лебединый на вой волков...
"Сумасшедший или не сумасшедший... - думал в это время участковый. -
По крайней мере, не буйный... Но пока лечить не буду. Буду наказывать".
А Альшоль совсем разошелся:
Солнце не ведало, где его дом, звезды не ведали, где им сиять, месяц
не ведал мощи своей...
- Стоп! Стоп! - поднял ладонь участковый.
- Красиво, правда? - спросил Альшоль. - Пустите меня в Исландию! Я
хочу уехать далеко-далеко, чтобы никогда больше не видеть Сашу.
- Вы же говорили, что любите ее? - удивился Мулдугалиев.
- Как вы не понимаете! Когда любишь и не можешь быть вместе, лучше
уехать на край света, чтобы не видеть совсем! Ее мама все равно нам не
позволит жениться.
- Вы вроде умирать собирались? - спросил участковый, что-то строча на
бланке протокола.
- Ну, может, успели бы пожить... Хоть немножко... - поник Альшоль. Он
сразу поскучнел, сгорбился, снова стал похож на древнего старичка.
А Мулдугалиев, уже не обращая на него внимания, дописал протокол и
сказал:
- Распишитесь.
Альшоль подошел к столу, не глядя, поставил заковыку внизу страницы.
Мулдугалиев расплылся в довольной улыбке и вызвал по телефону дежурного.
- Препроводи, - сказал он, отдавая ему протокол.
- В Исландию? - радост"о встрепенулся Альшоль..
Дежурный недоуменно помялся в дверях, не понимая - куда вести старич-
ка.
- Там все написано, - показал на протокол Мулдугалиев. - Обычным по-
рядком.
Альшоля вывели из кабинета и проводили на улицу, где стояла милицейс-
кая машина. Дежурный помог ему взобраться по лесенке внутрь маленького
фургона с зарешеченными окошками, где уже сидел знакомый Альшолю подрос-
ток, ломавший ночью телефонные автоматы. Альшоль приветливо улыбнулся
ему, но подросток не ответил. Рядом на низенькую скамеечку уселся сер-
жант милиции. Двери закрылись, и машина поехала.
- Вы тоже в Исландию? - спросил Альшоль подростка.
- Чего-о? - окрысился он.
Альшоль испуганно примолк.
Их привезли куда-то и провели через двери, рядом с которыми была таб-
личка "Народный суд". Сержант ввел Альшоля с подростком в небольшой зал,
где за столом, стоявшим на возвышении, сидела молодая женщина в очках.
Зал был пуст, не считая стоявших рядами стульев.
- Вот они, товарищ судья, - козырнул сержант, выкладывая перед женщи-
ной бумаги протоколов.
- Хорошо, - кивнула она. - Садитесь.
Сержант усадил Альшоля рядышком с подростком, но сам не сел. Остался
стоять в дверях.
Судья прочитала протоколы и подняла глаза на Альшоля.
- Гражданин Альшоль, встаньте.
Альшоль послушно встал.
- Тут у вас в документах год рождения написан неверно. Когда вы роди-
лись?
- Я не помню, - сказал Альшоль.
- Ну, а сколько лет вам, помните?
- Семьсот пятьдесят один.
Женщина внимательно посмотрела на старичка, потом перевела взгляд на
сержанта. Тот пожал плечами.
- А вы признаете, что жили на улице Большой Пушкарской в телефонной
будке? Признаете, что воспротивились принудительному лечению и скрылись
от милиции в неизвестном направлении? - спросила она.
- Почему в неизвестном? В известном, - сказал Альшоль. - Мы с Сашей у
скрытников были.
- Вот я и говорю - скрылись, значит! - с некоторым раздражением пов-
торила судья. - Все ясно. Садитесь. Альшоль сел, а женщина так же быстро
разделалась с подростком, задав ему два или три вопроса. Затем она за-
полнила новые бланки и передала их сержанту:
- Увидите осужденных.
Альшоля с подростком снова повели куда-то.
- Сколько припаяли? - спросил подросток у сержанта.
- Пятнадцать. И скажи спасибо. Могли бы уголовное дело открыть. А так
- мелкое хулиганство...
Альшоль с беспокойством прислушивался к их разговору, уже понимая,
что происходит что-то не то. Однако вопросов не задавал. Он уже понял,
что при общении с милицией лучше не затевать лишних разговоров:
На этот раз "х посадили в большой фургон, где и народу было больше -
человек двенадцать. Но они Альшолю не понравились - помятые какие-то,
небритые и злые. Когда дверцы фургона закрыли и наступила полная темно-
та, хриплый мужской голос запел:
Ка-андуктор, не спеши-и!
Ка-андуктор, понимаешь,
Что с девушкою я
Прощаюсь навсегда!
Альшоль вздрогнул, вспомнил Саньку. Неужели? Неужели его повезут в
Исландию с этими небритыми мужиками? А вдруг в Исландии теперь все та-
кие? Как же скучно будет там жить!
Однако до Исландии снова не доехали. Их выгрузили во дворе за высоким
забором, по верху которого была пущена колючая проволока, а железные во-
рота наглухо закрыты, потом по одному провели в низкое здание, окна ко-
торого были, как в милицейском фургоне, зарешечены.
Все оказались в просторной комнате, с креслом, стоявшим перед зерка-
лом. У кресла - пожилой милиционер в белом фартуке. В руках он держал
машинку для стрижки волос.
- Ну, кто первый? - спросил он весело.
"Странная какая-то парикмахерская..." - подумал Альшоль и, видя, что
его товарищи мнутся, подошел к парикмахеру первым.
- Правильно, дед, - кивнул тот и, усадив Альшоля в кресло, принялся
стричь его наголо.
Через минуту на Альшоля смотрела из зеркала маленькая стариковская
головка, круглая, как фундучный орех. Борода на лице стала выглядеть
совсем несуразно.
- Постригите и бороду, пожайлуста, - попросил он.
Парикмахер хохотнул, нашел длинные ножницы и отхватил Альшолю бороду.
- Это завсегда, пожайлуста! Следующий! - крикнул он.
Альшоль отошел в сторонку, с любопытством ощупывая остатки бороды.
Надо сказать, что ритуал проводов в Исландию ему не понравился. Но, мо-
жет таковы здешние законы? Может, теперь все жители Исландии стригутся
наголо и бород, как раньше, не носят?
Вскоре все мужики стали как один - с сияющими остриженными макушками.
Почему-то они веселились, отпуская шуточки, и, гогоча, показывали друг
на друга пальцем.
- Дедуля, а твои-то патлы могут и не отрасти!
- Ничего страшного. Мне и не надо. Ведь я еду в Исландию умирать...
- Ну, ты хохмач! - объявил парень с фингалом. - Тюряга это, дед, а не
Исландия! Пятнадцать суток покорежишься на стойке, потом езжай в свою
Исландию. И то если отпустят!
И он заржал вместе с другими лысыми.
ГЛАВА 10 ЪРЕЪЛЬ
Санька была в отчаянии: Альшоль исчез!
Прочитав его прощальную записку, она не поверила - полезла на антре-
соли. Но и там была пусто, лишь лежала на полках ненужная теперь метал-
лическая коллекция, потихоньку обрастая "ржавчиной, да злорадно скалился
в углу металлический ублюдок из "Айрон Мейден".
Санька почувствовала пустоту в груди - такого с нею раньше не бывало,
- будто вынули оттуда что-то очень нужное и горячее, что раньше согрева-
ло душу, и теперь там холодно и п"сто. Древний и иностранный мальчик!
Тут нам самим жить не просто, а древним несовершеннолетним иностранцем -
и подавно! А что бород" у него - так это даже и хуже. У нас к бороде
почтения нету.
Санька бросилась к маме, но мама была тверда, как Скала Закона, с ко-
торой когда-то проповедовал Альшоль в своей Исландии. То есть мама, ко-
нечно, принялась успокаивать Саньку, говорить, что ничего, страшного не
случится - мол, найдется! Но искать Альшоля решительно отказалась.
- Он взрослый человек, сам должен собой распоряжаться, - сказала ма-
ма.
А невзрослым человеком, значит, должны распоряжаться другие! Ну уж -
нет! Санька разозлилась и, как говорили встарь, закусила удила. А уж
когда она закусывала удила, никаког" удержу Саньке не было.
Она стала рассуждать. Конечно, обратно в свою телефонную будку
Альшоль не вернется. Мулдугалиев тут же схватит! И вообще шататься по
городу Альшолю крайне опасно: больно уж вид у него заметный! Следова-
тельно, рассуждала Санька, Альшоль где-то прячется... Но питаться-то ему
все же надо! Какой бы ни был он вегетарианец, а принимать пищу время от
времени нужно! А денег у него нет, да и появляться в магазине или в сто-
ловой опасно. Значит, либо его кто-нибудь подобрал, как бездомного оцен-
ка, либо ушел... к скрытникам! К кому же ему идти, если не с скрытникам,
- рассуждала Санька. Они его любят, то есть - тьфу! - ненавидят. Причем
так сильно, что у скрытников Альшолю обеспечена вполне сносная жизнь...
И Санька стала готовиться к экспедиции в оборотный мир, к скрытным
жителям. Но легко сказать, да трудно сделать. У мамы имелись другие пла-
ны относительно Санькиного будущего.
Мама потащила Саньку на митинг.
После того как папа ушел в клоуны, мама стала активно заниматься об-
щественной работой. Она была членом общества "Спасение", сочувствовала
движениям "Демократический альянс", "Альтернатива", "Народный консен-
сус"; посещала клуб "Добрыня Никитич" и кружок самообразования "Фрейдизм
и перестройка". Вс[cedilla] эти названия Саньке ничего не говорили, но.
она не осуждала маму, потому что, в свою очередь, сама увлекалась метал-
лическими группами, о которых мама тоже ничего не знала. Тут как раз
случился небольшой митинг у дворца спорта "Юбилейный", посвященный
борьбе кого-то с кем-то. Или кого-то за что-то - Санька не поняла. Туда
они с мамой и отправились.
На площадке перед "Юбилейным" была сооружена деревянная трибуна, на
которой стояли несколько нахохлившихся людей. Вид у них был суровый. Пе-
ред трибуной - толпа человек в семьдесят, многие держали над головою
плакаты. На одних плакатах было написано "Нет!", на других - "Да!". В
толпе сновали бойкие молодые люди, которые продавали маленькие газетки
под теми же названиями. Газетка "Нет!" стоила тридцать копеек, газетка
"Да!" - двадцать. Мама на всякий случай купила обе.
На трибуну один за другим выходили ораторы и кричали слова, с нена-
вистью глядя на микрофон и размахивая руками. Люди, державшие плакатики
"Да!", аплодировали тем, которые говорили: "как работаем, так и живем",
а те, что с плакатами "Нет!", одобряли ораторов, утверждавших обратное:
"как живем, так и работаем".
Внезапно на трибуну поднялся молодой человек, замотанный в несколько
разноцветных флагов. Он был похож на девушку из индийского кинофильма. У
индусов такая одежда называется "сари". Молодой человек поднял обе руки
вверх, успокаивая разгоряченную толпу и начал говорить:
- Нытикре! Капо вы течири о нойраз деруне, кини-скрыт гутребе шива
елыгни мадо! Роско родго нетрух! Течайкон зарба! Родго в тинрспасо! Те-
вайда речьбе гое с ихбео ронсто!
"Да это же скрытник!" - с изумлением подумала Санька, автоматически
переводя его речь.
- Иностранец... - зашелестел в толпе. - Что он сказал? Пусть переве-
дут.
К микрофону подошел массивный человек в шляпе.
- Наш иностранный гость Из... республики Кирибати приветствует пе-
рестройку! - сообщил он и объявил следующего оратора.
Санька незаметно отодвинулась от мамы и бочком-бочком приблизилась к
скрытнику. Возле него уже толпилась стайка фарцовщиков, но скрытник лишь
разводил руками: мол, ничего нет, кроме флагов на теле! Санька тихо шеп-
нула ему:
- Ветпри, никдельбез!
Скрытник удивленно уставился на Саньку, но все же поприветствовал:
- Вороздо, харочду! Ты дакуот?
Но Санька не стала объяснять - откуда она, а быстро и решительно при-
нялась, инструктировать скрытника,
где и когда ему надо быть, чтобы пустить Саньку в оборотный мир.
- Зачем тебе? - спросил он на своем языке.
- Ищу одного человека. То есть - скрытника... Ты случайно не слышал:
Шольаль?
- Нет, - покачал головой он. - Родго шойболь.
- Как тебя зовут? - спросила Санька.
- Вонбол, - ответил он.
- А меня, - Касань. До встречи!
Мама вернулась с митинга взволнованная. Она никак не могла выбрать
между "да" и "нет". Санька попыталась сказать, что совсем не обязательно
выбирать между ними - можно плюнуть и на то, и на другое. Но мама взвол-
новалась еще больше и обвинила Саньку в аполитичности, что во всем, мол,
виноват этот подозритель"ый старикашка, что если раньше Санька хотела
искоренять зло, то теперь не хочет выбирать даже между "да" и "нет".
- Не смей говорить плохо о моем Альшоле! - сквозь зубы сказала Санька
и ушла в свою комнату, прихватив телефон на длинном шнуре.
- Завтра едем к дедушке, - сказала ей мама вслед.
- Как бы не так! - прошептала Санька, прикрыла дверь и набрала номер
Захара.
Услышав Санькин голос, Захар обрадовался, принялся расспрашивать про
новости, но Санька оборвала его:
- Подожди. Сейчас не до этого. Ты мне нужен.
- Когда? - спросил Захар.
- Сегодня ночью.
- Зачем? - с тревогой спросил Захар.
- Там узнаешь. Что, испугался?
- Вот еще! - сказал Захар. - Где и когда встретимся?
- В час ночи на углу Большой Пушкарской и Ленина. Я буду в джинсах и
черной кофточке. На кофточке написано: "Спасем мир!".
- Знаю такую кофточку, - сказал Захар. - Видел... А я буду в обычном
костюме. В сером...
- При галстуке? - съязвила Санька.
- Могу при галстуке...
Теперь следовало усыпить бдительность мамы.
Весь вечер Санька разговаривала с ней только о балете и перестройке.
Мама была чрезвычайно довольна. В одиннадцать часов они с Санькой расце-
ловались и отправились спать по своим комнатам. Санька подождала, пока в
комнате мамы погаснет свет. Потом еще минут пятнадцать. Затем Санька
уронила на пол толстый англо-русский словарь. Вопросов из маминой комна-
ты не последовало.
Тогда Санька быстро оделась и написала маме такую записку:
"Мама!
Прости меня, я ухожу. Я люблю Альшоля и должна его найти. Если ты
когда-нибудь любила, ты меня поймешь! Не волнуйся, я уже большая. Пока я
люблю, со мной ничего не случится!
Твоя Саша".
Она оставила записку в прихожей на тумбочке. Взглянула на себя в зер-
кало: лицо было решительное и одухотворенное, Санька сама себе понрави-
лась. Все-таки это был поступок! Она выскользнула на лестницу и тихо
притворила за собой дверь.
На углу Большой Пушкарской и Ленина у .окон детского сада, куда
Санька ходила в детстве, маячил длинный нескладный мальчишка в сером
костюме и при галстуке. В руках он' держал букетик гвоздик. Санька заме-
тила его издали, потому что ночи были еще светлые. - Привет, Захар!
- Вот ты какая... - сказал Захар, разглядывая ее. При этом он сильно
прищурил глаза.
Санька сразу поняла, в чем дело.
- Немедленно надень очки! - приказала она. - Ты же близорукий.
В очках Захар оказался гораздо привлекательнее, а уж Санька несомнен-
но ему понравилась, потому что Захар смутился и не ловко сунул ей букет.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг