полностью, потом за тебя не отчитаешься".
Приходил человек в камуфлированной полевой форме, но без знаков
различия вообще, красавец, в котором Сергей долго пытался узнать
своего знакомого, а потом сообразил, что парень просто одно лицо с
Полом Ньюменом. Красавец был молчалив и только тихонько мычал про себя
невнятную мелодию, когда готовился к стрельбе или рассматривал
измочаленные мишени. Стреляли и в тире - в холодном ангаре, в котором
никогда не оседала белая пыль осыпавшейся штукатурки, и на открытом
стрельбище, туда топали полчаса по грязи, красавец приезжал на "Волге"
с солдатом за рулем. Шел к траншее, держа в левой руке за ремни
"калашников" и М-16, в правой - большой рюкзак с патронами россыпью и
снаряженными рожками. Однажды Олейник отстрелялся хуже обычного;
чувствовал себя плохо, видимо, подскочило давление - накануне опять
пытался выяснить у Барышева хоть что-нибудь о Гале, но тот отвечал,
как магнитофон: "Вам будет сообщено, когда положено... Продолжайте
занятия... Вам будет сообщено..." И на стрельбище никак не удавалось
наладить дыхание, в голове стучало, особенно остро и отвратительно
чувствовался запах выстрелов... Он всадил две короткие очереди из
"калашникова" в самый верх мишени. Красавец глянул на него брезгливо,
взял автомат в одну руку, повел стволом - и через минуту солдатик
бегом принес щит. Мишень была перерезана ровнейшим крестом, пули
легли, как по линейке, и даже расстояния между пробоинами были
примерно одинаковыми. А красавец еще раз приподнял автомат - и на
следующем щите пули нарисовали круг. Он переложил автомат в левую
руку, расстегнул кобуру, всегда висевшую у него на поясе, и наконец
обнаружил ее содержимое - никелированный ТТ. Огля- делся... Ровный
серый свет лился на грязный пустырь стрельбища, на разбитую дорогу и
серо-зеленое поле вокруг. Вдоль дороги тянулись, провисая и взлетая к
столбам, провода, метрах в ста на них нотами расселась стайка
воробьев. Красавец поднял пистолет, выстрелил три раза. Три
растрепанных комка полетели на землю. "Занятий сегодня не будет, вы не
готовы", - негромко сказал красавец и пошел к "Волге", тащя за ремни
оружие.
Вождением занимался совсем молодой малый с простоватым испитым
лицом пэтэушника, в облупленной летной кожаной куртке и солдатских
штанах, заправленных в нечищенные хромовые сапоги, смятые гармошкой на
сверхъестественно кривых ногах. Водили грузовой ЗИЛ, "уазик", "Волгу"
со специальным двигателем, полицейский БМВ - по бетонке, асфальту,
самому разбитому проселку, по полю в сгнившей стерне, среди мертвых
деревьев редкой рощи... Перелетали на "Волге" метровую траншею.
Взъехав правыми колесами на эстакаду, специально переворачивались на
грузовике. Лучше всех получалось у Юры, мотоциклетный навык сгодился.
Сергей ничего не мог с собой поделать - боялся. "Мать твою в кудри, -
сказал малый, - из тебя водила, как из говна пуля..." Выпихнул Сергея
из кабины, рванул к эстакаде. Перевернувшись, ЗИЛ встал на смятую
крышу кабины, заскользил, скребя по дороге и разворачиваясь вперед
кузовом. "Эй, - заорал малый через открытое окно, - сюда идите,
салаги! Смотрите, как люди ездят..." Он висел в кабине вниз головой,
упершись коленями в приборную доску, руками в прогнувшуюся крышу.
"Понял, что главное, кудрявый? - обра- тился он к Сергею и сам
ответил: - Главное не бздеть, в кабине и так душно".
С Юрой еще отдельно занимался радист, невысокий, складный майор в
модных очках. Металлическая оправа оставляла на тонком носу красные
вмятины, заметные, когда он, сняв очки и низко наклонившись, наблюдал
за Юриными руками. Однажды Юра, почувствовавший к этому
интеллигентному парню и блестящему профессионалу симпатию, пошутил: "У
них здесь связь - черта оседлости, да, майор?" И встретился с таким
неистово ненавидящим взглядом близоруких карих глаз, что осекся. "Из-
за таких, как ты, - тихо сказал майор, - меня в училище принимать не
хотели... Из-за предателей... Я к Арафату просился, понял? Я вас
ненавижу, всех..."
С Олейником стал заниматься азиат, не то киргиз, не то кореец,
работали в спортзале, в кимоно, но иногда и на воздухе, в полевой
армейской форме. Уровень восстанавливался быстро, однажды азиат
проиграл вчистую, и Олейник, к собственному удивлению, пришел в
хорошее настроение. Все нормально, подумал он, Галя жива, я жив,
значит, все еще можно сделать, поправить, я их сломаю, они еще ни разу
не одолели меня до конца, я всегда выползал... Он поклонился азиату и
пошел к казарме, повторяя про себя: "Галя жива... Галя жива..."
В казарме, в огромном зале, заставленном рядами пустых коек, из
которых застелены были только их три, да еще три, стоявшие с ними
вперемежку, - на этих спали трое человек явно не призывного возраста,
но обмундированных в обычное, солдатское - в казарме они почти не
разговаривали между собой. После занятий не было сил, при надзирателях
не имело смысла, да и без разговоров все было ясно. В субботу, после
обеда, шли в штабной двухэтажный кирпичный барак. Садились у стола,
неотрывно глядя на простой телефон с треснутым диском. Раздавался
звонок. Первым брал трубку Олейник, а соединяли первой почти всегда
Юльку. Лицо Сергея приобретало зеленоватый оттенок, как обычно бывает
у рыжих, когда они бледнеют. Двое выходили в коридор курить - до
короткого звонка отбоя. И снова звонил телефон, и снова...
Все были живы, сыты и здоровы. Юлька матом не ругалась, говорила
только по-английски и всегда об одном и том же: ей ничего не нужно,она
вполне легко терпит, пусть Сережа не волнуется, конечно, она кошка, но
даже кошка от испуга может забыть о своем естестве...Naturally, I
need... but not so extremely, You see? Honey, believe me, this true...
love - after. You see? I fuck such shit, like love, without you...
Ютта говорила спокойно, коротко, давала трубку Конни, парень
говорил, что у него все в порядке и он уже подтягивается на притолоке
двенадцать раз, потом Ютта брала трубку снова - только чтобы закончить
разговор: "Gott sei mit dir! Yurik..." Когда Сергей и Олейник входили
в комнату, лицо Юры было мокрое, все, сверху донизу, как будто он
умылся, не вытираясь. Он доставал платок и вытирал слезы, не
отворачиваясь.
Галя почти не плакала, только повторяла: "Володя... Володенька,
ты не болеешь? Не болей... Володя..." Однажды вместо нее он услышал
приятный женский голос с заметным южным выговором: "Владимир Алексеич?
Та вы не волнуйтесь, у Халы все в порядке, просто охрипла немножечко,
так просила позвонить, а через недельку она сама вам усе расскажет, и
еще просила поцеловать, так я вам и передаю же..." Потом Галя
выздоровела, но как раз в ту неделю у него звенело в ушах, и, когда
работал с азиатом, перед глазами плыли цветные круги.
...Теперь они шли по пустынной дороге - три человека, слишком
легко одетых для конца ноября. Первым шел Сергей. Его рыжие кудри
были скрыты туго натянутой вязаной шапкой, зеленая полувоенная
куртка застегнута до горла, джинсы заправлены в высоко зашнурованные
желтые ботинки. Слева куртка топорщилась - там под ней висел стволом
вниз "узи", он выбрал его, а не "калашников", и это был его последний
жест отвращения к стране. Старшина-оружейник хмыкнул и выдал автомат.
Карманы куртки были набиты магазинами - больше он не взял ничего.
Юра шел вторым. На нем была черная нейлоновая шапка с длинным
козырьком, широкая короткая кожаная куртка на меху, черные спортивные
штаны-шаровары и высокие кроссовки. В левой руке он нес длинную
спортивную сумку. Из-под шапки провод наушников незаметно тянулся под
куртку, да если бы кто и заметил, решил бы, что парень, по виду
обычный фарцовщик или качок, слушает на ходу вокмэн, наслаждается
Розенбаумом или Токаревым. Но провод тянулся к мощной рации, висящей
на Юриной груди, и в наушниках непрерывно повторялось: "Восемьсот
сорок один, семнадцать, девять... восемьсот сорок один, семнадцать,
девять..." Механический голос бубнил, и это означало, что все идет по
плану, что двигаться в том же направлении с той же скоростью и
готовность акции - получасовая.
Последним шел Олейник. Клетчатую английскую кепку он низко
надвинул на глаза, руки глубоко сунул в большие карманы бежевого
шерстяного пальто, легкие замшевые ботинки - любимая его модель, та
самая, что была испытана еще солдатами Монтгомери в пустыне, - он
ставил твердо, и при каждом шаге отмечал про себя, что лучшей обуви
для прыжка не найдешь - лучше работать только босиком. Но не в России
в ноябре...
Они шли примерно метрах в тридцати друг от друга, и в наушниках
Юры все бубнил тот же голос: "Восемьсот сорок один, семнадцать,
девять... Восемьсот сорок один, семнадцать, семь..." Готовность была
уже двадцать минут.
Сергей остановился, повернулся лицом назад - как бы от ветра -
прикурил. Подошел Юра. Чуть ускорив шаг, подтянулся Олейник.
- Владимир Алексеич, - Сергей затянулся, дал прикурить Юре, - как
все-таки думаете, неужели правда, что работа на уничтожение? Неужели
они своих подставят только для тренировки? Вы верите?
- Не то что верю. - Олейник сплюнул, бросил сигарету, задавил ее
подошвой, помолчал мгновение. - Не то что верю... Уверен. Знаю точно.
Своих? Да спорить могу, что именно своих они и подставят. Еще и
объяснят им: группа опаснейших преступников, вам непосредственно
командование поручило обезвредить... Вот другое дело, я удивляюсь,
почему они нас не жалеют? Ведь они серьезно пахали, чтобы нас на
родину приволочь. И здесь учили - будь здоров... Неужели ради
тренировки они нас под автоматы подставят? Сначала не верил, а теперь
понял: как раз логично. Если мы эту тренировку не пройдем, то мы им
вообще не годимся, и тогда все равно вся их работа насмарку. А если
пройдем - им за это никаких своих не жалко. Подумаешь, лейтенанта-
другого мы замочим... Слишком серьезная у них готовится для нас
работа, они, чтобы все проверить, и генерала подставят...
- Пятнадцать минут, - сказал Юра. - Пятнадцатиминутная
готовность, все по плану, первый вариант. Отвечать?
- Ответь, - сказал Олейник, сунул руку в карман пальто и вытащил
"кольт-45", - ответь, что дальше действуем сами, на связь выходим
только после акции, если все будет удачно...
- А если неудачно? - Юра подвинул ко рту микрофон, закрепленный у
него под подбородком.
- Если неудачно, некому с ними связываться будет, - сказал
Олейник и, легко пружиня, как на стайерской тренировке, побежал к
автобусной остановке впереди - все в трещинах и осколках две
стеклянные стены под прямым углом и навес.
Тут же Сергей пересек дорогу и поднял руку, будто голосуя на
пустом шоссе. Отвыкли мы все-таки от этой жизни, подумал Юра, руку
поднимает, как настоящий хич-хайкер, большим пальцем вверх, в России
голосуют совсем не так.
Он сам ссыпался в кювет, лег, расстегнул сумку, вытащил и уткнул
в плечо упор короткой трубы гранатомета. Шум моторов уже был слышен.
...Первая машина взорвалась сразу. Вторая, ползя юзом и
разворачиваясь поперек дороги, влетела в костер. Третья затормозила
и на порядочной скорости поехала задним ходом. Сергей лежал,
короткими очередями валя одного за другим выскакивающих из второй
машины. Юра встал в кювете в рост, его гранатомет дернулся, но он
не попал - в третьей машине только посыпались стекла, она
остановилась. Сергей бежал к ней, он уже оказался без куртки,
бронежилет, плохо подогнанный, шлепал на бегу. Пробегая мимо одного из
лежащих на дороге, он на мгновение опустил ствол автомата и выстрелил
- лежащий, видимо, показался ему живым. Тело подбросило над асфальтом.
Из третьей машины прогремела автоматная очередь, бестолково длинная.
Сергей упал и, быстро перекатываясь с живота на спину, свалился в
кювет. Олейник в два прыжка оказался на крыше третьей машины, его
"кольт" загрохотал: он стрелял сквозь крышу, звук был такой, будто
работает кузнечный пресс. В это время багажник третьей машины
распахнулся, и, словно чертик на пружине, вырос из него человек с
автоматом в руках. Он не был виден Сергею, а между ним и Юрой лежал на
крыше машины Олейник. Но автомат уже вылетел из рук человека, и уже он
сам опрокинулся, упал на дорогу, и Олейник уже понял, что третий удар
не нужен - человек был безопасен, хотя, вероятно, еще жив: подошвы
любимых ботинок были мягкими, убить даже сильным ударом здорового
мужика невозможно...
Вертолет сел метрах в восьмидесяти. Барышев - в безукоризненно
уставной полевой форме, в идеально точно сидящей пятнистой каскетке и
ровно настолько, насколько положено, открытой тельняшке, подошел
спокойно, не глядя на обломки машин и трупы.
- С заданием справились, - сказал он. - Капитан Олейник, сержант
Никифоров, рядовой Цирлин, я объявляю вам благодарность от лица
командования. В расположении части вас ожидают ваши близкие, вам будет
предоставлено увольнение на трое суток каждому. В гостинице для
офицерского состава вам будут выделены комнаты...
Объезжая вертолет, уже приближались грузовики и тягачи - через
час следов на дороге не останется.
Юра шагнул к Барышеву и, совершенно позабыв всякую науку, по-
харьковски просто дал ему по морде. На пятнистую куртку быстро-быстро
закапала кровь.
- И попробуй ему ответить, сука, или заложить, - сказал Сергей.
- Вернетесь в часть вместе с труповозкой, подполковник, - сказал
Олейник, - а мы пошли к вертолету. И Сергей не шутит, да и я тоже вам
советую про эту оплеуху помнить молча.
Из-за руля второй машины вытащили полуобгоревшее тело.
Облупленная кожаная куртка висела клочьями, сапоги с голенищами
гармошкой скребли по земле. Чуть в стороне лежал человек с вогнутым,
как у идола с острова Пасхи, лицом. Прилизанные волосы отклеились от
широкой лысины, прядь их свесилась и шевелилась под ветром.
Проходя мимо тягача, Сергей что было силы шваркнул "узи" о
гусеницу и отшвырнул обломки автомата.
3
В гостиницу после приема в мэрии вернулись в третьем часу ночи.
В маленьком холле пахло теплом, хорошим табаком, кофе, чудесной
парфюмерией. Не было сил больше переставлять ноги, она не пошла вместе
со всеми к лифту, а присела в кресло - не то старинное, не то
стилизованное под старину, здесь нельзя было понять: кожа, глубоко
утопленные медные шляпки обивочных гвоздей, потертое красное дерево
подлокотников. Рядом с креслом стояла девственно чистая медная
пепельница на высокой ножке.
Она порылась в карманах плаща и бросила в пепельницу скопившиеся
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг