли к себе. Я спрашиваю его, что ему нужно и
не хочет ли он наконец принять нашу веру, а он мне отвечает, что можно
служить Добру, будучи разной веры, и Злу, будучи одной. И тут я слышу
голос, идущий словно бы и из глубин, и с небес, и изнутри меня самого. Я
понимаю, что с нами - со мной и с атэвом - говорит, отче, простите мне
кощунственные слова, не со зла это и не из гордыни...
- Кто с тобой говорил, сыне?
- Святой Эрасти... - инок наклонил голову.
- Что он тебе сказал? - подался вперед Иоанн.
- Что мы избраны, отче... На моих глазах Святой облекся плотью и вышел
из оклада иконы. Он коснулся меня, и я понял, что превращен в Посох, он
коснулся атэва, и тот стал Мечом.
А потом Эрасти поднялся в воздух. Странным образом я видел все это как
бы со стороны. Мы летели над желтой пустыней, над морем, над зеленой
цветущей землей, которую начинал закрывать туман. Он сгущался все сильнее.
Сверху по-прежнему сияло солнце, небо было синим и безоблачным, но внизу
лежала серая мгла, и солнце было бессильно перед ней. Мы летели, пока не
увидели холм, со всех сторон окруженный туманом, и на вершине его стоял
человек в алом. Я не успел рассмотреть его лица, но заметил, что он горбат.
Туман поднимался все выше и выше, готовясь поглотить его. И тут Эрасти
опустился к нему и передал ему меч и посох... И я очнулся. Надо мной стоял
брат Никандр. Отче, что это было?
- Хвала тебе, Заступник, - благоговейно произнес Иоанн, поднимая глаза
на икону, - теперь я знаю, что мне делать.
2895 год от В.И.
11-й день месяца Дракона.
Арция. Мунт.
Армия шла через Мунт. От ратушной площади к южным воротам. Королевская
гвардия, рыцари со своими сигурантами, наемная пехота, обозы. Ржали и
закидывали головы кони, скрипели телеги, смеялись и пели солдаты. Поход
обещал быть не таким уж и тяжелым, но у Даро, смотревшей из окна роскошного
особняка Бэрротов, сжималось сердце. Впрочем, смотреть вслед уходящим на
войну всегда грустно, особенно женщине. Даро видела, как ехали герольды,
заставляя торговцев и просто прохожих убираться с дороги, затем показались
конные музыканты и первый королевский полк. Синие плащи всадников украшало
изображение волка, кони ступали слаженно по четыре в ряд, блестели на
солнце шлемы, топорщились копья и алебарды. Прошла первая, головная сотня,
и Даро увидела Александра, перед которым ехали два сигноносца: юный Жанно
ре Фло с нежностью сжимал волчье знамя, а племянник Сезара Мальвани -
королевскую орифламму с серебряными нарциссами.
Король по своему обыкновению был без шлема, и летний ветер играл
темными волосами. У сидящего на коне Александра увечье было почти
незаметным, поэтому он любил ездить верхом, и в этом искусстве потягаться с
младшим Тагэре могли немногие. Белый черногривый конь - подарок калифа
Усмана - гордо нес своего седока. Муж утверждал, что Садан умнее многих
людей, и Даро готова была этому поверить - конь обожал хозяина и, кажется,
узнавал о его желании раньше, чем тот успевал тронуть поводья.
Дариоло, не отрываясь, смотрела на всадника с королевской цепью на
груди, медленно ехавшего мимо ее дома. Святая Циала, как же она его любила,
а принесла ему только боль. С их последней встречи наедине прошло три года,
а она помнит все: каждое слово, прикосновение, взгляд. Если б только можно
было сказать правду, но правда, сказанная слишком поздно, страшнее лжи. Ей
придется молчать и, сжав зубы, терпеть красавца-мужа, зависть придворных
прелестниц и презрение брата, который, в отличие от Александра, не простил
и не простит. Рафаэль ехал рядом с другом, и Даро прекрасно видела его.
Стройный, ясноглазый, порывистый маркиз Гаэтано был предметом тайных и
явных воздыханий множества знатных девиц и дам, но Рито не спешил связать с
кем-то свою судьбу. Друг короля, он не искал для себя никаких выгод и сам
не понял, как стал любимцем и армии, и горожан. Впрочем, после стаи Вилльо
окружение Александра казалось сборищем аскетов, занятых чем угодно, но не
объеданием собственной страны. Их любили, Даро вновь убедилась в этом,
глядя, как горожане радостно напутствуют уходящих. Но мирийке почему-то
было страшно.
Дрожа, дочь герцога Энрике смотрела в спину двум самым дорогим для нее
людям, которые и не думали взглянуть на ее окна. Или все-таки думали? Она
видела, как Александр повернулся к Рито и что-то сказал, брат ответил, и
мирийке показалось, что он пытается успокоить короля. Хотя что могло с ними
случиться? Поход как поход. Младший из Тагэре видел и не такое, почему же
сейчас у нее сжимается сердце? Пьер Тартю не соперник Александру, один раз
он уже получил по носу, и сейчас его, без сомнения, ждет то же самое. Трус
и ничтожество, он бы и не полез, если б не нужно было отрабатывать
ифранские деньги. Арция любит своего Александра, ей не нужен никто
другой...
Сандер и Рито давно скрылись из глаз, дарнийская конница тоже прошла,
и теперь внизу с разухабистой песней шагали фронтерские то ли наемники, то
ли данники, но Даро их не замечала. Она все еще видела тех двоих, которые
для нее были дороже жизни и которые прошли мимо, даже не глянув в ее
сторону.
2895 год от В.И.
11-й день месяца Дракона.
Эр-Атэв. Эр-Гидал.
Яфе смотрел на небо, но даже небо нельзя рассматривать бесконечно.
Жизнь была пустой и страшной в своей пустоте. Воины Наджеда караулили под
стенами обители, но второй сын покойного калифа, не колеблясь, решился бы
на побег, если бы не боязнь навлечь гнев брата на хансирских калксов [Калкс
- дервиш.]. Нельзя платить за добро злом! Эту нехитрую истину Яфе усвоил
еще в детстве и терпел вынужденное заточение, находя слабое утешение,
упражняясь с саблей и конем и совершенствуясь в языке хансиров. Принц
понимал, что зрелище бешено мчавшегося по кругу атэва вызывает в сердцах
его спасителей смятение, но что еще оставалось делать? Третий год он был
заперт в Гидалской обители. Выхода не было, даже смерть и та его
оттолкнула.
Если б истинная вера не почитала самоубийство трусостью, Яфе покончил
бы с такой жизнью, но тот, кто позволил судьбе покорить себя, недостоин
поцелуев райских серебрянокосых дев и обречен до конца времен питаться
падалью и удовлетворять свои желания с самками шакала. И потому принц из
рода Майхубитов вставал с рассветом и до одури наматывал круги вокруг
внутренней стены, или посылал Дженнаха через натянутые веревки, или срубал
на полном скаку специально расставленные вешки. Но конь, в отличие от
хозяина, нуждался в отдыхе, и, когда солнце начинало палить особенно
нещадно, Яфе возвращался в обитель и, чтобы хоть чем-то заняться,
набрасывался на хансирские книги. Вот и сегодня он одолевал жизнеописание
странной и неприятной женщины. Хансиры же, да прояснит Баадук их разум,
сочли уместным считать безумную святой и позволили ей править их церковью.
Яфе никогда особенно не вникал в догматы собственной веры, но, по воле
судьбы занявшись верой хансиров, пришел к выводу, что она путана, неумна и
нелепа. История же равноапостольной Циалы казалась молодому атэву самой
глупой из всего, что он прочел до сих пор. Яфе уже хотел отнести увесистый
том в библиотеку и, благо дневная жара отступала, вернуться к Дженнаху и
сабле, но не успел. Главный калкс призвал его к себе, и принц, в чьей душе
подняла голову безумная надежда на избавление, поспешил на зов.
Старший хансир, седой, с отечным лицом, сидел за столом. Рядом застыл,
опустив голову, какой-то молодой инок. Яфе до сих пор большинство монахов
казались похожими друг на друга, как две пустынные ящерицы. Он узнавал тех,
кто его лечил и с кем он потом так или иначе имел дело, но в целом
насельники обители для него сливались в нечто невразумительное в
неприличных воину женских балахонах. Не узнал он и этого худенького юношу с
лихорадочно блестевшими глазами. Яфе в знак приветствия сложил руки на
груди и наклонил голову.
- Ты звал меня, я пришел.
- Садись, - хансир явно замялся, не зная, как к нему обратиться, - ...
наш гость. Разговор будет долгим.
- Я сяду, - атэв опустился на корточки у стены.
- Мы должны попросить тебя об услуге. Но это может быть опасным.
- Я готов, - Яфе с трудом не выказал своей радости. Неужели его
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг