раньше.
- И все-таки он упал:
- И все-таки он упал, - эхом откликнулся Валентин. - Вы полагаете, что
Мулан лжет? Я знаю, что вы его не любите.
- Скажите, сигнор, - Сола ответила вопросом на вопрос, - можно ли победить
заведомо сильнейшего соперника иначе, чем задавив его числом, вымотав или
ударив в спину? Я не воин, но я хочу знать.
Валентин вздохнул и задумался. Видно было, что ему неприятен этот
разговор, но старый рыцарь всегда был честен.
- Я не могу быть ни в чем уверен, но, говорят, Алан Аламский, первый из
рыцарей Оленя, вместе с титулом Белого Паладина получил у Ее Иносенсии
талисман, который помогал ему в поединках. Именно так он победил
мирийского герцога, после чего Мирия стала вернейшим оплотом ордена.
- Что это за талисман?
- Помилуйте, Ваша Иносенсия, я даже не знаю, существует ли он.
- Вы воин, вы должны знать.
- Я знаю только то, что Белый Паладин никогда не проигрывает поединков. Но
я в юности часто тренировался с Арманом Гулимским, которого теперь сменил
Лионэль Дорже. Он не был великим б.ойцом, хоть и побеждал великих. В
открытых поединках, при свидетелях. Как? Почему его противники начинали
ошибаться? Рядовые рыцари шепчутся о талисмане Ролана, но никто ничего не
знает, а многие, в том числе и я, не хотим знать. Кому понравится, что
святое дело отстаивают нечестно. - Старик замолчал, думая о чем-то своем,
но Сола и так узнала все, что хотела.
Она помнила Мулана, тот был красив и честолюбив. В свое время он её
испугал, и Агриппина сплавила рыцаря к Генриетте. В Кантиске он стал
правой рукой Дорже, но, насколько понимала Сола, быть чьей-то рукой Мулану
не слишком-то и хотелось. В свое время этот рыцарь поступил с ней подло,
но он свое получил, и потом: Если б не его письмо, в её жизни не было бы
Шарля. Соланж Ноар не держала на рыцаря зла, а Ее Иносенсия собиралась
использовать его в своих целях.
Предстоятельница тепло попрощалась с Валентином, на прощанье поцеловав его
в лоб: пусть забудет этот разговор. У Солы не хватило бы сил выбить у
человека память о каком-то важном событии, но заставлять забыть то, что в
глубине души человек и сам рад не знать, она научилась. Теперь Валентин
никому ничего не расскажет, если его не спросят. А кому придет на ум
расспрашивать старика, которому, Сола ясно видела, осталось не больше
полугода:
Эстель Оскора
Сначала я не поняла его. Остаться? Почему?! Любоваться на цветущую сирень,
когда каждый день здесь - это несколько лет горя во внешнем мире. Каюсь, я
согласилась выслушать Эрасти только потому, что надеялась увести его с
собой, чо прав оказался он, а не я. Меня извиняло лишь то, что я была куда
менее умелым магом, чем он, да и знала намного меньше, Залиэль не пожелала
нас просветить, а возможно, и сама не все понимала. Эрасти о многом
догадался, лишь поговорив со мной. Что ж, хотя бы на это я сгодилась.
Мы сидели на золотой от одуванчиков траве под ясным весенним солнцем и
говорили о гибели миров, проклятиях и грехах. Это было дико, нелепо и
неестественно, как нелепы и неестественны ночные страхи, вытащенные на
яркий свет. Но все, что говорил Проклятый, к несчастью, было правдой. У
нас не оставалось другого выхода, кроме как подчиниться обстоятельствам.
Мы с Эрасти оказались эдаким "засадным полком", удар которого в нужном
месте и в нужное время решает исход битвы, и мы не имели права на ошибку.
То, что мы оба в Башне, для наших врагов секретом не являлось. Распутав
"кокон", внутри которого ройгианцы упрятали Проклятого, я расписалась в
своем присутствии. Надо полагать, "бледные" почуяли исчезновение своего
заклятия и ждут нас снаружи. Если б Эрасти сразу же пошел за мной, у нас
ещё был бы шанс опередить их, да и то вряд ли. Время внутри и снаружи Сада
Адены текло с разной скоростью. Во внешнем мире прошло тысяча пятьсот
тридцать два года, а здесь всего лишь год. Не нужно обладать великим умом,
чтобы сообразить, что здешний день примерно равен четырем внешним годам, а
здешняя ора, соответственно, вмещает два месяца. Мы в любом случае имели
шансы на "теплую" встречу у порога Башни. Да, скорее всего Эстель Оскора и
Проклятый справились бы с "бледными", сколько бы их ни собралось, но при
этом подняли бы на уши всех магов Тарры, а на это мы пойти не могли.
Нашей целью был не Ройгу и его прихвостни, а сидевшая в Сером море тварь.
Кстати говоря, Эрасти полагал, что она давным-давно перебралась поближе и
обозначила свое высокое присутствие в Арции исправлением пророчества
Эрика, усилением циалианок и Скорбящих и прочими прелестями. Если Эрасти
правильно сложил "два" и "два", то нам пред-, стояло ни много ни мало, как
для начала остановить пришествие Антипода (разумеется, несколько не в том
виде, в каком его обещали клирики), а затем и последующий конец света. Мы
не имели права на ошибку.
2871 год от В.И.
6-й день месяца Медведя.
Святой город Кантиска
Кардинал Евгений спокойно выдержал взгляд присутствующих. Он знал их всех
как облупленных. Величавая внешность и показное благочестие не могли
обмануть старого эрастианца. Здесь все лгали всем и все боялись всех. Он
знал, о чем его спросят. Можно было ограничиться письмом и сослаться на
болезни, но Евгений не хотел подчеркивать свои немощи. К тому же для
клирика он далеко не стар. Архипастырю без малого восемьдесят, а мирийцу
Эпоминонду и вовсе девяносто шесть. К тому же важно, чтобы о бетокском
деле рассказал именно он. Евгения немного беспокоил Илларион, приехавший
вместе с ним. С одной стороны, проклятое зелье к антонианцам не имело
никакого отношения, те ловили другую дичь, с другой же: Евгений не понимал
Иллариона, а потому недолюбливал, хотя между ними никогда не было ссор.
Антонианец не лез ни в политику, ни в дела церковные, самозабвенно
преследуя даже тень недозволенного колдовства. В Арции, надо полагать, не
осталось не то что беспечатныхКонклав собрался, чтобы разобраться с
взорвавшимся во время сражения порохом. Такого не было уже почти триста
лет, и отцам Церкви хотелось знать, откуда появилось адское зелье и кто
его применил. Впрочем, барон Обен, проговоривший с Его Преосвященством три
оры, ответил на все вопросы, которые могут и не могут быть заданы.
Возможно, перед ликом святителя Эрасти Евгений и не рискнул бы повторять
слова барона, но его братья во храме святыми не являлись, и
Евгений не колебался. Он слишком любил Арцию и ненавидел Лумэнов.
- Ваше Святейшество, - кардинал говорил тихо, но конклав был наслышан о
болезни Евгения, - почтеннейшие братья! Мне больно говорить о том, что
воля Церкви нашей Единой и Единственной нарушена именно в Арции, но, к
счастью, виновны в этом не арцийцы. Ибо Агнеса не является арций-кой ни по
рождению, ни душой. Моя вина, моя тяжкая вина, что я не настоял на разводе
королевской четы. Есть неопровержимые доказательства, что ребенок,
именуемый принцем Гаэльзским, рожден от прелюбодейной связи Агнесы и
пер-його из её любовников герцога Фарбье. Агнеса также повинна в
покушениях на герцога Тагэре и его родных и в конечном счете в его
убийстве. Однако все это - дела мирские, и говорю я об этом лишь потому,
что взрывы у деревни Беток - ещё одно звено в цепи преступлений Агнесы.
- Каковые тому имеются доказательства? - с достоинством произнес
Архипастырь.
Ну, уж доказательств у Евгения было в избытке.
- Известно, что перед убийством герцога Тагэре Агнеса Саррижская прилюдно
посвятила в рыцари некоего Габриэля, долгое время бывшего её лазутчиком.
Этот Габриэль, мириец по происхождению, до того как поступил на службу
Агнесе, был вором, контрабандистом и шулером. Достойные доверия свидетели,
а именно граф Эжен Гартаж и барон Люсьен Крэсси, покинувшие стан Лумэнов
после казни, а вернее убийства, подтверждают, что Габриэль был полностью
предан Агнесе и к тому же щедро ею награжден. После казни мириец исчез и
был найден мертвым в лагере у деревни Веток, причем не вызывает сомнения,
что порох взорвал именно он. То, что Мальвани выберет именно эти холмы для
обороны, можно было предположить заранее, тем более что армией Лумэнов
командовал Конрад Батар, знавший маршала с юности. Видимо, Габриэль
получил приказ уничтожить Тагэре, но просчитался во времени. Когда он
подорвал порох, лагерь был захвачен войсками Лумэнов. Ибо недаром сказано
о роющих ямы на дорогах ближних своих.
- Я бы хотел узнать мнение нашего достойного собрата Иллариона, - подал
голос кардинал Оргондский.
Илларион коснулся губами наперсного знака и спокойно сказал:
- Я не вижу ничего, что противоречило бы словам Его Высокопреосвященства.
Без сомнения, порох взорвал упомянутый Габриэль, который долгие годы
состоял на службе у Агнесы Саррижской. Этот прискорбный случай говорит о
том, что нет такого зла, которое можно почитать избытым.
2871 год от В.И.
17-й день месяца Медведя.
Арция. Фей-Вэйя
Граф Мулан волновался, хоть и не подавал виду. В свое время ему очень
нравилась синеглазая сестра, но она его оттолкнула. Более того, Анастазия
предпочла пуститься в путь в одиночестве, отвергнув его помощь, хотя он
никогда бы не решился поднять руку на любимицу бланкиссимы Агриппины.
Мулан, как никто другой, понимал, у кого реальная власть над орденом, и
как бы ни была хороша Анастазия, он не стал бы рисковать. А теперь
недоступная красавица стала Пред-стоятельницей и хочет его видеть. Зачем?
Мулан всю жизнь хотел быть первым, но судьба играла против него. Для
начала он не родился старшим сыном, потом ему не удалось жениться на дочке
Жана Фарбье (последнее, впрочем, не беда, Фарбье проиграли, и что б он
стал делать с честолюбивой коротконогой Анжеликой?). В ордене его дела
сначала пошли хорошо, но потом эта история с письмом, из-за которой он
оказался на обочине. Только-только ему удалось приблизиться к Генриетте и
Дорже, как Предстоятельницей стала его врагиня. Неужели придется
расстаться с орденом? Но куда он пойдет? Ему тридцать три, и он умеет
только воевать. Даже не воевать, а сражаться в поединках и задирать
других. Домой? Только не это! В Ифрану? Тоже не сахар:
- Вас ждут, дорогой брат, - молоденькая послушница, смущаясь, открыла
дверь. Вот эта точно не ледышка, ну да сейчас не до нее: А Анастазия стала
ещё красивее. Неужели она всю жизнь будет мстить ему даже не за поступки,
а за мысли?
- Садитесь, сигнор, - в мелодичном голосе Ее Иносенсии не было ни гнева,
ни привета, только равнодушие. Она выждала, пока Мулан сядет, придержав
ножны и расправив короткий белый плащ. - Что вы знаете об убийстве рыцарем
Дорже герцога Тагэре?
Сказать, что она его удивила, значило ничего не сказать. Она не могла
этого знать, но знает же! Говорить? Дорже не простит, да и показать, что
ему известна тайна Паладина, нельзя. От всего отказаться? Но Анастазия,
похоже, знает все и поймает его на лжи. Она жила у Тагэре, похоже, там её
любили. Скорее всего она сожалеет о герцоге. И Мулан рискнул.
- Ваша Иносенсия, я ничего не знаю и могу лишь догадываться.
- Догадки такого человека, как вы, равносильны доказательствам. Я слушаю.
- Ваша Иносенсия! - Неужели он нашел верный тон? - Я уверен, что Шарль
Тагэре погиб, потому что против него использовали талисман, который: - Как
же назвать покойную Предстоятельницу? - Который: сигнора Виргиния передала
Дорже, назвав его своим Паладином.
- Что это за талисман? - Сола говорила по-прежнему спокойно. - Ее
Иносенсия умерла слишком внезапно и многие тайны унесла с собой.
- Я не знаю точно. Говорят, только Ее Иносенсия может его надеть на шею
избранному ею рыцарю, и при этом она должна быть в Рубинах Циалы:
- Об этом потом. Сперва я хочу услышать, как погиб Тагэре.
- Сначала я должен рассказать о том, что было раньше. Однажды, когда было
очень жарко, сигнор Дорже расстегнул ворот рубахи, и я увидел там вместо
Знака- Что вы ещё знаете?
- Догадываюсь.
- Хорошо, догадываетесь.
- Я был рядом с сигнором Дорже.
- Кстати, как вы там оказались?
- Сигнор Дорже вызвал меня и велел отправляться с ним. Он ничего не
объяснял, но перед этим он побывал у бланкиссимы Генриетты.
- И вы поехали?
- Да. Мы приехали утром и укрылись в лесу. На дороге ещё никого не было.
Потом подошли люди Лумэнов и встали так, что я понял, они кого-то ждут.
- Вы к ним не подъезжали?
- Нет, Ваша Иносенсия, мы прятались. Затем появились первые всадники
Тагэре, рассказывать подробности?
- Не нужно. Только про герцога.
- Мы подождали, пока бой не превратился в бойню. Видит святая Циала, если
б я был один, я бы: - Мулан запнулся, словно подбирая слова, впрочем, он
действительно их подбирал. От того, угадает ли он, зависит все его
будущее. - Ваша Иносенсия! - Голос графа обрел твердость. - Даже если б я
был вынужден покинуть орден, я бы постарался пробиться на помощь Тагэре: Я
подумал, что Дорже думает так же, потому что он велел прикрывать ему спину
и сказал, что мы идем искать герцога. И мы пошли, рубя и Лумэнов и Тагэре,
если они нам мешали. Тагэре не были легкой добычей. За одного они брали
троих. Но, похоже, Агнеса была готова положить половину своих, лишь бы
уничтожить герцога. Наверное, она была по-своему права:
- Вы отвлеклись, граф.
- Простите. Мы нашли его в самой гуще. Он дрался спина к спине с Раулем ре
Фло, на них напирала целая толпа, но они могли сражаться и сражаться. Я не
понимал, чего ждет Дорже, вчетвером мы могли бы попробовать пробиться.
Потом я услышал трубу. Это был сигнал Тагэре. Рыцари во главе со стариком
ре Фло прорывались на помощь герцогу. Тогда казалось, что они смогут: Я
случайно взглянул на Дорже, у него было такое лицо, словно он или молится,
или, простите меня, творит заклинание: И тут Тагэре пошатнулся и упал на
одно колено, выронив меч. Его убили сразу. Дорже улыбнулся и сказал, что
нам больше нечего здесь делать. Я шел за ним, как пьяный, и только потом
понял, что меня тоже зацепила волшба:
- Вам ведь не понравилось, что сделал Дорже?
- Нет!
- Что ж, значит, если с Дорже что-то случится, вы жалеть не станете?
- Ваша Иносенсия:
- Я подумала, что из вас был бы куда лучший Белый Паладин, - заметила Ее
Иносенсия, задумчиво коснувшись рубинового кольца.
2871 год от В.И.
24-й день месяца Влюбленных.
Арция. Мунт
Дверь наконец приоткрылась. Рыжая собака с длинными висячими ушами,
пролежавшая на пороге целое утро, немедленно воспользовалась ситуацией,
змеей скользнув мимо слуги с подносом, и с радостным повизгиваньем
ткнулась мокрым носом в хозяйские колени. Анри Мальвани рассеянно погладил
Сигнора. Пес в полном восторге перевернулся на спину, скорчив умильную
физиономию, и маршал, засмеявшись, почесал любимцу пузо.
- Не стоит закрывать двери, Селестин, - он все равно своего дождется:
- Но сигнора:
- Сигнору я беру на себя. А друзей держать на пороге негоже.
- Воистину. - Громкий голос мог принадлежать только Раулю ре Фло. Сын
Леона был в запыленной дорожной одежде, глаза его запали, а брился он
никак не позже, чем два дня назад, но Мальвани сразу понял. Победа. Полная
и окончательная.
- Селестин, приготовь графу все, что нужно, - ты ведь так и не обзавелся
домом в Мунте?
- Нет, - покачал головой Рауль. - Некогда было.
- Вижу, сначала ко мне, а во дворец - потом. Спасибо.
- Должен же я где-то переодеться, - улыбнулся ре Фло. - Во дворец я успею,
а оруженосца с донесением я отправил.
- Тогда пей и рассказывай. Они успели объединиться?
- Нет. Жиль Фарбье наскреб тысяч пять эскотцев и лумэ-новского отребья. Он
собирался соединиться с Агнесой и Ба-таром, я перехватил его у Кер-Мари. Я
повторил ваш с Тагэре трюк, помните, при осаде Маэллы, когда туда шли
подкрепления?
- Давно было, - улыбнулся Анри, - мы с Шарло были младше тебя. Это было
нашим первым делом. Значит, ты помнил, а Фарбье забыл?
- Или не знал, - хмыкнул Рауль. - Кошачье отродье не любит вспоминать про
чужие победы, Жиль не был исключением.
- Не был? - переспросил Мальвани. - Он погиб в бою или позже?
- В бою. Я убил его своей рукой. Мог взять в плен, но не взял.
- Атэвы говорят, смерть в бою возносит воина на небо.
- Воина, но не предателя.
- Да, - маршал подлил себе вина, - у атэвов есть страшный обычай. Вернее,
он казался мне страшным. Раньше. Предателей там разрывают на куски.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг