первое дело Майка Кристи, он мог уже вот-вот разгадать его...
Мишка уже совсем замерз, руки болели, щеки стали неметь, и пальцы на
ногах больно упирались в ремни креплений, когда он почувствовал, сначала
совсем слабый, запах тухлого яйца. Он вышел к болоту.
И тут же разошлись тучи, снег пошел реже, почти совсем стих, и ветер
угомонился, и зеленый луч луны - нитка с нанизанными на ней хлопьями снега
- превратился в ясный и сильный свет. Мишка увидел, что он не просто вышел
к болоту, а лишь чуть правее обычного места, отклонившись от лыжни всего
метров на триста. Тогда он снял варежки, надел их на концы воткнутых в
снег палок, вытер руками мокрое от снега лицо, подышал в ладони - и
заплакал почти в голос. Он плакал минуты три, хотя все уже было в порядке,
и даже хорошо - он оказался достоин самом Сайруса Смита, сумев в полной
тьме найти дорогу по небольшому подъему и определившись по запаху болота.
Но теперь он стоял и плакал - минуты три, а то и больше.
Через болото и поле он бежал на скорость, а пробегая мимо дачи,
приостановился. В верхнем окне по-прежнему был виден неяркий свет, и Мишке
показалось, что он услышал, как постукивает незапертая рама. Мишка
прислушался. Рама скрипнула и тихонько стукнула еще раз.
В это время сзади громко хрустнул снег, и чьи-то руки легли Мишке на
плечи. Мишка резко присел, вырвался и рванул с места, не оглядываясь. Он
понесся, затаив дыхание, да так и не вздохнул, пока - метров уже с пяти -
ем не окликнули. Остановился, оглянулся из-под локтя.
Тяжело переваливаясь в снегу бурками, в длинном тулупе нараспашку
поверх шинели шел к нему районный уполномоченный милиции Федор Степанович
Криворотов, с которым отношения у Мишки были самые лучшие. Мишка начал
дышать уже почти нормально. Федор Степаныч подошел, покашлял, обратился к
Мишке нелепо громким в ночной тишине износом:
- Чего поздно гуляешь, Михаил Батькович?
- На станцию бегал, к Володьке Ильичеву, уроки узнавать, - быстро, но
удачно не совсем даже соврал Мышка. Может Криворотов видел его с
Володькой...
- Ага, - непонятно, но безразлично сказал Криворотов. И снова
покашлял. - Вот такие дела, дорогой камарадо Михаил. Чего-нибудь новеньком
почитать не дашь?
- Дам, Федор Степаныч. Вы "Таинственный остров" Жюль Верна не читали?
- Не приходилось. А из какой жизни книга? Не из итальянской?
- Нет, что вы... Это приключения американцев на необитаемом острове.
Это о торжестве человека над природой, - вспомнил Мишка из журнала "Вокруг
света".
- Ага, - снова безразлично сказы Криворотов. - Американцев, значит...
Ну, зайду на неделе, дашь про торжество. Он развернул Мишку лицом к
деревне, легонько подтолкнул и довольно громко пробормотал, когда Мишка
уже встал на лыжню:
- Торжество... Приехали в гости, бахнул из маузера друга... Самого на
правеж, а тут случай. Хоть и не на мне числится, а все одно -
неприятности... Торжество...
Тогда Мишка снова обернулся, милиционер смотрел на него в упор с
интересом, даже рот открыл, как парнишка.
- Что скажешь, Михаил? - вопрос прозвучал резко, будто не было до
этого никаких неопределенно-безразличных вздохов и пустых "ага".
- Думаю, что вы неверно представляете себе происшедшее на даче, - так
же резко ответил Мишка. - Думаю, что вы ошибаетесь, так же, как и те, кто
занимаются этим делом.
Криворотов смотрел на Мишку все с тем же выражением откровенного
интереса. Вдруг сказал:
- Ты на дачу не лазил.
Именно сказал. Не спросил у Мишки - мол, не лазил ли ты на дачу,
Михаил Батькович, а просто уверенно сказал. Мишка промолчал, даже не
сообразил кивнуть в ответ. Криворотов усмехнулся:
- "Те, кто занимаются этим делом, ошибаются"... Ошибаются...
И строго повторил:
- Не лазил ты, а другим малым лазить отсоветуй - добра от этого не
будет, понял?
Теперь Мишка наконец кивнул. Оба постояли молча. Мишка решил, что уже
можно идти, но не удержался - спросил, уже толкаясь палками:
- Федор Степаныч, а ведь для вас все это не имеет значения,
правильно? - и, не дожидаясь ответа, помчался к дому. Уже издали, на ходу,
оглянулся в последний раз. Криворотов стоял на том же месте, на бугре,
неподалеку от дачи. На фоне снега четко вырисовывалась его огромная фигура
в широченном тулупе. И Мишке показалось, что милиционер утвердительно
кивнул - и на последний Мишкин вопрос, и будто одобряя все Мишкины
действия и догадки.
Через десять минут Мишка уже спал, забравшись на кровать под ватное
одеяло, заняв материно место. Первый день расследования Майк Кристи провел
с толком. Влажный конверт и слегка растрепавшаяся книга лежали под
подушкой. Поработать с конвертом Мишка собирался рано утром. С книгой же
приходилось ждать, пока мать вернется с дежурства и отоспится.
Расследование шло отлично, и можно было многого ожидать от книг и
конверта. Возможно, что уже завтра Майк Кристи поставит заключительную
точку в этом сложном и чертовски интересном деле, господа.
Мишка лежал под одеялом мокрый, как мышь. Он заснул раньше, чем
полностью высох пот.
Мать вернулась с дежурства, как обычно, в восемь утра. Мишкина мать
выделялась в деревне не столько пообносившейся городской одеждой, сколько
высоким ростом. Модные жакеты с меховой отделкой были давно большей частью
проданы, оставшиеся как-то так налоснились от дров и коромысла, что
сравнялись с ватниками и телогреями, ботинки и туфли изорвались, а
подшитые валенки мать, как и Мишка, не снимала с ноября до апреля. Но рост
- рост никуда не девался. Мать была выше не только всех баб, но и
большинства мужиков. Соответственно и прозвище она получила мгновенно -
верста высланная. Под стать росту были у матери руки и ноги: обувь ее до
сих пор была Мишке велика, а варежки и подавно. Вообще, мать была всем
крупна: в бедрах широка, темно-русые волосы - толстеннейшей косой, зубы -
как у лошади, и один в один - с голубым блеском. И если б не рост
несуразный, не слишком большие, по здешним понятиям, водянисто-голубые
глаза - пучеглазая, не слишком тонкие пальцы и запястья - гляди,
переломятся, да, главное, не Мишка - вдовье приданое, то была б мать в
деревне невеста не из последних, для вдовых, конечно. И еще - если б не
городская, грамотная до невероятия. Этого добра никому не надо.
Все это Мишке, с хозяйских слов, не раз пересказывал Колька, да и при
Мишке бабы не однажды говорили. Мишка вспомнил, что и отец, в хорошем
настроении, называл мать "ваше высоченное превосходительство" и,
почему-то, "графиня Коломенская". А вернувшись из последней своей
командировки, на все ее расспросы, кем он там был и что делал, спел: "Он
был там какой-то советник, она - генеральская дочь". Встал на одно колено,
скорчил жалобную рожу и Мишке подмигнул. Мать засмеялась и сказала: "Сам
уже генерал или как там, а все тесть покоя не дает". Отец поднес к виску
палец еще плохо двигающейся правой руки, сделал "пах! па-пах!" - и
повалился на ковер. Мишка заверещал и полез сверху...
Мать разбудила Мишку, обычным своим холодноватым, невыразительным
голосом поинтересовалась, как Мишкино горло. Дня три назад горло
действительно болело, но уже давно прошло. Хозяйка дала стакан горячего
молока с маслом, и одну ночь Мишка спал, завязанный материным теплым
платком - и все. Но идти сегодня в школу противоречило всем Мишкиным
планам, поэтому пришлось сказать, что горло еще болит, хотя уже меньше.
Мать спросила, почему же тогда лыжи стоят в сенях еще мокрые да и валенки
у печи сохнут, но пока Мишка придумывал вранье, уже отвлеклась,
невразумительный Мишкин ответ выслушала невнимательно. Всегда она так -
спросит что-нибудь, а ответ уже не слушает, по сторонам смотрит. Отец это
называл "салонные манеры", злился. Мишке же это чаще всего бывало на руку
- как и сейчас.
Мать быстро поела кашу, которая с вечера стояла в печи, быстро сняла
валенки и кофту, велела Мишке подвинуться, легла лицом в подушку и сразу
заснула. Руками она сверху накрыла голову, будто плакала, но Мишка слышал,
что она спит. Руки были красные, на концах пальцев белые пузыри - от
кипятка. Навозилась за дежурство, намыла мисок.
Мишка повернулся на бок, отгородился от холодной стены одеялом,
стараясь не стащить его с матери, сунул руку под подушку, нащупал конверт,
вытащил его и стал изучать.
На конверте был московский адрес. Название улицы Мишке было знакомо,
короткая улица эта была в самом центре, и Мишка там бывал - вместе с отцом
у одного его знакомого. Мишка порадовался, будто известная эта улица сразу
все разъяснила... Но одновременно Мишка и удивился - фамилия адресата
показалась ему тоже известной! Он стал вспоминать, откуда мог знать эту
нерусскую фамилию, но не вспомнил, хотя пытался довольно долго.
Единственный вывод, к которому пришел - слышал эту фамилию или от отца,
или от отцовских друзей. В любом случае оставалось несомненным, что это
фамилия того самого комдива, что был на даче в гостях.
Вскрыт конверт был неаккуратно - почти весь изорван. В конверте лежал
небольшой лист бумаги, исписанный с одной стороны. Мишка прочел еж,
перечитал, спрятал в конверт, конверт под подушку, подремал немного...
Вдруг проснулся толчком, снова вытащил письмо, перечитал еще раз:
"Женечка! Я решил написать, так как уверен, что почту по утрам достаешь
ты, когда Валентин уже уезжает на службу. Надеюсь, что письмо не попадет
ему в руки, хотя... Какая теперь разница? Вот что я хочу тебе сказать..."
Тут Мишка прервал чтение - грустно стало ему и даже страшно. Мишка
поджал под одеялом нот и придвинулся к матери. Мать спала крепко, даже не
пошевелилась. Второй раз за сутки захотелось Мишке заплакать, а ведь до
этого уже почти год не плакал. Но Майк Кристи продолжил изучение письма.
"...хочу тебе сказать: я не сетую, что у нас все так получилось. То,
что ты выбрала Валентина, оправдано не только любовью - не подумай
дурного, я в вашу любовь вполне верю - но и всей лопатой жизни. Слишком
долго я был в Детройте... Пишу не для того, чтобы сказать, что я на вас не
обижен, я это уже говорил, да и доказал, по-моему. Теперь же хочу подвести
некоторые итоги. Почему-то мне кажется, что мне следует это сделать, не
откладывая. И сердце в последнее время дает себя знать не по возрасту, ты
же знаешь, как меня откачивали в августе, и вообще... Короче, пишу, чтобы
предупредить: у меня есть сведения, что у Валентина в ближайшее время
будут большие неприятности. Он окружил себя чуждыми людьми, неразборчив в
дружбе, одни его белые знакомые чем стоят. Да и в целом - среди военных
оказалось много замаскировавшихся врагов. Боюсь, что вас ждут несчастья.
Сегодня я постараюсь разыскать его, встретиться, кое-что объяснить.
Возможно, что он заночует у меня на даче, так что не волнуйся. К утру все
будет ясно. Прощай. Я люблю тебя, как и всегда любил. И по-прежнему
уверен, что со мной ты была бы счастливей".
Больше в письме не было ничего - даже подписи. Мишка закрыл глаза и
стал заканчивать - переводить в точные слова те мысли, которые пришли
после трех чтений письма. Он даже не столько думал, сколько вспоминал одно
место из "Графа Монте-Кристо" - собственно, теперь он уже был уверен, что
вся тайна этого дела в двух книгах - в "Графе Монте-Кристо" и в той, что
он нашел в снегу. Ее содержание теперь он уже тоже представлял себе более
или менее ясно, но все же это была только догадка, а Мишке необходима была
уверенность и, следовательно, помощь матери... Мишка думал, лежал с
закрытыми глазами и постепенно заснул.
А когда проснулся, то увидел, что и мать уже не спит, а искоса, от
подушки, смотрит на него.
- Ну, рассказывай о лыжах, - сказала мать. Мишка вытащил из-под
подушки и молча протянул ей книгу. Мать перевернулась, села, привычно
подпихнув под спину лежавшую на табуретке рядом с кроватью кофту,
взглянула на обложку, быстро перелистала книгу и только после этого
спросила:
- Где взял?
- Нашел, - Мишка ответил, глядя на мать прямо и серьезно, и она не
стала сомневаться, что он действительно нашел английский детектив на улице
подмосковной деревни. Несмотря на свою невнимательность, она прекрасно
разбиралась, когда Мишка врет, а когда нет. Так же коротко она спросила:
- Где?
- Возле дачи, в снегу.
Мать дернулась, книга задрожала в ее руках, и Мишка испугался, но
сообразил, что надо сказать:
- Никто не видел, ни один человек. Кроме Кольки. Он не скажет, не
бойся. Я все понимаю, я же все понимаю, мам... А откуда ты уже знаешь про
дачу?
- Федор Степаныч сказал, - тут Мишка опять испугался, но мать уже
почти успокоилась или взяла себя в руки, а Мишка понял, что мильтон слово
сдержал - не произнесенное вслух свое обещание - и не сказал об их встрече
даже матери. - Я встретила его на дороге, он сказал, что... дача
освободилась, так он сказал... Ну, и что ты от меня хочешь?
- Я хочу, чтобы ты мне прочитала ее. Вслух.
- Немедленно? - мать пощекотала своей ногой Мишкину голую ступню под
одеялом, Мишка визгнул, дернулся, одеяло поехало на пол. Мать встала,
оделась, принялась готовить щи на обед. Она чистила картошку, ходила в
сени за капустой из бочки и салом, Мишка принес воду - а книжка лежала на
столе, и ее яркая обложка странно выглядела в утреннем свете, идущем через
сильно замерзшее окно ровным потоком. Наконец мать сунула чугунок в
растопленную Мишкой печь, снова скинула валенки и полезла под одеяло,
захватив книгу. Мишка немедленно влез следом. Под одеялом было люто
холодно сначала, но вдвоем они быстро нагрели это малое ледяное
пространство.
Читала мать ровно, без выражения и почти без пауз - только иногда
произносила слова сначала тихонько по-английски, а потом по-русски - в
голос.
Когда жестяная кукушка высунулась из ходиков и, истерически
закидываясь, проскрипела пять раз, мать начала читать последнюю страницу:
"...Замысел сэра Джоффри был прост, - сказал сержант. Все, кто
находился в гостиной, молчали. Лишь спицы, которые уронила старая мисс
Боунти, коротко звякнули, нарушив на мгновение тишину. Сержант продолжал:
- Дело в том, что сэр Джоффри был совсем не тем человеком, которого вы все
знали, господа. Безумная любовь к леди Эстер и под стать ей безумная
ревность к мужу этой прелестной дамы - вот две страсти, снедавшие его
необузданную и мрачную душу, - стиль, которым изъяснялся сержант, говорил
о его увлечении викторианскими романами. - И он решил отомстить обоим, и
вам, леди Эстер, которая в свое время... префэйрд... предпочла уважаемого
мистера Браунуолла, и вам, мистер Браунуолл, который, по своему
благородству, склонен считать благородными всех. Он написал слишком
откровенное письмо леди, будучи уверенным, что мистер Браунуолл его
перехватит. И он оказался прав. Леди Эстер стала свидетельницей небывалой
вспышки ревности со стороны своего мужа, не так ли, мистер Браунуолл? Вы
были несдержанны... В таком состоянии, обидев и обеспокоив леди Эстер, вы
и уехали к пригласившему вас сэру Джоффри. А тут еще начался снегопад,
прервавший телефонную связь и, таким образом, отрезавший дом сэра Джоффри
от всего мира. И ваши худшие предчувствия оправдались, не правда ли, леди
Эстер?
Леди Эстер Браунуолл едва заметно кивнула. Сержант обратился к ее
мужу:
- Что вы пили с сэром Джоффри, мистер Браунуолл?
- Бренди, немного бренди и шампанское, - едва слышно ответил молодой
человек. Он ломал пальцы, не обращая внимания на врезавшиеся в запястья
наручники.
- Не следует пить шампанское с человеком, который пишет такие письма
вашей жене, сэр, в доме из которого отпущены слуги, - назидательно сказал
сержант. - Более того, сэр. Я бы не стал вообще принимать приглашения для
беседы о каких-то финансовых делах, даже очень важных, от человека,
который находился с вами и леди Эстер в таких сложных отношениях, - леди
Эстер спрятала лицо в ладонях, и ее плечи затряслись от рыданий. Сержант
встал, вынул из кармана ключи и, снимая с еще более побледневшего
Браунуолла наручники, закончил: - Этот вечер с шампанским в пустом доме
дал возможность сэру Джоффри одним выстрелом в свой висок из револьвера
задремавшего мистера Браунуолла свести счеты со всеми сразу. И со своей
несчастной жизнью, и со счастливым соперником, и с возлюбленной...
префэйрд... а, да, предпочевшей... предпочтившей... ну, которая предпочла
другого.
Теперь тишину в гостиной не могло нарушить ничто. Сержант подошел к
окну и, не оборачиваясь к присутствующим, заметил:
- А снег уже не идет, господа".
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг