стали желтыми лошадьми. Поскольку у него нс было других красок, кроме
акварельных, выбирать не приходилось. Тимка налил воды в блюдечко и по-
дошел к первой лошади.
- А вас потом. - сказал он двум другим. Они согласно кивнули и улег-
лись на диван валетом, свесив длинные головы по краям. Тимка дотронулся
до первой лошади кисточкой, разбухшей от желтой краски, и провел тонкую
линию по боку. Лошадь вздрогнула и покосилась на Тимку влажным печальным
глазом.
- Ничего, - сказал Тимка. - Потерпи немного. Ты станешь настоящей
желтой лошадью.
Лошадь послушно опустила морду и принялась жевать начинку старого
бархатного кресла, стоявшего в углу комнаты. Обшивка кресла была порвана
уже давно. Из дыры высовывались не то стружки, не то солома - длинные и
сухие стебельки, которые лошадь вытягивала изнутри губами и с удо-
вольствием ела.
Тимка провел еще несколько полосок и удостоверился, что поверхность
лошади слишком велика для его кисточки. Тогда он размешал краску в блю-
дечке и облил лошадь сверху. Для этого ему пришлось встать на стул.
Краска потекла по бокам струйками, и Тимка едва успевал размазывать их
пятерней. Лошадь терпеливо ела кресло, а две другие сочувственно ей улы-
бались.
- Готово! - сказал Тимка. повторив операцию три раза.
Лошадь выкрасилась не очень равномерно, с разводами. Она оглядела се-
бя в зеркале и пошла на кухню сохнуть. Две другие разом вскочили с дива-
на, потом смутились и долго пропускали друг друга вперед па покраску.
Тимка никогда нс встречал таких вежливых лошадей.
Краски хватило еще на полторы лошади. Таким образом у Тимки получи-
лись две с половиной желтых лошади. Выкрашенная наполовину лошадь судя
по всему не обиделась, а даже показала своим видом некоторую гордость.
Ей приятно было отличаться от остальных лошадей. Впрочем, она гордилась
очень тактично, не ущемляя самолюбия своих подруг по счастью.
Все вместе они сели за стол, будто ожидая чего-то. Лошади немного
волновались, водя желтыми хвостами по паркету, а Тнмка сидел серьезный,
то и дело поглядывая на стенные ходики с двумя гирьками в виде еловых
шишек.
Из ходиков вылетела раскрашенная деревянная кукушка и сделала круг по
комнате, громко кукуя на лету. Лошади проводили ее глазами. Кукушка
крикнула пять раз и юркнула в маленькое окошко над циферблатом. Ставни
окошка со щелчком захлопнулись, гири ходиков вздрогнули и закачались.
Первая лошадь зевнула, показав ровные зубы, похожие на клавиши пиани-
но. Вторая лошадь вопросительно на нее посмотрела и покачала головой.
Лошадь, выкрашенная наполовину, улыбнулась несколько иронически, а Тимка
с тоской еще раз взглянул на стрелки ходиков, которые были будто прикле-
ены к циферблату.
Еще раз вылетела из часов кукушка и присела на плечо Тимке.
- Пора! - сказал Тимка. - Пошли!
Лошади, задевая друг друга желтыми боками, вышли на лестничную пло-
щадку, где горела конопатая бледная лампочка. За ними вышел Тимка, оде-
тый в выходной матросский костюм. Кукушка, щелкая деревянными крыльями,
заметалась было в прихожей, но успела все-таки вылететь в щель, пока
Тимка закрывал дверь. Часы в доме остановились.
Они спустились вниз медленно и осторожно, потому что лошади то и дело
оступались и неумело перебирали ногами, распределяя их по ступенькам
лестницы. Цокот их копыт отчетливо разносился по каменным пролетам, и
можно было подумать, что это целый кавалерииский полк ступает по первому
звонкому льду замерзшего за ночь озера. Над ними летала кукушка, трепеща
сухими легкими крыльями, а сзади шел Тимка с неподвижным и задумчивым
лицом, что было не совсем для него характерно.
Процессия вышла на улицу и последовала по проезжей части неторопливо
и с достоинством, как и подобает процессии из двух с половиной желтых
лошадей, семилетнего мальчика и желтой кукушки.
А в это время родители Тимки, его мать и отец, молодые еще люди, раз-
ве что с усталыми и равнодушными лицами, сидели на плоской скамье в ко-
ридоре официального здания. Они сидели на самом краешке, будто присели
на секунду и сейчас уйдут. При этом они смотрели в стенку напротив, на
которой не было ровно никаких достопримечательностей. Их взгляды
скользили параллельно друг другу, не пересекаясь. но было заметно, что
это равнодушие и отъединенность даются им с трудом. Так ведут себя два
заряженных металлических шарика, между которыми вот-вот проскочит быст-
рая искра.
Раскрылась дверь рядом со скамьей, и оттуда выглянула женщина с бума-
гами в руках. Она выкрикнула в пустоту коридора фамилию Тимкиных родите-
лей и поспешно скрылась, точно кукушка в деревянном корпусе стенных ча-
сов. Эхо ее голоса прокатилось туда-сюда по коридору и осело на стенках
в виде пыли. Отец и мать Тимки поднялись со скамьи и вошли в комнату за
дверью, причем отец изобразил на своем лице печальную улыбку, пропуская
жену вперед.
Там, внутри, пахло строгим и дисциплинирующим запахом гербовых бумаг,
несмотря на то что комната была обыкновенная, обставленная примитивно. У
одной стены за столом сидели три человека - две женщины и мужчина. У
двух других стен стояли скамьи, такие же, как в коридоре. Остальную
часть комнаты занимали расставленные в беспорядке стулья для зрителей,
которых в настоящий момент не было.
Классическая обстановка суда для ведения гражданских дел.
Муж и жена снова уселись на скамью, потом встала одна из женщин и
ровным, бесцветным голосом прочитала какую-то бумагу. Через минуту в
комнате возник скучный, стандартный разговор бракоразводного процесса с
его односложными репликами, похожими на детские кубики. Домик, построен-
ный из кубиков в свое время, сейчас в спешке разбирался на части, и каж-
дый уносил свою долю.
- Вы определенно решили? - спросил судья.
- Да, - быстро проговорила мать Тимки, будто опасаясь, что секундная
заминка непростительна.
- Да, - сказал муж.
- А ваш ребенок?
- Он будет приходить к нему. Я не возражаю, - сказала жена, не глядя
на Тимкиного отца.
- Мы обо всем договорились, - добавил тот.
И стороны приступили к дележу совместно нажитого имущества, включая
сюда и старое бархатное кресло, съеденное желтой лошадью полчаса назад,
и часы с кукушкой, которая в этот момент летела по улице, и кастрюли, и
одеяла, и книги. Утомительное, грустное, но совершенно необходимое заня-
тие при разводе. Надо сказать, что никаких унизительных споров не возни-
кало, ибо родители Тимки были людьми воспитанными.
- Все? - спросил судья, когда вещи были разделены.
И тут впервые муж и жена взглянули Друг на друга, взглянули с некото-
рым испугом, потому что им обоим вдруг показалось, что осталось еще неч-
то. о чем они забыли. И тогда в коридоре возник глухой тяжелый топот,
который неудержимо нарастал, так что на лицах судьи и заседателей выра-
зилось недоумение.
Высокая белая дверь распахнулась, и в комнату заглянула желтая лоша-
диная морда, а потом вошла лошадь - желтая, как солнце на детских рисун-
ках. В суде стало светлее, на стенах заиграл веселый желток, отсвет ко-
торого упал на фигуры судьи и заседателей, медленно привставших со своих
мест.
За первой лошадью последовала вторая, еще ослепительнее, а потом и
третья, выкрашенная наполовину. И когда вслед за ними в зал суда вошел
Тимка в матросском костюме, над головой которого вилась деревянная ку-
кушка, казенные стулья с инвентарными номерами на ножках сгрудились в
кучу и один за другим в ужасе попрыгали в окно. Лошади, помотав голова-
ми, разлеглись на освободившемся месте, а Тимка встал перед ними, скром-
но уставившись в пол.
- Чьи лошади? - хрипло спросил судья в наступившей тишине.
- Мои, - сказал Тимка.
- Это наши, наши лошади! - поспешно проговорила мать Тимки, делая к
нему шаг.
Лошади в знак согласия закивали головами, прикрывая длинные и желтые,
как лепестки подсолнуха, ресницы.
- Что ты говоришь? Какие наши лошади? - воскликнул Тимкин отец. Он
почему-то разволновался, подскочил к сыну и дернул его за плечо.
- Где ты взял этих лошадей?
- Я их нашел, - безмятежно заявил Тимка. - Только они раньше были се-
рые, а я их покрасил.
- В конце концов, почему бы и нет? - спросила мать Тимки и вдруг
улыбнулась так, что ее несчастное лицо сделалось гораздо моложе и краси-
вей. Она смутилась своей улыбки, покраснела, но стала от этого еще прив-
лекательней. Муж посмотрел на нее с гневом и уже раскрыл было рот, чтобы
возмутиться, однако не возмутился. а тоже улыбнулся растерянно и, прямо
скажем, глуповато. Все стояли и улыбались, кроме судей, - и Тимка, и его
родители, и желтые лошади, и кукушка, которая от радости делала в возду-
хе кульбиты.
- Послушайте! - вскричал судья. - Если это ваши лошади, то. во-пер-
вых, их нужно срочно разделить между вами. а во-вторых, вывести на ули-
цу. Здесь им не место.
Лошади встали на ноги и дружно ударили копытами в пол. С лошадиных
ног тонкой цветочной пыльцой посыпалась желтая краска. Первым опомнился
отец Тимки. Он подошел к мальчику и усадил его на лошадь, выкрашенную
наполовину. Потом он посадил свою жену на вторую лошадь, а сам вспрыгнул
на первую с таким видом, будто он всю жизнь объезжал желтых лошадей.
- Куда же вы? - спросил судья. - Ваш процесс еще не окончен.
- Да подождите вы! - с досадой сказал отец. - Нам нужно разобраться с
этими лошадьми. Это ведь живые лошади!
- Ну, как знаете... - развел руками судья.
И вся семья выехала на улицу. Впереди Тимка, за ним мать. а сзади
отец. Под окнами официального дома валялись сломанные стулья. Лошади ос-
торожно обошли их и направились шагом в обратный путь, домой. Тимкин
отец ехал, не поднимая глаз, потому что ему. взрослому человеку, было
стыдно появиться верхом на желтой лошади. Когда же он поднял глаза, что-
бы посмотреть на светофор, ибо даже верхом на лошади нужно выполнять
правила уличного движения, он увидел, что в городе полным-полно лошадей.
Мимо них проносились на красных лошадях влюбленные, домохозяйки с сумка-
ми восседали на зеленых лошадях, а в скверах на белых лошадях гарцевали
пенсионеры. Даже дети катались повсюду на разноцветных пони, похожих на
воздушные шарики.
Была ранняя осень. По улице, подгоняемые ветерком, бежали сухие, жел-
тые листья. У Тимкиного отца сдуло шляпу, и она покатилась по асфальту,
как оторванное колесо детского велосипеда. Но он даже не обратил на это
внимания.
- Куда же мы поедем? - нерешительно спросила Тимкина мама.
- Домой, - сказал Тимка. - Нужно посадить кукушку в часы. Она уже за-
была, который час.
Тут пошел голубой дождь с неба, слепой редкий дождь, подсвеченный
из-под кромки тучи прохладным, осенним солнцем. С лошадей потекли по ас-
фальту желтые ручейки, которые собирались в один желтый ручей позади
процессии и несли на себе желтые листья. Лошади на глазах меняли окраску
и превращались в голубых блестящих лошадей, шагающих величавой походкой.
На их спинах, вцепившись в мокрые гривы, сидели Тимка, его мать и его
отец. Лица родителей были похожи: они были чуть-чуть грустны, спокойны и
светлы, а в уголках рта пряталась одна и та же улыбка. Они смотрели на
Тимку.
- Странно, - сказал Тимка, оглядывая свою лошадь. - Они все раньше
были серые, а теперь голубые.
- И все-таки, где ты их взял? - спросила мать.
- Я нашел их в старых фотографиях, - признался Тимка.
Мать оглянулась на отца и засмеялась совсем по-детски, как она умела
смеяться десять лет назад.
- Ты помнишь? - спросила она.
И они разом представили себе ту любительскую фотографию, запечатлев-
шую их в молдавской деревне во время свадебного путешествия. Они, моло-
дые и смеющиеся, сидели обнявшись в легкой повозке, запряженной тройкой
серых лошадей, а на переднем плане стоял старик в длинной шапке и с уса-
ми, который позировал с самым серьезным и старательными видом.
- А я вас не узнала! - сказала Тимкина мать, поглаживая свою лошадь
по шее.
- А старик? Что сказал старик? - спросил вдруг Тимкин отец.
- Он сказал, что подождет, пока я покатаюсь, - ответил Тимка.
- Опять ты врешь, Тимка! - закричал отец, смеясь. - Он и по-русски не
понимал, тот старик!
- Он все понимал, - упрямо заявил Тимка и ударил каблуками свою ло-
шадь. Она вскинула голову и понеслась по улице легкой стелющейся рысью,
а две другие, победно заржав, бросились за ней вдогонку.
Три голубых лошади с тремя всадниками, составлявшими небольшую семью,
мчались по улице, а за ними стрелой летела деревянная птица, кукуя без
умолку. Они спешили домой, где в старом, съеденном лошадью бархатном
кресле, дремал старик молдаванин, ожидая их возвращения.
1973
Брат и сестра
1. ИГРА В СОБАКУ
Лучше всего сидеть в шкафу. Там внизу сложены свитера и кофты, они
мягкие. А сверху висят папины костюмы, мамины платья и Ольгины. Сбоку
висит рваный халат. Он пахнет мамой. Я утыкаюсь в него носом и нюхаю. В
темноте хорошо нюхать.
Скоро они меня начнут искать. Сначала мама спросит: "А где Сергей?" Я
сразу затаюсь, укушу халат, чтобы было тихо, а мама забудет, что меня
ищет. Потом минут десять пройдет, и мама как крикнет: "Сережа! Я же тебя
давно зову! Почему ты не идешь?" А папа скажет: "Никакой дисциплины в
семье".
Ту они все бросятся меня искать. Начнуть хлопать дверями в ванной и
туалете. Папа скажет, что я, наверное, удрал гулять, а мама скажет, что
она меня никуда не отпускала. Тогда папа сильно засопит носом и тихо так
скажет: "Ну, я ему задам!" Мне станет очень страшно в шкафу, и я вспом-
ню, что еще не сделал уроки. Они ведь сразу закричат: "Почему уроки не
сделаны?" А папа может по башке трахнуть, если долго будет искать.
Ольга меня выдаст, я знаю. Она лежит на тахте и смотрит на своего Эл-
тона Джона. Он такой противный, как белогвардеец. "Жутко наглый вид" -
так папа сказал. Ольга будет лежать и молчать, пока родители носятся ту-
да-сюда. Это она их дразнит. А потом скажет лениво: "Он, наверное, опять
в шкафу сидит". Ольга - предательница.
Папа так дернет за дверцу, что шкаф вздрогнет. Я еще успею увидеть
папу - он снизу кажется очень большим, но мама этому не верит, она гово-
рит, что папа ростом не вышел и я скоро его перерасту. Скорей бы его пе-
рерасти!.. Тут он как крикнет: "Ты что. с ума сошел?!" - и я быстро за-
роюсь в свитера и кофты. Они с мамой начнут меня вытаскивать, все свите-
ра тоже вывалятся на пол, тут-то я и получу по башке. Хорошо, если через
свитер.
Папа еще заорет: "Что ты тут делал?!" Не могу же я сказать, что я
здесь, в шкафу, думаю.
А может, обо мне сегодня не вспомнят. Можно сидеть хоть до вечера,
хоть до ночи и думать обо всем. В шкафу я не боюсь ничего думать, ведь
никто меня не видит. Снаружи как подумаешь что-нибудь такое, так они
сразу начинают приставать. Они говорят, что у меня на лице все написано.
Это неправда, ничего там не написано.
Интересно, зачем я им нужен? Они говорят, что меня любят. Меня у них
долго не было, они с одной Ольгой мучались и скучали по мне. А потом я
родился у мамы. Я уже знаю, что сидел в животе очень долго, пока они ме-
ня ждали. У нас пионервожатая в школе ходила с животом, а потом пропала.
Мы тогда не знали, куда она пропала, и не узнали бы никогда, если бы не
Ольга. У Ольги появилась такая большая книга, называется "Женщина". Я ее
стал читать, а там буквы почти все наши, но некоторые не наши. И твердый
знак везде. Но в общем, все понятно, только скучно.
Там написано, что женщины рождают детей!
Вот и я у мамы родился очень давно, девять лет назад. Интересно, мог
бы я совсем не родиться? Ни у мамы, ни у пионервожатой, ни у Генриэтты
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг