скажем так, друзья. Будем искать ответ вместе...
2228 год от В. И. Вечер 17-го дня месяца Влюбленных.
Таяна. Высокий Замок.
Воздух комнаты еще хранил запах горького меда - запах снадобья,
которое Герика варила для Стефана. Жан-Флорентин как-то пытался объяснить
адмиралу, что именно там намешано и почему Роман использовал именно эти
ингредиенты, но Аррой ничего не понял. Он вообще никогда не пытался понять
то, что ему было не нужно или неинтересно. Такой вот тайной за семью
печатями для герцога оставалась медицина... И еще некоторые люди.
Рене никогда не восторгался женщинами типа Герики - слишком
покорными, слишком податливыми, слишком тихими. Отдавая должное ее неяркой
красоте, которую герцог, будучи истинным ценителем, разглядел вопреки
дурацким платьям и нелепым прическам, он приходил в уныние от абсолютного
безволия и отсутствия жизни в этой девушке. Однако Аррой жалел ее, как
жалеют бестолковую собаку, с которой хозяева обращаются не лучшим образом.
К тому же он никогда не осуждал выбор, сделанный другими. Стефан влюблен в
эту телушку - его право. После светской красотки Митты племянника вполне
могло потянуть на это кроткое, привязчивое создание. Митту же Аррой не
терпел, возможно, потому, что та слишком явно намекала о своем желании
познакомиться со знаменитым родичем поближе. Нет, Аррой не хранил верность
законной супруге, и, будь Митта женой человека, к которому он не испытывал
привязанности, герцог вряд ли бы упустил такой случай. Но Митте не повезло
- племянника Рене искренне любил и наставлять ему рога не собирался.
Арцийская вертихвостка была оскорблена в лучших чувствах, но у нее
хватили ума не объявлять Рене войну. Тем не менее развод супругов эландец
воспринял с удовлетворением, а зная тщательно скрываемую сентиментальность
и привязчивость Стефана, счел его встречу с дочерью Михая величайшим
благом. В тарскийке принц мог быть уверен больше, чем в себе самом. Дело
шло к свадьбе, и вдруг....
Известие о том, что король женится на Герике, а Стефан его чуть ли не
сватает, подействовало на Рене как ведро ледяной воды на спящего. Он не
мог ничего понять. Когда герцог увидел невесту, то поразился муке,
застывшей в серых глазах. Она не кричала, не плакала, не умоляла. Она
согласилась со всем, но...
- Проклятый меня забери, если я кому-то причиню такую боль, - слова,
сорвавшиеся у Рене с языка, мог слышать только Жан-Флорентин, который не
преминул откликнуться:
- Странная вещь сердце человеческое вообще и сердце женское в
частности. Она может отказаться, но не отказывается.
- И не откажется. Не та натура. Я Стефана не понимаю! Он же любит ее.
Если бы я любил...
- Ты еще полюбишь, - утешил жаб. - Матушка сказала, так и будет. Так
что не делай необоснованных предварительных заявлений...
Рене скрипнул зубами.
Глава 18
2228 год от В. И. Вечер 17-го дня месяца Влюбленных.
Святой город Кантиска.
Военный совет прервали некстати нагрянувшие гости. Феликс,
превратившийся в своего давнишнего соседа по имению барона Шаду, и его
"сын" Александр, для удобства ставший просто
Александром-Отто-Майсимилианом-Иоганном-Альбертом, с готовностью поспешили
навстречу бравому Добори и его товарищам. Ветеран прибыл с плохо скрытым
желанием напиться, дабы в воспоминаниях о боевой молодости и военных
подвигах отвлечься от дня сегодняшнего. Хозяин гостиницы не подкачал. Вино
было хорошим, мясо прожаренным. Первую кружку выпили чинно-благородно под
разговоры о том, что все течет, все меняется. Затем помянули командора.
Крут был покойник, но справедлив. Знал толк и в боях, и в попойках, и в
женщинах. Как-то само собой пришли к выводу, что нынешний командор и в
подметки не годится прежнему, а новый Архипастырь, и к астрологу не ходи,
будет куда хуже Филиппа.
Филипп, тот был умница. Понимал, что человеку не только молиться, но
и жить надо и что живем один раз. Как оно на том свете обернется, никто не
знает, так что на этом можно и нужно как следует погулять Сейчас же в
Кантиске невесть что творится. Проклятому и тому тошно
Чем больше пили, тем меньше Добори одобрял действия конклава и
кардинала Амброзия Фальского, коюрого прочили в преемники покойному
Архипастырю (в Кантиске шепотом поговаривали, что Амброзии устал ждать
смерти Его Святейшества и каким-то способом ее ускорил). Молоденький
аюдант Добори Ласло подлил масла в огонь, рассказав, что Амброзии и его
клевреты додумались до того, что обвинили в ереси безобидного
библиотекаря, который жил только книгами. Вся вина бедняги была в том, что
к нему благоволил покойный Филипп.
К этому времени выпили уже изрядно и с готовностью восприняли
высказанную "Александром" мысль, что хорошо бы, назло зловредному
Амброзию, украсть библиотекаря. Его можно отправить в Шаду, где вроде бы
есть библиотека. Правда, он, "Александр", туда носа не казал, но тем
лучше. Наверняка ее надо привести в порядок Аюдант с готовностью
согласился, а Добори и Шада снисходительно обменялись репликами в том
смысле, что молодежи надо предоставлять определенную самостоятельность, но
при этом за ними нужен глаз да глаз. Вызвалось идти пятеро - приятель
юного Ласло, коронный лейтенант Рафал, не мог отказать себе в удовольствии
напакостить Амброзию. Оставшиеся же были готовы объявить, что никто из
пирующих не выходил из-за стола надольше, чем нужно, чтобы, скажем, выйти
во двор, полюбоваться звездным небом и вернуться обратно...
"Век сытого лета" наложил свой отпечаток на все. Несмотря на
объявленный Амброзием запрет выходить на улицу по ночам и страшные угрозы,
пятеро вооруженных до зубов людей преспокойно добрались до обители. Феликс
"вспомнил" о потайном ходе, который вроде был тут двадцать лет назад и
который ему показала одна "знакомая" монахиня-госпитальерка, иногда
позволявшая себе маленькие плотские радости. Добори вроде бы поверил. Ход,
разумеется, оказался на месте и привел куда нужно. А именно к монастырской
тюрьме. Разбуженный сонный клирик-надзиратель безропотно подчинился
приказу ночных гостей. Последние лет двадцать его "постояльцами" были лишь
злостные нарушители постов и прелюбодеи, каковых держали на хлебе и воде
недели по две-три в воспитательных целях.
Может быть, Роману показалось, но, похоже, тюремщик был даже рад
похищению старого библиотекаря - в его глазах не читалось тупой
жестокости, присущей тем, кто зарабатывает себе на хлеб, издеваясь над
ближними. Камера брата Парамона была большой и пыльной.
Толстяк-библиотекарь съежился в углу - груда тряпья на охапке
окровавленной соломы. Над ним хорошо "потрудились" - лицо превратилось в
сплошной кровоподтек, один глаз совсем заплыл, очков не было и в помине.
Не переносивший, как и большинство эльфов, бессмысленную жестокость,
Роман выругался сквозь зубы очень по-человечески. Добори с уважением
взглянул на "сына" якобы барона - столь сложная комбинация даже в пору
молодости славного вояки (а с той поры, как известно, все измельчало) была
под силу лишь самым опытным ветеранам.
Феликс подошел к забившемуся в угол библиотекарю, прошептал ему
несколько слов, тот сначала изумленно уставился на пришедших единственным
глазом, а потом не очень успешно попытался встать. К сожалению, Роман не
рискнул применить свои лекарские таланты - сын провинциального барона мог
оказаться сведущ в оружии, но уж никак не в целительстве. Пришлось тащить
спасенного чуть ли не на руках. К счастью, тот был хоть и упитан, но
невысок, а Рафал и Ласло были ребята крепкие. Добори, довольный вылазкой,
крепко связал с готовностью подставившего руки ключаря, и компания
направилась назад.
Роман лихорадочно думал, как отделаться от новоявленных приятелей и
свернуть к храму, но тут застонал Парамон, и Феликс предложил передохнуть
и на первый случай обработать раны. Хотя бы вином из фляги. Процедура была
болезненной, но толстенький клирик терпел, заглушая боль рассказом о своих
злоключениях. О том, как именно был убит Филипп, он не знал. Среди ночи
его выдернули из постели, избили и бросили в темницу. Спрашивали о
знаменитой гравюре, но, поскольку бедняга ведать не ведал, куда она
делась, выдать тайну он не мог при всем своем желании. Больше ни о чем
библиотекаря не расспрашивали. А зря. В его ведении находились не только
книги и рукописи, но и реликвии неизвестного назначения, принадлежащие
почившим иерархам и по причине своей непонятности или излишней
отдаленности от дел церковных не выставляемые на глаза верующих
Внезапно Парамон прервал сам себя, глухо вскрикнув и указав дрожащей
рукой в сторону темнеющей громады главного храма. Величественное здание
было полностью погружено во тьму, выделяясь черным силуэтом на фоне
темного же неба. И уже не виделись, а лишь угадывались еще более темные
провалы окон. И на фоне этой черноты двигалась светящаяся точка - кто-то
шел с фонарем. Сын заезжего барона метнулся в темноту.
Эльфийские глаза позволили Роману рассмотреть ночных гостей довольно
четко. Один - худой, сутуловатый, в кардинальской мантии - не мог быть не
кем иным, как будущим Архипастырем Амброзием Первым, второй - низенький
горожанин - был барду неизвестен.
Парочка затерялась среди скульптур, стоящих на ведущей к входу в храм
пышной лестнице, послышалось позвякивание ключей и скрип петель. Роман
бросился назад. Его ждали с нетерпением, он же, как и положено
деревенщине, хриплым шепотом выпалил:
- Двое - горожанин и какой-то ваш церковник. Из важных, по-моему.
Вошли в храм.
- Чего им там делать? - деланно удивился барон.
- Кощунство! - пискнул библиотекарь. - После тушения огней в дни
траура этот храм неприкосновенен.
- Надо посмотреть, - отрезал Добори. Это было к лучшему - Роман не -
собирался до времени демонстрировать свои магические навыки и
кощунственные намерения. Для славного капитана они должны были как можно
дольше оставаться провинциальными дворянами, ввязавшимися в ночную
авантюру исключительно из-за выпитого за ужином вина и неприязни к новым
властям. Войти в храм труда не составило - ночные гости даже не
удосужились закрыть за собой дверь, но скрип створок мог привлечь внимание
Амброзия, потащившегося среди ночи туда, куда ему никак не следовало бы
заходить. Если, разумеется, он чтил каноны.
К счастью, можно было пойти в обход. Кроме парадного входа,
замкнутого тяжелыми дверями с коваными изображениями религиозных сцен, в
храм великомученика Эрасти можно было войти еще двумя путями - через
каменный ход из покоев Архипастыря, где сейчас лежало тело, над которым
читало молитвы девятнадцать епископов, и через маленькую дверцу, которой
пользовались служки и рабочие. К ней и привел своих спутников Добори,
хорошо знавший все проходы и выходы аббатства. Феликс их знал еще лучше, и
"Александр" все время волновался, что "барон" выдаст себя. Обошлось. Зато
"взломать" замок провинциальный барчук вполне мог себе позволить, что и
проделал с видимым блеском. Они прокрались по узкой винтовой лестнице, и
шедший впереди Добори замер, а потом отступил назад, прошептав одно слово:
"Там..."
- Осторожно, спугнем, - откликнулся Роман.
- Не пойму, что им туг делать в такое время, - фыркнул Рафал.
А вот Роман понимал. Интуиция подсказывала - те, кто проник среди
ночи в храм, пришли за кольцом. Что ж, прекрасно, теперь он не будет
церковным вором. Наоборот, это они отберут похищенное у преступников.
Убедить после этого Добори, что Кантиска сейчас не лучшее место для
реликвии, и увезти ее в Таяну или, еще лучше, в Идакону, будет несложно.
Нет, Эланд, к сожалению, считается гнездом ереси. Ладно, посмотрим...
В храме было темно, но впереди в алтаре маячил слабый свет. Именно
там хранилось кольцо, и оттуда же раздавались звуки, отчетливо слышимые в
гулкой храмовой тишине
Хороший воин должен уметь ходить бесшумно, а все собравшиеся, за
исключением маленького библиотекаря, которого усадили на скамью у входа,
были опытными вояками. Не колеблясь, они двинулись вперед. Роман видел в
темноте не хуже кошки и сразу же нашел то, что искал. Фигура святого,
выполненная в человеческий рост, опиралась на мозаичный стол. На правой
руке темнел знаменитый перстень. Все было забрано голубоватым хрусталем.
Роман тщательно пригляделся, но не увидел никакой трещины. Изваяние было
заключено в прозрачный куб так искусно, что заметить, где воск переходил в
плоть Эрасти, было невозможно. На мгновение эльфа охватила паника. Как и
все представители Дивного народа, он высоко ценил красоту и искусство,
теперь же ему предстояло совершить святотатственный поступок - разбить
хрустальный футляр и разрушить изваяние. Не говоря уж о том, что предстоит
сделать то, что не смог сотворить неведомый убийца, - снять кольцо с
мертвой руки.
Только бы эту миссию взял на себя Амброзии... Тогда ни Добори, ни
брат Парамон не узнают, что они шли осквернять святыню. Феликс будет
молчать, видимо, он уже смирился с очевидным. К тому же смерть Архипастыря
убила в нем монаха и разбудила воина, для которого допустимы многие
средства во имя победы над врагом. Пожалуй, будь они одни, можно было бы
пустить в ход магию, но что-то заставило Романа тащить с собой
новоявленных приятелей. Возможно, сон, в котором кольцо доверил ему сам
Святой Эрасти, заставил эльфа подспудно ждать чуда, возможно, дело было в
другом, но к алтарю они подошли все вместе.
Стоящий на полу потайной фонарь бросал узкий луч света на прозрачный
куб, в который была заключена фигура Эрасти. Горный хрусталь тоже мерцал в
темноте мягким серебряным светом, и Роман удивился, что ворам (а что это
были воры, он не сомневался, хотя один из них носил кардинальскую шапку и
примеривался к изумрудному венцу Архипастыря) вообще понадобился источник
света. Однако они двигались как в потемках, да и спутники Романа выглядели
так, слово все не попавшее в луч фонаря погружено во мрак. Похоже, только
эльфийские глаза позволяли видеть магический свет, недоступный глазам
смертных.
За спиной барда что-то скрипнуло. Он напрягся, ожидая, что воры
обратят на это внимание. Не обратили. То ли не отличались
наблюдательностью, то ли были уверены в том, что одни. Света им явно не
хватало, и Амброзии зажег свечи. Мужчину, пришедшего с претендентом на
архипастырскую корону, Роман не знал. Внешне человек как человек.
Небольшого росточка, остроморденький, с невзрачным, очень бледным личиком,
одет как богатый горожанин, желающий выглядеть аристократом. Одним словом,
смешной человечишко. Только вот что-то в нем не то. Заурядный меняла или
торгаш не мог вызвать у эльфа такого отвращения.
В этом надо было разобраться. Роман сделал знак своим спутникам и
крадущейся походкой эльфийского охотника, буквально вжимаясь в стены и
припадая к тяжелым гранитным колоннам, стал продвигаться к странной
парочке у алтаря. Внимания на него не обращали, предполагать присутствие
чужаков в центральном храме, наследник Филиппа не мог. Вскоре эльф успешно
укрылся в нише на расстоянии вытянутой руки от Амброзия, впившегося
взглядом в серебристый куб.
- Ну же, я жду! - Скрежещущий шепот невзрачного горожанина заставил
кардинала сначала вздрогнуть, а затем взвизгнуть.
- Нет! Нет! Я не могу! Оно меня сожжет!
- Глупости! Ты получил что хотел. Если ты откажешься выполнить
условия, то завтра все узнают, что ты еретик и убийца.
- Но, господин Поррак. Я... Я боюсь. Может быть, церковное золото? Я
отдам все! У Филиппа есть вещи, которые любого короля сделают вашим рабом.
- Они и так будут моими рабами. Кольцо!
- А... А может быть, вы возьмете его сами?
- Я не могу, ты же это знаешь. Только глава Церкви может прикасаться
к реликвии. Никто ничего не узнает. Поддельное кольцо не отличимо от
настоящего. А если ты его не возьмешь, то...
На лице будущего Архипастыря застыло ощущение безумного ужаса.
Медленно-медленно, словно боясь обжечься, он протянул пухлую руку в
серебряное сияние. И ничего не произошло. Господин Поррак внимательно
наблюдал за происходящим, не выказывая более никаких попыток подхлестнуть
Амброзия. А тот уже дотянулся до руки Эрасти и дотронулся до кольца. И
вновь ничего.
Роман и раньше подозревал, что Амброзии принадлежал к многочисленной
когорте самовлюбленных трусов, для которых нет ничего святого Как только
он убедился, что страх ложный, он утратил всякое почтение к рукам святого
и повел себя именно гак, как и должен вести себя наглый трус, которого
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг