мунальными и новыми кооперативными квартирами, в которых спали мои нез-
накомые сограждане. Я в тот миг любил сограждан. Между прочим, это необ-
ходимое условие для того, чтобы сон дошел, но далеко недостаточное.
Единственная вольность, которую я себе позволил, - это рисунок на
чертежной доске. Он был живым. Там я тоже показал себя, но одними штри-
хами, как в мультфильме. Я носился по ватману и строил смешные рожи, ос-
таваясь в то же время рядом с доскою с рейсшиной в руках.
На следующее утро я стал знаменит.
Особенно трудно было ехать на эскалаторе метро. Пока я поднимался или
спускался в течение двух-трех минут, стоя неподвижно, как истукан, вся
проезжавшая навстречу по другому эскалатору вереница людей пялила на ме-
ня глаза и даже орала:
- Вот он! Вот! Смотрите!
- Кто? Где?
- Ну этот... Вчера показывали, помните? Кувыркался на доске.
- Который снился, что ли?..
В лаборатории меня встретили как героя. Все очень интересовались,
сколько мне за это заплатили. Заплатили мне восемь рублей. Это был гоно-
рар за телевизионную передачу. Сон мой не оплачивался, потому что таких
ставок не было.
После этого меня стали возить по домам культуры и близлежащим совхо-
зам. Я выступал, рассказывал о том, как я работаю над своими снами, ка-
кую предпочитаю тематику и что хотел отобразить в будущих снах. В заклю-
чение я обещал собравшимся присниться в ту же ночь. Народ разбегался из
залов очень быстро. Все спешили по домам и заваливались спать. Я ехал
домой уставший и недовольный собой, пил на ночь пиво и снился зрителям
уже без выдумки и удовольствия в обстановке профсоюзного собрания или в
очереди за бананами.
Ничего парадоксального в моих снах не осталось.
Собственно, от меня и не требовали парадоксов. Устроители вечеров бы-
ли довольны моим послушанием.
В те несколько месяцев полупрофессиональной практики я много думал о
своем побочном занятии и искал хоть какой-нибудь смысл в умении сниться.
Поучалось, что ничего, кроме развлечения, я не могу предложить спящим.
Это меня не устраивало. Мне хотелось стать если не властителем дум, то
властителем снов. Мне хотелось, чтобы окружающие как-то менялись от моих
сновидений, становились лучше, добрее, честнее. Короче говоря, я жаждал
общественной полезности.
Я попытался лечить алкоголиков во сне, но успеха это не принесло. За-
метного улучшения морального климата не наступало. Более того, разные
люди, знакомые и незнакомые, стали считать своим долгом высказаться о
моих снах, способностях и перспективах.
Одни советовали уйти в область чистого абсурда, другие, наоборот,
настаивали на прагматических целях. Многие говорили об ответственности
перед спящими.
Самое главное, что я не мог сам решить - чего я хочу. Я с тоскою
вспоминал первые месяцы моих сновидений, чистое и бескорыстное удо-
вольствие от нелепой беготни по ночам, от сюрпризов близким, от их иск-
реннего удивления. Теперь уже никто не удивлялся. Все только требовали.
- Снюсь, ты что-то давно не снился...
- Знаешь, недавно вспоминала твой первый сон. Как хорошо!
- Алло! Товарищ Снюсь? Очень просит присниться коллектив ватной фаб-
рики.
- Твои сны должны быть оптимистичней!
И даже:
- Снюсь, признайся - ты изоспался!
Я действительно переживал явный кризис и не видел никакого из него
выхода. Смутно брезжила мысль, что сниться надо очень выборочно, немно-
гим. Тогда есть возможность получше сконцентрироваться, не распыляться и
не гнаться за дешевыми эффектами. Но все равно: получится художественный
развлекательный сон. Зачем он мне?
Я оставил поиски и на некоторое время с головой окунулся в служебную
деятельность. Этого настойчиво требовали новые обязанности руководителя
группы. Лабораторные дамы стали забывать о моем втором "я".
Как раз в это время в моей группе появилась новая сотрудница, некая
Яна, миловидное существо двадцати трех лет с широко распахнутыми глаза-
ми. Глаза показались мне глупыми. Яну взяли по протекции, что сразу оп-
ределило мое к ней отношение. Я не люблю протекций.
Она быстро вписалась в наш дамский коллектив, потому что, не стесня-
ясь, рассказывала о себе, а женщинам только этого нужно. Они любят охо-
титься за чужими судьбами. Кроме того, Яна была намного моложе
большинства, что позволяло остальным учить ее жизни. Одевалась она в
разные иностранные тряпки - в "фирму", как принято теперь говорить, и
даже удостоилась прозвища "Яна - фирма".
Я вводил Яну в курс обязанностей, слегка посмеиваясь над ее нерасто-
ропностью и способностью запутать любое дело. Со мною она была тише воды
и ниже травы. Я приписывал это моей холодности и слабому знанию специ-
альности с ее стороны. Объяснив очередную задачу я спрашивал:
- Все понятно?
- Да, быстро говорила она, не глядя на меня.
Меня раздражали ее импортные наряды, золотые украшения и косметика,
которой она надо отдать ей должное, пользовалась очень умело. Я сразу
зачислил ее в разряд "золотой молодежи", которая ни черта не умеет и не
хочет делать, пердпочитая жить за счет родителей. Мать Яны уже долгое
время работала за границей, откуда присылала альбомы репродукций. Сот-
рудницы восхощенно рассматривали их и в тайне завидовали Яне. Год назад
она успела выскочить замуж, у мужа были деньги и машина. В круглых серых
глазах Яны я не видел никаких проблем, за исключением скуки.
Для меня полной неожиданностью было, когда однажды Татьяна шепнула
мне:
- Снюсь, ты еще Янке-фирме не снился?
- Вот еще! - сказал я. - Зачем это?
- А она ждет, - сказала Татьяна и многозначительно хихикнула.
- Не дождется! - сказал я.
Оказывается, они успели ей растрезвонить о моих подвигах! Сообщение
произвело на Яну большое впечатление. Ее непосредственный начальник был
отмечен печатью неординарности!
Несколько дней я ходил гордый, как петух, поглядывая на свою подчи-
ненную свысока. Мне было приятно, что эта молодая и цветущая особа, за
которой ходил хвост поклонников, клюнула на удочку моих снов. Как я по-
нял потом, вела она себя абсолютно правильно, ничем не выдавая своих же-
ланий. Она покорно выполняла все мои поручения и ждала, когда зерно, за-
роненное Татьяной, прорастет.
И оно проросло, черт меня дери!
Однажды вечером, после какого-то очень бестолкового дня и еще более
бестолковой ссоры с женой, я лег спать. Сон не шел ко мне, я поднялся с
постели и побрел к аптечке за таблеткой. В зеркале на стене прихожей от-
разилась моя фигура в трусах. Я приблизил лицо к зеркалу и с отвращением
вгляделся в себя. Лицо было мятым, опухшим, волосы сбились в клочья, а
тело выглядело белым и бесформенным, как кусок теста. Я увидел, что пос-
тарел.
Проглотив таблетку, я снова упал на диван и завернулся в одеяло. В
темноте тикал будильник, напоминая одновременно о вечности и печальной
необходимости вставать в семь утра. Настроение было мерзейшее. Требова-
лись срочные меры, чтобы его поднять.
"Присниться, присниться... - бормотал я. - Кому угодно, только не ле-
жать здесь, как в могиле. Но кому?"
И тут перед моими глазами, как принято говорить, всплыл образ Яны.
"Чушь! - мысленно воскликнул я, сердясь на себя все больше. - Этого
только не хватало!" - продолжал я, в то время как предательская мысль
уже бежала по окольным тропкам, перебирая варианты сновидений. Пока я
боролся с собою, все было кончено. Я вздохнул и погрузился в сон.
То, что последовало далее, иначе как гусарством не назовешь. Конечно,
я приснился ей на коне в сопровождении целой дивизии цыган, которрые
галдели, орали, ударяли по струнам и потряхивали плечами. Яну тоже уса-
дил на коня, нарядив ее в шляпу с плюмажем. Мы наслаждались бешеной
скачкой, а потом я для вящего эффекта дрался с двумя кавалергардами, за-
щищая ее честь.
Под утро честь была защищена, цыгане охрипли, я проснулся и отправил-
ся на работу.
Я вошел в лабораторию важный, как генерал. На Яну я не посмотрел. Сел
на шагом, ехали над морем.
- Почему ты мне не снился? - спросила она. - Я все ждала, думала,
вот-вот приснишься. А ты почему-то все не снился и не снился, и меня это
начало немножко злить. Отвечай, почему ты мне не снился? Разве трудно
было присниться хоть разок? Ведь я тебе снилась?
- Да, и я благодарен тебе за это.
- Вот, видишь! Я тебе старательно, добросовестно снилась, а ты мне -
нет! И какие же были сны? Светлые, радостные? Или мрачные, тревожные?
Или они были так себе, ни то и ни се?
- Сны были разные. Один был радостным, другой - мрачным, а два - ни
то и ни се.
- Что же было в мрачном сне?
- О, это было страшно! Рассказывать даже неохота.
- Ну расскажи, расскажи, миленький! Расскажи, я тебя прошу!
- Пожалуйста, если так просишь. Ты превратилась в дерево. В сосну. В
высокую стройную сосну. Ты росла на песке у самого моря. Кажется, где-то
у Куоккала или у Келломяк. Твои корни торчали из песка. По твоей коре
бегали муравьи. На твои ветки садились птицы. Твою пышную крону раскачи-
вал ветер. Я пришел к морю, сел рядом с тобою на песок и стал гладить
руками твои корни. Ты шумела под ветром и что-то мне говорила, но я ни-
чего не понимал, и мне было очень горько. "Вот несчастье! - думал я. -
Как же мне теперь быть-то? Что же мне теперь делать? Не превратиться ли
мне тоже в сосну и расти рядом с нею на песке у моря? Тогда я стану по-
нимать, что она говорит мне, шумя под ветром". Я глядел снизу вверх на
твою хвою, и мне чудилось в ней твое лицо. И море шумело почти так же,
как сейчас. Только это было другое море.
- Какой красивый, какой трогательный, какой поэтичный сон! - сказала
Ксения. - Чего же в нем страшного?
- Но разве не страшно, что ты превратилась в дерево?
- Нет, ни капельки не страшно. В своей следующей жизни я бы с ра-
достью стала такой сосной. Как хорошо, наверное, расти у самого моря! А
если бы ты и впрямь рос рядом со мною, большего счастья я бы не желала.
Дорога шла вдоль обрыва.
- Останови, любезный! - сказала Ксения извозчику.
Вылезли из коляски. По сухой, пряно и горько пахнувшей колючей траве
подошли к самому обрыву. Шум прибоя усилился. Далеко внизу огромные зе-
леные волны с мрачным упорством бились о берег, пытаясь его расшатать,
расколоть, искромсать и раскрошить. Они разбивались о каменные глыбы,
подымая тучи белых брызг, откатывались назад и снова кидались на мощную,
неколебимую отвесную стену, и снова разбивались, превращаясь в мелкую
водяную пыль. Море сверкало под солнцем. Вблизи будто кипело расплавлен-
ное олово. Но, может быть, это было и серебро. А дальше, ближе к гори-
зонту, кипящий металл превращался в непереносимо яркую, слепящую белую
полосу.
- Глазам больно! Невозможно смотреть! - сказала Ксения.
Мы целовались, стоя над обрывом, на виду у моря и чаек, которые, про-
летая мимо, поглядывали на нас с интересом. Неподалеку сбегала вниз вы-
рубленная в каменной стене лестница.
- Я хочу вниз! - крикнула Ксения и бросилась к ступеням.
Долго и осторожно спускались. Ксения то и дело вскрикивала от страха
и прижималась ко мне, и нервно смеялась, и старалась не глядеть в про-
пасть. Внизу был крохотный, уютный галечный пляжик, окруженный камнями.
На камнях неподвижно сидели чайки, повернув головы в одну сторону - про-
тив ветра. Вода бурлила, забираясь в щели между камнями. Выброшенный
волной маленький краб быстро-быстро, боком спешил к воде. Острый запах
водорослей ударял в нос.
Ксения сбросила туфли и, приподняв юбку, стала бегать у самой воды,
играя с волнами. Откатывающуюся волну она преследовала, а от набегающей
пускалась наутек, оглядываясь - не настигает ли?
Я сидел на камне, следил за этой игрой и глядел, как мелькали розовые
пятки, как блестела влажная галька, как пузырилась стекавшая по гальке
вода. Ксения нагнулась, подобрала камушек и бросила его в меня. Он уда-
рился о мое колено.
- Ишь какой важный! - сказала она. - Сидит, молчит, наблюдает! Разул-
ся бы лучше и поиграл вместе со мною!
В этот момент огромная волна обрушилась на пляж и окатила ноги Ксении
выше колен. Она с визгом кинулась ко мне и шлепнулась рядом со мною на
камень. Мокрый подол прилип к ее ногам, по ступням струилась вода.
- Доигралась! - сказал я смеясь. - Теперь ты выглядишь чудесно!
- Подумаешь! - сказала Ксения, отжимая подол руками. - Платье быст-
ренько высохнет. Зато я насладилась игрой с грозной морской стихией. А
что толку, что ты сухой?
Тут она спихнула меня с камня и с хохотом повалила на гальку. Я при-
тянул ее к себе. Соленые брызги долетали до нас. Любопытные чайки кружи-
лись над нами.
- Ты с ума сошел! - шепнула Ксения, крепко сжав мою руку. - С обрыва
нас могут увидеть!
Она села и принялась поправлять волосы. Я тоже сел. Рядом с нами ва-
лялись помятая шляпа и туфли, а зонтика не было.
- Ну вот, - вздохнула Ксения, - мы наказаны за наше бесстыдство. Пока
мы обнимались, ветер унес зонтик в море. Следовало вести себя приличнее.
Я встал и полез на камни искать зонтик. Он быстро нашелся. Слава бо-
гу, ветер не унес его в море. Ветер спрятал его среди камней.
- Поехали дальше, - сказал я, вернувшись с зонтиком. - Платье высох-
нет, пока едем.
Долго-долго подымались по страшной лестнице. И опять Ксения вскрики-
вала и прижималась ко мне, и говорила: "Ой, упаду! Ой, ужас какой! Ой,
держи меня! Ой, не могу я больше!"
Извозчик, заскучавший от безделья, хлестнул лошадь, и мы поехали ско-
рой рысью. За нами клубилась пыль.
Слева из-за поворота показалась торчащая из моря острая скала, на
верхушке которой стоял маленький сказочный замок с круглой башней.
- Что это? - удивилась Ксения. - Я никогда не видела этой крепости.
Ее построили генуэзцы?
- Нет, - ответил я, - ее построили наши соотечественники, и к тому же
совсем недавно. Эффектная затея, надо сказать.
В Мисхоре гуляли по парку. После сидели на скамейке под старым плата-
ном. Под вечер отправились в ресторан. Он был довольно паршивый и больше
смахивал на трактир средней руки. Однако он выглядел куда роскошнее, чем
ковыряхинский "чуланчик". Пели цыгане. Пели, в общем-то, плохо. Пытались
плясать, но и это у них не получалось. Мы совсем уж было собрались ухо-
дить, но конферансье объявил, что сейчас выступит цыганка Глаша, которая
исполнит романсы из репертуара знаменитой Ксении Брянской.
- Это забавно! - сказала Ксения, и мы остались.
Вышла стройная, красивая цыганка с длинными черными косами, вся в
лентах, серьгах, перстнях и монистах. Гитарист заиграл, она запела. Ксе-
ния внимательно слушала, подперев щеку рукою. Слушала и улыбалась.
У Глаши был приятный голосок, и пела она с чувством. Но голосок нис-
колько не был поставлен, чувства было чрезмерно много, а держалась она
грубовато. Получалась пародия на Ксению. Притом, было очевидно, что по
наивности Глаша не ведает, что творит.
Ксения перестала улыбаться и нахмурилась.
- Пора домой! - сказала она и встала из-за стола.
Ехали молча. Коляска катилась по темному шоссе между темных деревьев.
Кое-где тускло горели фонари и светились окна домов. Издалека доносился
гул прибоя.
- Не расстраивайся! - сказал я. - Она же не нарочно. Просто у нее так
получается, лучше она не умеет.
- Да, - отозвалась Ксения, - глупо на нее обижаться. Но я не без
пользы ее послушала. Поделом мне.
Тут она всхлипнула.
- Ну полно, полно! - сказал я. - Ты знаменитая певица. Все тебя лю-
бят, все по тебе с ума сходят, все пред тобою преклоняются, а ты пла-
чешь, как девчонка, и щеки у тебя мокрые, и нос у тебя мокрый, и подбо-
родок у тебя мокрый, и даже шея у тебя мокрая от глупых слез. Ну что ты
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг